На Дэниела было жалко смотреть.
- Значит, ты утверждаешь, что справедливости вообще не существует?
- Нет, почему же, существует. На небе. Да и то только в некоторых областях.
Рейвен слегка задумался.
- Знаешь, Дэн, тебе стоит быть проще. Не надо пробовать все стены головой, чтобы оценить их прочность. Просто стань водой. Тонкий поток всегда найдет себе дорогу сквозь любую запруду. Это вовсе не философия безмолвия, это одно из состояний души: движение по избранному пути, когда над тобой, по сути, властны только боги. Впрочем, мне это тебе все равно не объяснить, ты даже рун не знаешь.
В этот момент в дверь постучали, и разговор прервался. Сэферт, оруженосец Лайонела, несмотря на разрешение, входить не спешил и делал от двери капитану Ральфу какие-то знаки. Ральф извинился и вышел с ним в коридор. Вышел один человек, а вернулся другой. На лице прежде невозмутимого воина застыла маска боли. Он подошел к Рейвену и сказал, стараясь не глядеть тому в глаза:
- Она не пережила этой ночи.
Рейвен встал. Губы его шевелились, будто он хотел что-то сказать, но не мог. Потом повернулся к Дэниелу и вымолвил:
- Власть, корона, справедливость... Безмолвие... Пыль все это, Дэн! Мы трепемся, а эти гады продолжают убивать. - И вышел. Вид при этом у него был такой, как будто он постарел на десять лет сразу. В комнате воцарилась похоронная тишина.
С самого утра Дэниел неприкаянно бродил по коридорам цитадели. Его одолевали неспокойные мысли, роились в голове и жужжали, как рой диких пчел. И так же больно жалили. Нет, дело было вовсе не в том, что сказал Рейвен. Ничего он не открыл нового. Представление об истинной ценности чувств и деяний в королевстве Дэниел имел с самого начала, просто внимания на это не обращал, считал, что несправедливость его никогда не коснется. Нет, это сам он пребывал в безмолвии, потому что косвенно помогал эту самую несправедливость творить. Рейвен-то как раз занимался своим делом, найдя способ минимально соприкасаться с такими атрибутами внешнего мира, как богатство и власть. И теперь, когда королевству угрожали враги настоящие, а не придуманные, от него одного было больше толку, чем могло бы получиться от десятка сколь угодно безупречных рыцарей. Таких, каким был маршал Дэниел.
Да, именно был. Теперь Дэниел, наблюдавший мир под другим углом, просто не мог представить себя на старом месте. В прошлой, такой далекой нынче жизни, он не привык забегать вперед, строить какие-то планы на будущее. Теперь же эти самые планы просто не из чего было строить. Мечты вернуть себе прежнее положение, доверие, звание рассеялись как дым, смылись кровью болезненных открытий. А полностью сменить лицо и начать жизнь в новой роли... Да нет, в сорок лет это было уже поздно. Что же оставалось? А оставалась пустота, болезненная, никакая пустота. И где-то на дне этой пустоты теплилась мысль, непонятно, то ли оставшаяся от Дэниела-рыцаря, то ли принадлежавшая уже Свободному воину.
Враг еще не был добит. Белая крылатая дрянь по-прежнему змеилась над Сарголом. Где-то там лежал таинственный камень, который помог врагу обрести силу. И поднималась в груди ненависть, ненависть и гнев.
Праведный гнев... Слово-то какое, высокое и красивое, словно взятое из романа о благородных несгибаемых героях, готовых на все, лишь бы спасти собственную страдающую страну. А ведь, читая подобные книги, он сам верил в эту чушь. Когда-то верил.
Так что, не было никакого праведного гнева. И "священного желания мести". Просто враг был подлым, злым, могущественным, но в то же время не был ни бесчисленным, ни непобедимым. Прав оказался Рейвен, что-бы победить этого врага, требовалось его в первую очередь разгадать. И можно было попытаться сделать это в одиночку, положившись на воинскую удачу. Во всяком случае, попробовать. И, если погибнуть, то принести наибольший ущерб.
Дэниел не знал, какое из чувств диктовало такое решение. Скорее всего, это была новорожденная мстительность, не успевшая пока покинуть люльку и стать всесокрушающей силой. А может, хотя Дэниел и не хотел себе в этом признаваться, его вело то самое чувство долга, ссылки на которое часто встречались в тех же романах. Только вот его, наверное, переводить в красивости и списывать со счетов не следовало. Ведь долг бывает не только перед абстрактным понятием государства. Нет, Дэниел считал, что очень многое задолжал простым каринтийцам, вставшим в ополчение, пограничным воинам, погибшему при штурме Валдону и той девчонке, дочери Ральфа, имени которой он так и не узнал. И если лучшие из них станут смотреть на мир молочно-синими глазами, а остальные в собственном городе превратятся в рабов, боязливо вздрагивающих при одном виде всадника в черном...
Чтобы убить змею, ей отрывают голову, даже если эта змея крылатая. А головой змеи, прибежищем непонятной силы, судя по невнятным объяснениям Рейвена, был саргольский камень. Дэниел очень жалел теперь, что тогда, после совета, вытряс из Рейвена всего лишь несколько фраз. Сейчас же идти расспрашивать его было бессмысленно. Рейвен и в хорошем-о настроении не любил объяснять вещи, которые считал для себя очевидными, а уж в таком... И Дэниел отправился в замковую библиотеку.
Если бы дело происходило в сказке или рыцарском романе, он немедленно обнаружил бы среди кипы ненужных бумаг какую-нибудь книгу, содержащую все ответы сразу: был бы там и подробнейший рассказ о саргольском камне, и описание волшебного меча или заклинания, которым черных рыцарей можно было бы уничтожать без счета... Только вот беда, жизнь уже перестала быть прекрасной рыцарской сказкой и таких радостей преподносить не спешила. Просидев в библиотеке целых полдня, Дэниел обнаружил только многочисленные родословные, приказы от высочайшего имени и различные расписки и счета. Даже в трижды и четырежды прочитанных им хрониках Саргол упоминался редко, а уж про камень и вовсе речи не шло. Дэниел уже с отчаяния начал перебирать старые гербовники и планы крепостей. Но, взяв в руки план Саргола, он чуть не подскочил на месте. Одно из внутренних зданий цитадели имело форму креста. А ведь последние слова Гельмунда можно было понять и так: "...это крестообразное здание в Сарголе. Там можно получить бессмертие..."
Получить бессмертие - значило стать таким, как трандальцы, пройти тот самый, упомянутый Рейвеном, ритуал. А для проведения ритуала они вполне могли использовать камень, раз уж он обладал такой силой. Значит, не исключено, что камень находился там, притом, с самого начала, иначе зачем внутри крепости строить здание такой странной формы? Сам Дэниел во время своих визитов в Саргол принимал его за несколько пристроенных друг к другу складов. Но здесь, на плане, оно было отмечено цельным. А план, судя по пометке писца, составлялся еще при Германе Завоевателе. Ну, что ж, был только один путь проверить догадку: пойти и посмотреть. А почему бы и нет?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
