Оба раза партии в Польше и Литве разделялись очень определенно на сторонников и противников царя московского. За него была большая часть шляхты, затем все население нешляхетское, особенно крестьяне, как сообщает венецианский посланник – наблюдатель, внимательный и острый. Тяготение к московскому царю средних и низших классов общества, не имевших участия в выборах и сеймах, впрочем, не имело политического значения. Против кандидатуры царя была высшая аристократия, и, так как в ее руках находилось ведение переговоров, она легко могла расстраивать все надежды и расчеты сторонников Ивана IV.
В переговорах московского двора с правительством польско-литовского бескоролевья выступает во всем блеске дипломатический и ораторский талант Грозного. Литовским послам он любит давать личные аудиеции, во время которых произносит длинные речи, делает интересные признания, придумывает оправдания своей политике.
Послу Воропаю, явившемуся по смерти Сигизмунда, он говорил с большим подъемом: "Ваши паны польские и литовские теперь без главы: потому что, хотя, в короне польской и великом княжестве литовском и много голов, однако одной доброй головы нет, которая бы всем управляла, к которой бы все вы могли прибегать, как потоки или воды к морю стекают… Если ваши паны, будучи теперь без государя, захотят меня взять в государи, то увидят, какого во мне получат защитника и доброго правителя; сила поганская тогда выситься не будет, да не только поганство, Рим и ни одно королевство против нас не устоит, когда земли ваши будут заодно с нашими".
Грозный старается обстоятельно объяснить причины недавней неудачи своей против татар: он боится, что поражение Москвы в 1571 г. принизил ее значение за границей, и оправдывается ссылкой на измену воевод. Отсюда новый выгодный довод в пользу его строгости, о которой так много говорят; но пусть эту строгость не принимают за жестокость; он зол лишь на тех, кто зол против него. Ему, впрочем, хорошо известно, по недавним примерам, что и в Литве изменников не милуют. "Если богу будет угодно, чтобы я был государем польских и литовских панов, наперед обещаю богу и им, что сохраню все их права и вольности и, смотря по надобности, дам еще большие. Я о своей доброте и злости говорить не хочу; если бы паны польские и литовские ко мне или детям моим своих сыновей на службу посылали, то узнали бы, как я зол, и как я добр".
Между прочим, Грозный нашел важным объяснить польским и литовским панам свое отношение к Курбскому: "Я и не думал его казнить, хотел только посбавить у него чинов, уряды отобрать и потом помиловать, а он, испугавшись, отъехал в Литву". Искусным оборотом речи царь предостерегает аристократическое правительство от личности столь ненадежной. "Пусть паны ваши отнимут у него уряды и смотрят, чтобы он куда-нибудь не ушел".
В той же самой речи, где затронуто столько тем, Грозный высказывает свое главное побуждение к занятию польско-литовского престола: для него все дело в прочном приобретении Ливонии. "Когда буду вашим государем, Ливония, Москва, Новгород и Псков одно будут". Совершенно неожиданно оказывается, что Польша в глазах московского царя не что иное, как залог для получения Ливонии. "Я за Полоцк не стою и со всеми его пригородами уступлю и свое московское, пусть только мне уступят Ливонию по Двину; и заключим вечный мир с Литвой, я и на детей своих положу клятву, чтобы они не вели войны с Литвою, пока род наш не прекратится".
В Литве у царя было больше сторонников, чем в Польше. Среди литовцев было много недовольных отторжением ряда земель к Польше, в силу Люблинской унии; соединение же с Москвой обещало Литве, напротив, перевес над Польшей. В Литве к тому же считали, что московский государь может дать настоящую и прочную охрану как от татар, так и от Германской империи, польские паны (рада) не спешили присылать послов в Москву; литовцы в 1573 г. отправили посла Гарабурду с рядом предложений. Они просили в короли самого Ивана IV или его младшего сына Федора; от московской династии они хотели получить обязательство в том, что не будут нарушаться права и вольности шляхетские; Литве будет уступлен Смоленск и Полоцк.
Царь дал ответ Гарабурде необычайно обстоятельный, продуманный и точный. Прежде всего он ставит на вид, что не ему или его сыну будет почет от избрания в короли, а Литве и Польше, если он на такое избрание согласится. "Знаем, что цесарь и король французский присылали к вам; но нам это не в пример, потому что, кроме нас да и турецкого султана, ни в одном государстве нет государя, которого бы род царствовал непрерывно через двести лет; потому они и выпрашивают себе почести: а мы от государства господари, начавши от Августа Кесаря из начала веков, и всем людям это известно".
