на голливудских ужастиках воображение мигом нарисовало омерзительную картину, щедро залитую кровью.
- В самом прямом, - отозвался второй городовой, отличающийся от первого курносым носом и светло-карими глазами, которые так и подмывало назвать шалыми, - мы когда к убиенной-то вошли, он тамотки прямо на полу сидел и жену, тело её значится, к груди прижимал. Вроде как выл ещё, но енто не точно, врать не буду, не прислушивался. Мы, ясное дело, его от убиенной уводить, а он вырывается, рычит, скалится, с губ слюна капает, а глаза, вот вам крест, алым полыхают. По всему видать, вомпер он, крови свежей захотелось, вот жёнку и прирезал.
«А вдоль дороги – мёртвые с косами стоят. И тишина…» - само собой всплыло в памяти, я даже увидел кадр из до сих пор любимого фильма «Неуловимые мстители».
- Вы бы, Ваше Высокоблагородие, один-то не входили, - опасливо прошептал впечатлённый рассказом напарника городовой и поспешно перекрестился, - батюшку бы подождали, мы за ним, только прикажите, сей же миг пошлём.
- Какого батюшку? – я нахмурился и потёр висок в тщетной попытке ослабить головную боль. – У Прохора Захаровича…
Фразу я не закончил, пусть и с опозданием, но сообразив, что речь идёт о священнике. Чёрт, я же в начале двадцатого века, в эту пору церковь играла весьма значительную роль в жизни общества! Без благословения попа, считай, ни одно дело не начинали, а я чуть не ляпнул про родителей хозяина дома, явив тем самым свою религиозную несостоятельность. Вот же блин, выкручивайся теперь, городовые-то даже рты приоткрыли, чтобы ни единого слова не пропустить. А потом всенепременно другим нашу беседу в красках перескажут, а учитывая их фантазию буйную…
Я кашлянул, расправил плечи, на фоне двух богатырей чувствуя себя самым настоящим доходягой, и уверенно, дабы даже тени сомнения не возникло, произнёс:
- Я укрепил себя молитвой, а потому вампиры и прочие проявления нечистой силы мне не страшны. А по поводу вызова священника – это не нам решать, а хозяевам. По совести, после случившегося дом всенепременно освятить надо, дабы упокоить душу убиенной и вернуть благость под крышу сию.
О, как завернул, даже самому понравилось! Городовые те и вовсе мало не прослезились и размашисто перекрестились, причём так синхронно, словно годами репетировали. Разумеется, более мне никто препятствовать не посмел, наоборот, передо мной едва ли не с поясным поклоном дверь распахнули и шепотками восхищёнными провожали, словно я в открытый космос отправлялся. Честное слово, я даже забеспокоился, на миг подумав, что сказки про вампира могут оказаться не такими уж и волшебными. Чем чёрт не шутит, мало ли безумцев на белом свете? Но одного взгляда на поникшего, словно сдувшийся воздушный шарик, мужчину, сломанной марионеткой сидящего в кресле, было достаточно, чтобы понять: никакой он не кровожадный убийца, просто у него в один миг рухнул весь мир. И он теперь не знает, как, да и стоит ли вообще жить дальше.
Прохор Захарович поднял на меня тусклые, как у больной собаки, глаза, вяло шевельнулся, пытаясь встать, но движения даже не закончил, опять сникнув и погрузившись в апатию. После смерти Лики, точнее, того позорного суда, когда я не смог призвать к закону водителя-убийцу, я тоже вот так неподвижно застывал на одном месте, словно игрушка с разряженной батарейкой, а потом не мог вспомнить, куда и зачем направлялся. Если бы не помощь друзей, наверное не выкарабкался бы.
Я вздохнул, подхватил стул (тяжёлый, зараза!), поставил его рядом с креслом господина Васильева и, не дожидаясь приглашения, сел. Прохору Захаровичу сейчас явно не до демонстрации хороших манер, так что излишняя самостоятельность с моей стороны в данный момент никого не шокирует.
Прохор Захарович на моё самоуправство не отреагировал вообще никак, так и продолжал сидеть, незряче глядя в пол, словно там, внизу, был спрятан самогонный аппарат или проходил футбольный матч, где наша команда, в кои-то веки, выигрывала.
- Господин Васильев, - я решительно тряхнул мужчину за плечо, привлекая к себе внимание и заодно выводя его из ступора, - господин Васильев, Вы меня слышите?
Врачи ещё советуют таких вот пациентов водой обливать или по щекам бить, но как-то мне не очень хочется с подобных методов беседу начинать. Воспитание, опять же, не позволяет руки распускать, пусть и во имя пользы дела.
Прохор Захарович глубоко вздохнул, как человек, пробуждающийся от дурного сна, с силой потёр глаза, расправил плечи и если и не бодрым, то по крайней мере вполне звучным голосом произнёс:
- Прошу прощения, после смерти жены я немного не в себе.
Ещё бы! У меня Лики уже год как нет, а всё равно по временам так тоска сердце сжимает, что хоть волком вой. Зря говорят, что время лечит, оно лишь притупляет боль и загоняет её глубоко внутрь, словно осколок, который вытащить из тела не получается.
Я горько улыбнулся, сочувственно положил руку на плечо господину Васильеву:
- Не стоит извиняться, я Вас прекрасно понимаю.
Прохор Захарович недоверчиво покачал головой, прошептал чуть слышно:
- Откуда? Вы слишком молоды, чтобы успеть кого-то потерять.
Угу, только беде на возраст наплевать, она ко всем приходит, причём в самый неурочный час, как в песне поётся, «когда её совсем не ждёшь».
- Год назад моя супруга погибла в дорожном происшествии, - я опять, в который уже раз, увидел бледное, неподвижное лицо Лики, её ещё плоский животик, в котором навеки застыла маленькая жизнь.
- О, - впервые за всё время моего пребывания в комнате у господина Васильева прорезались эмоции: смущение, смятение, сострадание, - прошу прощения, я не знал.
Я взмахнул рукой, отметая слова соболезнования, кои вместо того, чтобы утишить боль, растравляли её почище царской водки. Ладно, хватит лирики, пора переходить к практике, пока клиент опять не закуклился, погрузившись в пучину отчаяния и скорби. По себе помню: такие вот моменты просветления первое время траура длятся очень недолго.
- Прохор Захарович, расскажите, где Вы были, начиная со вчерашнего вечера, скажем, - я мысленно прикинул интересующий меня промежуток времени, - с четырёх часов.
- Забыли добавить, и кто это может подтвердить, - грустно усмехнулся господин Васильев и покачал головой. – Я не убивал Дашу, она была смыслом всей моей жизни… Хоть я никогда и не любил её по-настоящему.
Э-э-э, простите, кто-нибудь что-нибудь понял? Лично я – нет.
Господин Васильев заметил моё удивление, опять горько улыбнулся и сказал просто, словно речь шла о вещах
