Стена вокруг меня напоминала чудовищную мясницкую лавку людоеда.
Запах крови и мяса смешивался с кислым пороховым дымом, заполняя все вокруг. Тела убитых лежали тут и там, словно брошенные куклы, а под стеной и вовсе образовали небольшую гору. Я почувствовал как подступает к горлу тошнота вместе со смертельной усталостью.
Не меньше полусотни людей Барриана и еще пара десятков моих тоже лежали здесь, вперемешку с трупами врагов. С ужасом я думал о том, как буду отбивать новый приступ. Вся надежда была лишь на то, что вражеский командующий тоже сочтет свои потери слишком большими и проявит осторожность.
* * *
Пару дней ничего и в самом деле не происходило. Орденские взяли город в кольцо, выжгли часть посадов, выставили посты на дороге и для вида постреляли из пушек по стенам то здесь, то там без особого результата. Все это время мы были заняты тем, чтобы стащить тела в одно место и хоть как-то похоронить, в чем нам помогали бледные и трясущиеся жители города.
Голод нам не грозил — провизии было достаточно. К каждому из тел, прежде чем предать его земле, я подошел, попытавшись достать из него образ при помощи телекинеза. Со многими это не удалось — не знаю, почему.
Но тем не менее, к концу дня в моем меню было не меньше полусотни строчек, обозначавших исчезнувшие в моей ладони белые сферы.
Это была тяжелая ноша. Смерть каждого из этих людей мне пришлось пережить самому — их боль, ярость, чудовищный страх. Уже после десятой сферы у меня тряслись руки и подгибались ноги, я отчаянно не хотел включать красную сетку, но заставил себя это сделать.
У большинства из них остались дети, престарелые родители, ожидающие их из похода жены. Всякий, кто убивает людей на войне, знает это, но знает лишь теоретически, из общих соображений. Я же теперь знал это точно, вплоть до того, как зовут жену того или другого из орденских солдат, и какими словами она прощалась с ним в Брукмере. Я слишком много знал теперь.
Я чувствовал, что все это для чего-то мне нужно. Парадоксальным образом это знание не сделало меня более слабым, не заставило опустить руки и пасть на колени, вымаливая у Вселенной прощение за совершенные убийства. С каждым образом в меня словно проникала ответственность за судьбу этого мира. Я должен был сделать все, чтобы эти люди погибли не зря.
* * *
На рассвете третьего дня со стороны вражеского лагеря раздался оглушительный рев, а затем обращенная к нему стена содрогнулась так сильно, что, казалось, она сейчас осыплется вниз.
— Что это? — спросил я, отдыхавший под стеной после бессонной ночи. — Макс, что там творится⁈
— Подвезли какую-то здоровенную бомбарду, — ответил он. — Похоже, неправ твой герцог оказался. Есть у них кое-что против стены.
Обливаясь потом под тяжестью кирасы, я взобрался на стену и осторожно выглянул из-за зубца. На другой стороне луга в самом деле была установлена на деревянный лафет толстенная бомбарда, раза в два шире тех пушек, что палили по стене раньше. Сейчас вокруг нее, словно муравьи вокруг поверженной гусеницы, суетилась орудийная прислуга, устанавливая жерло для нового выстрела, которого стоило ждать уже скоро.
На стене виднелась огромная звездчатая вмятина, от которой в разные стороны подозрительно змеились трещины, а несколько камней выпали со своих мест и осыпались вниз, туда, где под стеной еще гнили тела орденских солдат. Было ясно — несколько выстрелов этой махины, удачно пришедшие рядом, и стена начнет понемногу разрушаться. А имея пролом в стене, мы город ни за что не удержим с такими-то силами.
— Что будем делать? — спросил я Макса, спустившись со стены и усевшись на установленный возле шатра стол.
— Если бы было побольше людей, можно было бы сделать вылазку, — задумчиво проговорил он. — Лошади есть, доскакали бы быстро, разломали им лафет, подожгли порох.
— Если бы у бабушки был хер, то это был бы дедушка, — отрезал я. — Что делать в нашей ситуации?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Молиться, — огрызнулся Макс. — Молиться всем восьмерым Мученикам, что эта хрень не разломает нам стену до того, как подойдет подкрепление.
