— Как неправильно?!
— Та от так и неправильно... У одному анбаре було 100 пудов зерна, а другому триста, а у третьему в два раза больше, чем у двух вместе... Так, скилько зерна було у третьему анбари?
— Восемьсот! — в один голос отвечаем мы.
— Ну да, восемьсот. А всего сколько?
— А разве это надо узнавать?
— А вы ще раз прочитайте задачку, шо там треба узнать?
Мы читаем задачку: действительно, надо еще узнать, сколько зерна было во всех амбарах. Как это мы просмотрели?! Ладно, решаем задачу до конца. Собираемся уходить. Ленька, стоя на цыпочках, тянется рукой в печурку — ни звука, ни шороха не слышно. И, видимо, потому, что мы так притихли, дядя Яша догадывается: что-то неладно.
— Ленька, не шарься, там табаку нема, я переклав его в другое мисто...
— Нужен мне тот табак! — говорит Ленька.
— Ну як не нужен, то и не шарься. Ступайте.
На улице я спрашиваю Леньку:
— А, правда, чо ты шарил в печурке?
— Да хотел табаку маленько стибрить...
— Слушай, — говорю, — как дядя Яша догадывается?
— Слух у него — ужас! — Ленька говорит об этом с гордостью. — Он даже узнает, чья корова во двор зашла: наша или чужая. Не выходит из хаты, а знает, сколько градусов мороза на улице...
— Как?!
— По скрипу снега, по окну.
На следующий день я зашел за Ленькой. Уходя, мы спросили у дяди Яши:
— Дядя Яша, сколько сегодня градусов?
— Тридцать три, пожалуй.
В школе термометр показывал тридцать три с половиной градуса.
— Вот это да! — не смог скрыть я удивления. — Всего на полградуса ошибся дядя Яша.
— Да он не ошибся, это пока мы шли до школы, температура изменилась, — уверенно сказал Ленька. — А может, градусник барахлит.
У дяди Яши мягкий, спокойный характер. Никогда он не бранился. Казалось, даже и не знал бранных слов. Младшие Ленькины братья и сестренка уважали его, слушались. А если все же требовалось иногда пресечь их шалости, дядя Яша не кричал, а как бы советовал:
— Боюсь, как бы у нас печка не развалилась от вашей игры. По-моему, она уже шатается. А ну-ка, Володя, потрогай. Шатается?
Володя подходит к печке, пробует на устойчивость и говорит:
— Да нет, не шатается.
— Ну тогда это хата ходуном ходит, — говорит все так же спокойно дядя Яша. — А это еще хуже. Вдруг потолок обвалится, тогда как? Лучше давайте я вам загадки загадаю.
— Давайте!
— Ну вот. Летела сорока, за нею еще сорок. Скилько всего було?
— Сорок одна! — в один голос вскрикиваем мы с Ленькой.
— А от и не сорок одна. Две их було.
— Почему?
— Сорока и сорок, ее муж... А ну еще такую... Два коня вместе пробежали по тридцать километров. Скилько километров всего они пробежали?
— Шестьдесят...
— А от и неправильно. Воны же бежали вместе. Так тридцать и буде... Я же вам казав «пробежали вместе». Слухать же надо...
Моя бабушка иногда пела песню про какого-то Якова:
А до меня Яков приходив,Коробочку ракив приносив!А я тии раки забрала.А Якова з хаты прогнала.«Иди, иди, Якове, з хаты,Бо на печи батько да мати,А в запичку бальковы диты,Нигде тебе, Якове, диты...»
Мне представлялось почему-то, что это про дядю Яшу в песне поется. Наверное, когда он был парубком, в самом деле приходил к какой-то дивчине, приносил в коробке раков, а убегал от нее через огороды и потоптал грядки того сердитого дядьки, который хотел его поймать. Иногда я всматривался в лицо дяди Яши и видел: он тогда как раз и вспоминал тот случай, о котором в песне поется. Однажды я не вытерпел и спросил у бабушки: не про дядю ли Яшу песня?
— Тю на тебя! — сказала бабушка. — Не у всякого Якова жизнь одинакова...
И рассказала мне, что дядя Яша ослеп совсем маленьким. У него рано умерли родители, и дети жили одни, очень бедствовали. Печка у них была плохая, очень дымила, дым шел в хату, вот от дыма будто дядя Яша ослеп. Так что не пришлось ему ни парубковать, ни жениться.
Дядя Яша широк в плечах, голова у него крупная, да и ростом не мал. Вот он идет по двору мелкими осторожными шажками, часто клюет землю кленовым посошком, иногда выбрасывает его вперед — нет ли преграды какой. И в такие минуты становилось обидно за то, что его силу и дородство так крепко сковал недуг. Если бы он был зрячий, как много могли сделать его сильные руки! Даже сейчас дядя Яша может железным тычком надергать из стога сена, набрать огромный оберемок и отнести в сарай корове. Идет без помощи посошка, подошвами обуток нащупывает твердую тропинку на утоптанном снегу. Чуть оступится, почувствует под ногой мягкий снег — остановится, ищет ногами дорожку.