Все это высокомерное введение должно послужить к тому, чтобы с самого начала поставить литовцев в положение просителей и отсюда сделать вывод о невозможности каких-либо территориальных уступок Литве. Лишь после этих заявлений Грозный высказал обещание, что не будет нарушать права и вольности литовцев и поляков; но тотчас же прибавил требование о почитании своего титула. Очень интересен полный титул, который тщательно выписывает Грозный: "Божьей милостью государь, царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси, Киевский, Владимирский, Московский, король Польский и великий князь Литовский и великий князь Русский великого Новгорода, царь Казанский, царь Астраханский", а потом должно было расписать "области русские, польские, литовские по старшинству". Не упускал Грозный прибавить о сохранении прав своей державы и своей собственной власти. "Вере нашей быть в почете, церкви в наших замках, волостях и дворах каменные и деревянные вольно нам ставить; митрополитов и владык нам почитать по нашему обычаю. Еще надобно уговориться о дворовых людях, без которых я не могу ехать в Польшу и Литву; этих людей немного" (опричнина в это время уже была преобразована во "двор").
Совершенно определенно ставит Грозный цель расторжения Люблинской унии; сам он готов отказаться от польской короны и искать одной литовской; Литве обещает он возвратить земли, отнятые у нее Польшей, только один Киев должен отойти к Москве. "Хотим держать государство московское и великое княжество литовское заодно, как были прежде Польша и Литва". Мысли Ивана IV, высказанные в личной аудиенции, еще раз подтвердили литовскому послу доверенные лица царя, – окольничий Умный-Колычев, думный дворянин Плещеев, дьяки Андрей и Василий Щелкаловы; они еще добавили в успокоение: "Польши не бойтесь: господарь помирит с нею Литву".
Всего существеннее в уговорах для Ивана IV было обеспечение себе при всяких разделах и всяких случайностях Ливонии. Он хочет избежать личной унии, но достигнуть объединения в тесный союз трех государств, причем одинаково готов отпустить ли в Литву собственного сына, или видеть в дружественном государстве выбранным цесарского сына, т. е. австрийского эрцгерцога. В один и тот же приезд литовского посла ему предлагаются очень различные комбинации, но при всех переменах остается одна постоянная величина – Ливония.
"Что прежде наша отчина была по реку Березыню, того мы для покоя христианского отступаемся: но Полоцк со всеми пригородами и вся земля Ливонская в нашу сторону, к государству Московскому, и без этих условий сына нашего Федора отпустить к вам на государство нельзя". Что же касается вечного мира, то для него условия другие: Полоцк со всеми пригородами и Курляндия к Литве, а Ливония к Москве. Двина будет границей, а Полоцку и пригородам с нашими землями граница будет по старым межам; и быть бы всем трем государствам на всех неприятелей за одно; а в короли выбрать цесарского сына, который должен быть с нами в братстве и подтвердить вечный мир".
Вся беда для Грозного состояла в том, что Польша в такой же мере, как и Москва, тянулась к Ливонии, так же, как Москва, не могла обойтись без выхода к морю. На этом строил свои расчеты очень искусный французский агент Монлюк, хлопотавший за Генриха Валуа. По его словам, Генрих заведет флот, посредством которого всего скорее воспрепятствует нарвской торговле; далее он приведет в цветущее состояние Краковскую академию, снабдивши ее учеными людьми; отправит на свой счет в Париж сто польских шляхтичей для занятия науками. Видно, что Польшу, в такой же мере, как Москву, заботила выписка с Запада техников, а также и возможность обучения своей молодежи заграничной науке.
5
Неудача поляков с Генрихом Валуа, бежавшим через несколько месяцев после избрания назад во Францию, открыла Ивану IV новую возможность избрания на польско-литовский престол. Папский нунций в 1575 г. с беспокойством доносил в Рим, что только вельможи не хотят московского царя; народ же показывает к нему расположение; московского государя желает все мелкое, дворянство, как польское, так и литовское, в надежде через его избрание высвободиться из-под власти вельмож.