— Так себе идея, — ответил я. — Оно подойдет еще не скоро.
Мысль о том, что оно может вообще не подойти, я решил не озвучивать.
За следующий час бомбарда успела сделать только два выстрела. Одно огромное ядро перелетело через стену и разломало крыльцо в доме местного башмачника. Другое лишь немного задело стену, сковырнув один из зубцов. Кучность стрельбы у гигантского орудия явно была так себе.
Однако было ясно, что рано или поздно очередное ядро ударит точно в стену, а за ним еще одно и еще. И сколько та стена выдержит?
Этим вопросом явно задавался не я один. Вскоре я заметил, что ко мне движется целая депутация, состоявшая из мэра городка — бледного пухлощекого старика — а также поджарого сутулого священника в залатанной рясе и капитана Барриана.
— Мы это… сказать хотели, ваше высокоинородие, — начал мэр, смущаясь и не глядя на меня. — Они ведь стену-то так, пожалуй, пробьют.
Я кивнул, ожидая, какой вывод он из этого сделает.
— Пробьют, и как есть нас всех тут переубивают, — продолжил он. — А у меня, например, семья. Жена, сыну пятнадцатый год, я его хотел в Карнаре пристроить, а тут такое. Дочке моей — двенадцать. С ней-то что будет, как они в город войдут, а?
Я отвел глаза. Что я мог ему ответить?
— За что нам это все, а ваше высокоинородие? — продолжал мэр. — Мы тут жили себе, никого не трогали. Пришел этот ваш герцог, пообещал от нежити защитить. Это дело хорошее. Это мы согласны. А теперь, что же? Никакая не нежить, а орденские сюда войдут, и нас, как изменников… Это что же такое? А дети, как же? Они чем виноваты?
— Я буду защищать город с оружием в руках, — тихо проговорил я, не глядя на него. — Покуда я жив. Это я могу пообещать.
— Это, конечно, хорошо, — кивнул мэр. — За это мы вас благодарим. Но с пушкой-то этой проклятой что же делать? Ведь разнесут они стену-то.
Словно услышав его слова, бомбарда жахнула снова, и на этот раз стена вновь содрогнулась, да так, что, казалось, вот-вот развалится. Однако этого не произошло, но уже с внутренней стороны я увидел побежавшую трещину.
Делегаты рефлекторно присели и вжали головы в плечи, а затем вновь подняли на меня глаза, полные ужаса.
Я огляделся и заметил, что такими же глазами на меня смотрят и солдаты, сменившиеся с дежурства на стене, и даже Макс. Нужно было что-то сделать.
Я вновь поднялся на стену, чувствую, как каменная лестница, расшатанная последним попаданием, слегка крошится под моими ногами.
Достав подзорную трубу, я стал внимательно рассматривать позиции орденцев.
Гигантское жерло бомбарды смотрело, казалось, прямо на меня, словно огромный черный глаз. Еще минут пятнадцать хлопотливой беготни прислуги — и она извергнет новую порцию огня и смерти. Не будет ли она последней?
На небольшом отдалении гарцевал в нетерпении, позвякивая кольчугой, небольшой отряд орденской кавалерии, готовый в любой момент сорваться в галоп и рвануться к бреши, чтобы раздавить любое сопротивление. С другой стороны готовилась идти на новый штурм пехота, подняв острия пик.
Шеренги ее выглядели более жидкими, чем в прошлый раз, но числом они все еще превосходили нас в разы.
Я всмотрелся в черную бездну орудийного ствола, машинально вызвав красную сеточку телекинеза. А что если сбить прицел? Орудие тяжелое, но немножко крутануть его на несколько градусов я смогу даже отсюда — пусть даже ценой адской головной боли.
Вот только что делать потом? Это же всего лишь один промах, а потом они просто перезарядят пушку, поправят прицел и лупанут снова. Каждый раз сбивать — после нескольких попыток я упаду без сознания, а они продолжат стрелять, как ни в чем не бывало.
Установив бомбарду и утрамбовав пороховой заряд, орудийная прислуга стала заряжать в нее тяжеленное ядро. С низким скрежетом оно вкатилось внутрь, так что все орудие содрогнулось.