Но чаще всего я видел дядю Яшу в хате, сидящим на полике за печкой. Сидел он, свернув ноги «калачиком», «по-казахски». Медленно покачивался, помурлыкивал какую-то песню без слов, будто сам себя убаюкивал. Какие-то тайные мысли бродили в его голове...
Это случилось в феврале сорок пятого. Уже несколько дней бушевал лютый буран. Погода была такая, когда, как говорили у нас, и сверху крутит, и снизу мутит. Завалило снегом деревню по самые крыши. Взрослые все время убивали на то, чтобы очистить от снега входы в колхозные скотные дворы, чтобы доставить в такую непогодь корм скоту. А нам, ребятне, дома работы хватало — отбрасывать снег от дверей хат и сараев.
В один из таких буранных дней мы возвращались из школы после первой смены. Нас, ребят с нашей улицы, было человек десять. Шли мы кучно, чтобы не потеряться в снежной кутерьме, проваливались чуть не до пояса в рыхлый снег. Кое-кто нарочно падал и лежал, изображая замерзающего в степи человека. Остальные, услышав оклик — «призыв о помощи», возвращались и «спасали» товарища... Мы играли.
Возле дома Думовых сквозь свист и вой пурги к нам донесся детский плач. Мы остановились, настороженно прислушались: может, почудилось? Нет, не почудилось, во дворе Думовых плакал ребенок, что-то приговаривая, кого-то отчаянно зовя.
— Это наш Вовка! — сказал Ленька, и мы все кинулись во двор. Вовка, младший Ленькин братишка, стоял на высоком сугробе, отчаянно вертел головой по сторонам и плакал. Обут он был в большие резиновые галоши на босу ноги, на плечах — большой старый ватник, рукава которого волочились по снегу, без шапки.
— Ты чего?! — кинулся к нему Ленька.
— Да, чего... Дядя Яша пропал...
— Как «пропал»? Куда?
— Не знаю... Пошел, говорит, корове сено давать, и нет. В сарае нет, в хате нет...
— А давно он ушел?
— Давно-о!..
— Ну, давай, беги в хату! — скомандовал Ленька Вовке. — Без тебя обойдемся. — Вопросительно посмотрел на нас. Мы его поняли: надо искать дядю Яшу. Но где и как? И тут дело взял в свои руки самый старший из нас, Андрюша Байдан. Ему тринадцать лет, он уже два лета работал в колхозе, на лошадях возил сено, управлял конными граблями. А зимой третий год подряд ходит в школу, в четвертый класс. Ведь у нас больше классов нет.
— Вот что: сбрасывайте сумки в сенки и все ко мне.
Андрюша даже книжек в школу не носил: третий год в четвертом классе, все наизусть знает...
Мы оставили свои сумки в сенках. Андрей стоит под диким ветром, его курчавые цыганские волосы выбились из-под шапки, смешались с мокрым снегом. В глазах — взрослая озабоченность. Что делать?! Наконец командует:
— Давайте обшарим двор! Ленька, осмотри хорошо все вокруг стожка! Рас-ходись! Ищите следы!
Мы врассыпную кинулись бегать по двору: кто побежал вокруг дома, кто вокруг клуни. Снег слепит, больно бьет в глаза, в пяти шагах не видно товарища и еле слышен его голос, срываемый и уносимый ветром.
Вот голос Андрея:
— Все ко мне! — Мы сбежались к нему, ждем новую команду. Андрей стоит у занесенного снегом стога сена, всматривается в еле заметные снежные наметы, скрывшие следы человека. Из-под снега кое-где еще выглядывают клочки разметанного ветром сена. Беспорядочные, многочисленные островки следов вокруг стожка. Видимо, дядя Яша с охапкой сена, потеряв дорожку и направление к сараю, долго топтался вокруг стожка, ветер вырывал у него из рук сено и гнал по снегу в сторону огорода. Может быть, он, отчаявшись, звал на помощь, но разве кто услышит в таком кужелеве? К тому же все взрослые на работе.
Наконец кто-то из ребят заметил на снегу цепочку следов, ведущую от стога в огород. Так оно и есть: выбившись из сил, дядя Яша подчинился воле стихии и пошел за ветром. Мы выстроились в шеренгу и двинулись вперед. В центре шеренги Андрей, он внимательно всматривается в еле видимые следы, которые порой вовсе исчезали. Следы привели к тополям, высаженным вдоль огорода. Возле первого тополя увидели беспорядочные наметы: видать, дядя Яша кружил, держась за тополь. К следующему тополю уже вели не следы, а сплошная борозда.
