— И все благодаря профессору Бутали и более молодым членам университетского совета, — сказал Тони. — Профессор Риццио противился изо всех сил.
— Но почему? — спросил я.
— Подрыв образовательных устоев, — усмехнулся Тони. — По его мнению, университет Руффано был задуман как учебное заведение, чистое и простое, из которого серьезные молодые люди выходят для того, чтобы на школьной ниве прививать классические знания.
— Они и так могут этим заниматься.
— Могут, но чего ради? Парень с экономическим дипломом через день получит работу и за три месяца заработает столько, сколько в школе и за год не получит. Там нет будущего!
Мы выгрузили ящики из фургона и отнесли их в новую библиотеку. Как сказал мне Тони, отделочники ушли отсюда всего неделю назад. Высокое, светлое, с галереей, уставленной стеллажами, и с читальным залом здание располагало куда большими удобствами, чем банкетный зал герцогского дворца.
— Откуда они взяли деньги? — спросил я.
— Плата за обучение Э.К. Откуда еще? — ответил Тони.
Прежде чем выгрузить из ящиков книги, разбором которых предстояло заняться сотруднику библиотеки под наблюдением одного из коллег Джузеппе Фосси, безответственный Тони раздобыл дополнительные новости о нападении на женское общежитие.
— Говорят, что Риццио собирается подать в отставку, если профессор Элиа публично не извинится за своих студентов, — оживленно сообщил он, когда мы выходили из здания. — Уверяю вас, это будет борьба до последнего. Не думаю, что Элиа пойдет у него на поводу.
— А говорили, я приехал в мертвый город, — заметил я. — У вас каждый день происходит нечто подобное?
— К сожалению, нет, — ответил он. — Но вот что я вам скажу. Пока ректор в отсутствии, Риццио и Элиа не упустят возможности перерезать друг другу глотки. Они друг друга терпеть не могут, и это их шанс.
Пока в без четверти час пополудни мы припарковывали машину у герцогского дворца, я увидел, что из боковых дверей выходит Карла Распа с компанией своих студентов. Она заметила меня и помахала рукой. Я помахал в ответ. Она послала студентов вперед и дождалась, когда я подойду к ней.
— Какие планы на обеденный перерыв? — спросила она.
— Никаких, — ответил я.
— Спускайтесь в ресторан, где мы с вами встретились, — торопливо сказала она. — Закажите столик на двоих. Сейчас я не могу задерживаться, мне надо отвести мою компанию домой. После того, что произошло сегодня ночью, им запрещено ходить по городу. Вы слыхали новость?
— Про взлом общежития? Да, — ответил я.
Она поспешила за своими подопечными, а я стал спускаться по виа Россини. Ресторан, как и в прошлый раз, был переполнен, но мне удалось раздобыть столик. Студентов не было. Казалось, это излюбленное место встреч деловых людей Руффано, которые не ходят домой на перерыв. Карла Распа пришла вскоре после меня и щелчком пальцев подозвала официанта. Мы сделали заказ, она посмотрела на меня и улыбнулась.
— Выкладывайте, — сказал я. — Я умею хранить тайны.
— Никакой тайны, — ответила она, все же украдкой оглянувшись. — Сейчас об этом уже говорит весь университет. Синьорину Риццио изнасиловали.
Я недоверчиво посмотрел на нее.
— Это правда, — подтвердила она, подаваясь вперед. — Я слышала от одной из ее сотрудниц. Ребята, кто бы они ни были, девушек не тронули. Заперли их в комнатах и занялись самой. Правда, здорово?
Она задыхалась от смеха. Мне было не до веселья. Тарелка с макаронами, которую поставил передо мной официант, не вызывала у меня никакого аппетита. Мне показалось, что она наполнена человеческими внутренностями.
— Это уголовное преступление, — резко сказал я, — которым займется полиция. Кто бы его ни совершил, это десять лет тюрьмы.
— Нет, — сказала она. — То-то и оно. Говорят, синьорина в истерике и хочет все замять.
— Не получится, — сказал я. — Закон не позволит.
Она набросилась на свою тарелку с истинным удовольствием, предварительно посыпав ее содержимое тертым сыром.
— Если никто не подает жалобу, закон не может действовать, — сказала она. — Наверное, ребята догадывались о реакции, потому и пошли на риск. Конечно, вокруг взлома поднимется шум, даже страшный шум. Но то, что случилось с синьориной Риццио, — ее личное дело. Если она отказывается подавать заявление об изнасиловании, а брат ее в этом поддерживает, никто ничего не может сделать. Вы заказали вино?
