чтобы Рой продолжал расти и процветать. Выполняя эту роль, каждая из нас доказывала, что для неё есть своё место в Улье. Никто не ставит под сомнение, что мы обязаны заниматься этим, раз уж мы родились такими.
— Звучит логично. Если у тебя есть талант, то грех им не воспользоваться. — Тут мои идеалы действительно совпадали с её словами. — Более того, я считаю, что если ты способен что-то сделать, но почему-то этого не делаешь, то это равносильно предательству всех тех, кто старается достичь того же, но не может.
А звучно втянула носом воздух, осматриваясь по сторонам. Кажется, она активно что-то ищет.
— Вот и мы считаем, что это так. Но иногда рождались Сестры, которые были такими же, как и все, но почему-то были не способны делать то, что от них требуется. Во времена до того момента, как Мама познакомилась с моим Отцом, Сёстры и я не имели имён. Они были такими же орудиями, как и то, что ты сейчас неуклюже держишь в руках. Когда они ломались, их могли выбросить, как сломанную вещь. Во времена голода Рой мог питаться своими дочерьми, чтобы остальные выжили. Во времена, когда добывать было нечего, лишние собиратели могли быть убиты просто для того, чтобы не кормить бездельников. — Я с ужасом представил, что Тифу убивает кто-то по такой причине и почувствовал, как по телу прошел холодок. — И это внутри нас, это заложено в нас с рождения. Мы всё ещё — часть чего-то большого и целого. Мы не можем противиться этому. Я видела, как это происходит. Мы просто становимся не собой, ничего не чувствуем, и делаем то, что должны.
— Очень похоже на Зов вашей мамы. — заметил я, тоже почему-то нервно озираясь.
— Да. Это он и есть. — А слегка кивнула. — Но Мама обещала Отцу, что она изменит правила и не позволит нам убивать друг друга, даже если настанут тяжелые времена. Она обещала, что наше “я” останется при нас. Так и было, в большинстве случаев.
— Но?
— Но нашу природу так просто не изменить. Со временем мы становились умнее, больше узнавали о мире, многие из нас прожили столько, сколько не могли прожить те, кто был до нас. Папа дал нам имена, сказал, что каждая из нас является личностью и что теперь мы больше, чем просто “арахниды из Роя”. Я до сих пор не понимаю, что он хотел этим сказать. Но у нас со временем начали проявляться “характеры”, как он их назвал. Одна из моих Сестёр стала разборчивой в еде и перестала есть мясо, другая стала упиваться боем и отказывалась смывать с себя кровь после сражений, говоря, что ей это нравится. А ещё одна… отказалась от своей роли. Она сказала, что не хочет быть воином и что ей, представь себе, противна война! И Отец её поддержал! Даже несмотря на то, что у неё был потенциал превзойти даже меня.
А топнула на месте от эмоций, из-за чего в разные стороны разошелся порыв ветра, а в земле укоренился отпечаток, напоминающий бесформенную человеческую стопу. К слову, со ступнями А действительно было что-то не так. Они походили на человеческие, но в то же время не могли принадлежать девушке её телосложения.
В любом случае, её эмоциональность устрашает. Надеюсь, что для меня этот разговор ничем плохим не закончится.
— Папа сказал, что мы можем делать, что хотим и, пока он был с нами, она продолжала бездельничать, но о ней заботились, как и о тех, кто работает. Но ведь работали в том числе и за неё! Он говорил, что иногда нам нужно время, чтобы “найти себя”.
— Звучит немного несправедливо. — попытался согласиться я, вспоминая период из своей жизни, когда я сидел на шее у родителей, не зная, что делать. Этот период занял примерно год после выпуска из школы. Каким же дармоедом я был тогда… — Но мы же не можем требовать от близких жить так, как мы хотим. Иногда они теряются на своем пути и в такие моменты поддержка от семьи особенно важна…
— Но это же неправильно! — возмутилась А. Она настойчиво посмотрела на меня, в надежде увидеть одобрение, но здесь я с ней согласиться не мог. — У неё была роль, она была дана ей от рождения! Все это понимали, я уверена. А когда Отец… ушел, некоторые из Сестёр в силу характера начали ей это доказывать. Никто не стремился нарушить запрет Матери и не стал вредить ей напрямую, но общаться с ней, или просто делать что-то в её присутствии они прекращали, пока она не уйдет. Относились к ней, словно она чужая. Так они хотели заставить её сделать что-то полезное. Хотели убедить её быть как все, но она продолжала отказываться, пока однажды просто не ушла из дома. Может быть, мы действительно перестарались…
И уже никакие не “они”, а “мы”, значит? Самому себе признаться порою тяжелее всего. Молодец, А.
— Ну вы же не нападали на неё? Не портили её вещи? Не осыпали оскорблениями при каждой возможности? — Мало ли, какой масштаб мог принять “Бойкот” у представительниц Роя.
— Разумеется, нет.
— Тогда можешь не переживать. — Сказал я, представив ситуацию в моём родном мире. — Если личность у этой твоей сестры была сильной, да ещё и такой, что она просто взяла и ушла из дома, значит, её не сломили. Ей, несомненно, будет тяжело жить одной, но рано или поздно она всё поймёт. Да и ты всегда можешь извиниться перед ней при встрече. Все мы порою делаем больно своим близким, но семья-то у нас одна, а обиды со временем сглаживаются за хорошими воспоминаниями, которые мы обрели вместе раньше.
А потратила её какое-то время, размышляя.
— Ну вот, теперь меня утешает человек. Какое странное чувство. Кто бы мог подумать, что однажды я буду обсуждать нечто настолько важное с врагом. — задумчиво сказала А.
— Было бы неплохо, если бы ты перестала считать меня врагом. — Я неловко почесал затылок. Скорее всего это какая-то защитная реакция во мне. Что-то похожее на то, как животные в знак признания сильнейшего подставляют живот. — Мне хотелось бы тоже думать, что я помогаю тебе не из-за того, что ты угрожаешь мне смертью. Так к чему эти разговоры про роли и Сестёр?
— Дело в том, что когда та сестра ушла, я присмотрелась к оставшимся и начала понимать, что все они в той или иной мере отличаются, как друг от друга, так и от прошлых поколений. Каким-то образом
