— Не сегодня, — сказал я, помня про обещание, данное брату и сестре Паскуале. — Может быть, завтра?
— Завтра так завтра.
Мы встали из-за стола, вышли из ресторана и направились вверх по холму.
— Слышали самое свеженькое? — шепотом спросил меня Тони со своей стремянки, как только я вошел в библиотеку.
— Что именно? — Я насторожился.
— Ходят слухи, что женское общежитие закрывается и студенток отправляют по домам, — сказал Тони. — Экзамены им придется сдавать по почте. Говорят, три месяца назад общежитие уже взламывали и все девушки беременны.
Джузеппе Фосси, который диктовал секретарше, взглянул из-за стола на правонарушителя.
— Пожалуйста, будьте любезны соблюдать правила, — ледяным тоном сказал он, показывая рукой на висевшие на стенах объявления с надписью «Соблюдайте тишину».
За день мы дважды отвозили ящики с книгами в новое здание. И всякий раз узнавали свежие слухи. Повсюду нам встречались стайки студентов, многих из них Тони знал. Темой дня был взлом общежития, нападение на синьорину Риццио было у всех на устах. Некоторые говорили, что случившееся не имеет никакого отношения к студентам Э.К., что существует некий, известный только избранным ход между мужским и женским общежитиями, которым пользуются уже не один год. Синьорина ночи напролет развлекалась в своих покоях, и через нее прошли чуть ли не все профессора университета, хотя она и отдавала предпочтение более мускулистым. Другие, вступаясь за честь дамы, заявляли, что не кто иной, как сам профессор Элиа, привел в святилище банду замаскированных налетчиков и в качестве трофея, удостоверяющего его подвиг, прихватил с собой ночную рубашку синьорины.
Если в начале дня повсюду слышался смех, то под вечер настроение изменилось. Поползли слухи, что власти совершенно определенно возлагают вину на студентов Э.К., которые вернулись после выходных в бунтарском настроении и, с песнями и кошачьими воплями кружа на мотороллерах под окнами женского общежития, подначивали самых отчаянных проникнуть внутрь.
Оглянувшись, Тони показал на первую группу раздраженных студентов Э.К., юношей и девушек, выходивших с занятии неподалеку от того места, где мы стояли.
— Смотрите в оба, — сказал он. — Похоже, будут неприятности.
Кто-то швырнул камень. Он разбил ветровое стекло нашего фургона, и осколки посыпались на землю. Другой камень попал Тони в голову. Со стороны небольшой группы студентов-гуманитариев долетел крик, его подхватили студенты, которые шли из главного здания университета. Некоторые из них рванулись навстречу предполагаемому противнику. Через минуту вся улица тонула в громких криках и улюлюканье; пролетело еще несколько камней, двое юношей на мотороллерах врезались в самую гущу образовавшейся толпы.
— Собирайся, — сказал я Тони. — Пора возвращаться. Свои собаки дерутся — чужая не приставай…
Я втащил его в фургон и завел мотор. Он ничего не сказал. По его голове текла кровь, и он промакивал ее носовым платком. Мы развернулись и осторожно, чтобы не задеть сбегавшихся со всех сторон студентов, проехали мимо университета и дальше вниз к герцогскому дворцу.
Я припарковал машину, где обычно, и выключил мотор.
— Вот она, университетская политика, — сказал я.
Тони был очень бледен. Я осмотрел ссадину. Достаточно глубокая.
— Надо к врачу, — сказал я. Он кивнул. — Отправляйся. Я все объясню.
Мы вместе вышли из фургона. Он добрел до своего мотороллера и, все еще зажимая одной рукой ссадину, завел его.
— Вы видели парня, который бросил камень? — спросил он. — Это уже не розыгрыш, все было всерьез, чтобы завязать драку. Потом я его разыщу. Или мои приятели разыщут.
Он медленно поехал вниз. Я пришел в библиотеку и рассказал о случившемся Джузеппе Фосси. Он так и взвился.
— Вам было совершенно не к чему задерживаться перед университетом, когда студенты выходят с занятий, — выпалил библиотекарь. — В такой день, как сегодня, когда все бурлит от слухов, это значит нарываться на неприятности. И еще, мне придется предъявить вам иск за фургон и сообщить о случившемся в регистрационное бюро. Профессор Риццио получит мою докладную…
— По поводу разбитого ветрового стекла? — прервал я его. — Синьор Фосси, послушайте, я займусь им в каком-нибудь гараже внизу.
— Пойдут разговоры. — Библиотекарь окончательно вышел из себя. — Все знают наш фургон, окажется, что кто-то был свидетелем случившегося. Положитесь на Тони, и он разболтает всему Руффано.