Вино я заказал. И налил ей. Она выпила его залпом, словно у нее пересохло в горле.
— Ее не заваливали, — продолжала Карла Распа. — Насколько я понимаю, об этом речь не идет. Никаких побоев. Просто мягко и настойчиво показали, что к чему.
— Откуда вы знаете? — спросил я.
— О, это целая история, то, что рассказывают девушки в общежитии. Оправившись от страха перед мужчинами в масках, сами целые и невредимые, — ну, те из них, которые пока действительно целы, — они просто не могут сдержаться. Чтобы такое случилось с ней, с синьориной! Вам стоит рассказать об этом вашим ребятам-экономистам. Каковы нервы!
— И все же мне не верится, — сказал я.
— А я верю, — возразила она. — Если полицию не вызывают, а про синьорину говорят, что ей нездоровится, то это сущая правда. Как, по-вашему, ей это доставило удовольствие?
Ее глаза сияли. Я почувствовал легкую тошноту. Жестокость всегда вызывала у меня отвращение, но прежде всего я не понимал насилия над стариками и детьми. Я не ответил.
— А знаете, ведь она сама напросилась, — продолжала Карла Распа. — Обращалась со студентками как с послушницами, которые дали обет. Никаких встреч с мальчиками даже в гостиных общежития, уже в десять вечера двери на замке. Мне это хорошо известно, поскольку многие девушки посещают мои лекции. Они уже дошли до ручки. Понятно, что одна из них и впустила этих мальчишек. Потом подслушивала под дверью и обо всем раззвонила!
Я представил себе, как величественная, внушительных размеров особа, с которой я встретился накануне днем, с кислым видом потягивает минеральную воду. На прочее у меня не хватило воображения.
Карла Распа, сидевшая лицом к двери ресторана, наклонилась над столом и взяла меня за руку.
— Не оборачивайтесь, — сказала она. — Пришел профессор Элиа. Декан факультета Э.К. собственной персоной. С группой коллег. Интересно, придется ему подать в отставку или нет?
— Подать в отставку? Чего ради? — осведомился я. — Кто сможет повесить взлом общежития на его студентов?
— Это совершенно очевидно, — сказала она. — Синьорина Риццио не раз жаловалась на их поведение. Об этом сообщалось в университетском бюллетене. Вчерашняя ночь — их ответ на ее жалобы.
Я дождался, когда компания устроилась за столиком слева от меня, затем повернулся вполоборота, чтобы взглянуть на них.
— Крупный мужчина, — шепнула моя спутница, — с копной волос. Человека более самодовольного не найти во всем Руффано, но он делает дело. Сразу видно, миланец.
Профессор Элиа — глаза скрыты очками в массивной оправе, черные, подстриженные бобриком волосы — был одним из тех крупных мужчин, которым не годится ни один костюм. Его безупречное одеяние состояло из сплошных складок. Он быстро говорил, пригнувшись к столу и не позволяя никому вставить ни слова. Вдруг он откинул свою, несомненно, прекрасную голову и разразился громоподобным смехом.
— Пятеро, — сказал он, — друг за другом. Так мне рассказывали. И никаких возражений. Ни писка, ни визга.
Стол закачался. Смех профессора заполнил весь ресторан. Почти все посетители обернулись в его сторону. Один из спутников знаком призвал его к молчанию. Большой человек презрительно осмотрелся, и наши взгляды встретились.
— Здесь никого нет, — сказал он. — Они понятия не имеют, о чем речь. Но вот что я вам скажу. Если кто-нибудь официально скажет против нас хоть слово, я не только сделаю эту даму посмешищем для всего Руффано, но и… — он понизил голос, и мы больше ничего не услышали.
— Вот видите, — шепнула мне Карла Распа, — бедные старики Риццио ничего от него не добьются. Надо бы им посоветовать спустить дело на тормозах, а еще лучше убраться отсюда. После такого потрясения синьорина все равно не посмеет нигде показаться. А если покажется, ее встретят таким же хохотом, как тот, что мы слышали за соседним столиком. — Она предложила мне сигарету, допила вино и подозвала официанта. — Я угощаю, — сказала она. — Мы оба зарабатываем на жизнь. За вами приглашение на обед. Когда?
— Не сегодня, — сказал я, помня про обещание, данное брату и сестре Паскуале. — Может быть, завтра?
— Завтра так завтра.
Мы встали из-за стола, вышли из ресторана и направились вверх по холму.
— Слышали самое свеженькое? — шепотом спросил меня Тони со своей стремянки, как только я вошел в библиотеку.