Я дал синьору Фосси выговориться и, когда он успокоился, принялся за свою работу. В конце концов, это его заботы, а вовсе не мои. У меня и без того есть о чем думать. Весь день меня не оставляло смутное беспокойство, теперь оно еще больше усилилось. Если студентам вздумалось забраться в женское общежитие — это их дело, равно как и то, что они там натворили. Их найдут и либо накажут, либо отпустят. Меня это не касается. Меня беспокоило то, что это произошло именно сейчас. И мой перевод из немецкого историка, «…граждане города… поднялись под предводительством самого уважаемого из них… чья… жена пала жертвой любострастия…» Не я один держал в руках эти книги и читал по-немецки. Альдо показывал их кому-то из своих студентов-гуманитариев. Эти страницы были отмечены. У меня в ушах снова звучал голос брата: «Сперва нечто волнующее для создания атмосферы. Поругание жены самого уважаемого жителя города».
Мысленно я вновь выходил из дома супругов Бутали, смотрел с улицы вниз на долину, на дороги, слышал рев возвращающихся мотороллеров. Случайное совпадение? Или набег был заранее спланирован?
Я не мог сосредоточиться на разборке нудных трудов немецких и английских философов и, когда пришло время закрывать библиотеку, первым ее покинул. Пьяцца Маджоре была забита студентами. Взбудораженные молодые люди группами ходили взад-вперед, некоторые держались за руки. Я не знал и не желал знать, какие факультеты они представляют, но заметил, что они останавливают и задирают обычных прохожих. Я надеялся остаться незамеченным и уже поднялся по ступеням собора, когда один рослый парень случайно повернул голову в мою сторону и подскочил ко мне.
— Стоять, крошка, — крикнул он, заламывая мне руки за спину. — И куда это ты собираешься смыться?
— Виа Сан Микеле, — сказал я. — Я там живу.
— Ах, вот как, ты там живешь? А где ты работаешь?
— Я сотрудник библиотеки.
— Сотрудник библиотеки? — передразнил он меня. — Что ж, грязная работенка, не так ли? Руки и физиономия весь день в пыли. — И он крикнул стоявшим на нижних ступенях: — Здесь один кроха гуманитарий, он нуждается в стирке. Как насчет водной процедуры? Не прополоснуть ли его в фонтане?
Его слова были встречены дружным смехом, но если у кого-то он и звучал весело, то далеко не у всех:
— Давай его сюда! Стирать так стирать!
Фонтан в центре площади окружало плотное кольцо студентов. Некоторые из них, распевая и смеясь, расхаживали по парапету. Их было много, человек пятьдесят-сто. Я чувствовал себя очень маленьким и очень одиноким. Неожиданно к площади со стороны университета подъехала машина. Студенты расступились. Один парень потерял равновесие и свалился в водоем. Толпа расхохоталась, мой страж, поддерживая общее веселье, слегка ослабил хватку, я наклонился и выскользнул из его рук. Машина медленно проехала мимо. Это был «альфа-ромео» с Альдо за рулем. Рядом с ним, улыбаясь и махая рукой приветствовавшим его студентам, сидел декан факультета экономики и коммерции профессор Элиа.
Я нырнул в толпу студентов и узким переулком добрался до виа деи Соньи. Здесь все было спокойно. Казалось, я попал в другой мир. На улице никого, кроме одинокого кота, который при моем появлении вспрыгнул на садовую ограду. Я открыл калитку, миновал сад, подошел к дому и позвонил. Через некоторое время дверь открыла та самая девушка, которая накануне вечером приносила обед.
— Синьора Бутали? — спросил я.
— Извините, синьор, — сказала девушка, — синьоры нет дома. Она уехала в Рим рано утром.
Я тупо посмотрел на нее:
— Уехала в Рим? Я думал, она уезжает только в конце недели?
— Я тоже так думала, синьор. И узнала, что она уехала, сегодня утром. Она оставила мне записку, в которой пишет, что неожиданно решила уехать. В семь часов ее уже не было.
— Значит, профессору Бутали стало хуже?
— Про это я ничего не знаю, синьор. Она не сказала.
Я бросил взгляд в открытую дверь. В отсутствие синьоры дому недоставало тепла и очарования.
— Благодарю вас, — сказал я. — Передавать ничего не надо.
До своего пансионата я добирался окольными путями, минуя пьяцца делла Вита. На этих улицах студентов не было, и мне попадались только обычные горожане, идущие по своим делам. Придя на виа Сан Микеле, я увидел, что в дверях дома номер 24 стоят Джино, Марио, Паоло Паскуале, его сестра и еще один или два студента. Катерина бросилась ко мне и схватила меня за руку.
