Пока шли выборы, Екатерина и ее фаворит путешествовали по Волге. 2 мая 1767 года их галеры вышли из Твери и пошли вниз по реке через Ярославль, Кострому, Нижний Новгород, Чебоксары, Казань и Симбирск, где путешественники пересели в экипажи и вернулись в Москву.
На остановках путешественники осматривали заводы и фабрики, монастыри и церкви, мастерские и соляные варницы. В Нижнем Новгороде Орлов познакомил императрицу с замечательным механиком-самоучкой И. И. Кулибиным.
В дороге Екатерина и Орлов размышляли над тем, какие законы могли бы улучшить положение дел в России. Именно в эти дни императрица начала интенсивно разрабатывать свой знаменитый «Наказ», представленный потом депутатам Уложенной комиссии. Орлов для «Наказа» переводил одну из глав романа Мармонтеля «Велизарий».
Екатерина в каждом из городов, в монастырях и селах принимала челобитные, выслушивала жалобы, решала различные дела и тяжбы, беседовала с губернаторами, помещиками и крестьянами, попами и купцами, с русскими и инородцами.
Двадцать второго июня, находясь в Москве, Екатерина сообщила сенаторам, что за время путешествия она получила шестьсот челобитных и почти все они содержали жалобы крестьян на помещиков и споры между иноверными народами о землях.
Тридцатого июля 1767 года в Успенском соборе Кремля состоялось торжественное открытие заседаний Уложенной комиссии. В конце церемонии Екатерина II вручила генерал-прокурору князю А. А. Вяземскому завершенный ею накануне «Наказ», состоявший из 22-х глав и 655-ти статей, большей частью построенных на трудах французских философов-просветителей.
На следующий день 420 депутатов собрались в Грановитой палате, чтобы тайным голосованием избрать маршала Уложенной комиссии. Им был избран Григорий Орлов, но он отказался от столь высокой чести «за множеством дел, возложенных на него ее императорским величеством», и тогда маршалом избрали костромского депутата генерала А. И. Бибикова.
Потом фаворит оказался одним из трех чтецов, которые по очереди читали «Наказ». Депутаты с прилежанием, вниманием и восхищением слушали сочинение императрицы и на следующем заседании решили поднести ей новый титул. Поступило несколько предложений, но принята была редакция Григория Орлова — «Екатерина Великая, Премудрая, Мать Отечества».
Двенадцатого августа одиннадцать депутатов и маршал Бибиков поднесли Екатерине новый титул, но она поручила вице-канцлеру князю А. М. Голицыну заявить от ее имени: «О званиях же, кои вы желаете, чтоб я от вас приняла: на сие ответствую: 1) на «Великая» — о моих делах оставляю времени и потомкам беспристрастно судить; 2) «Премудрая» — никак себя таковою назвать не могу, ибо один Бог премудр; 3) «Матери Отечества» — любить Богом врученных мне подданных я за долг звания моего почитаю, быть любимою от них есть мое желание».
Сама же она сказала:
— Надобно господам депутатам обсуждать и составлять законы, а не заниматься моей анатомией.
Неудовольствие Екатерины охладило пыл ревностного фаворита, обычно не отличавшегося угодливостью, и после этого Орлов выступал в Комиссии всего один раз.
Комиссия об уложении в январе 1769 года была распущена из-за войны с Турцией. Орлов, оставаясь при дворе, по-прежнему участвовал во многих важных государственных делах, однако осенью 1771 года совершил деяние, навсегда вписавшее его имя в историю России и особенно Москвы.
* * *
Летом 1770 года в Закарпатье и Подолии вспыхнула эпидемия чумы, занесенная с юга, с Дунайского театра военных действий. В декабре того же года, несмотря на все защитные меры, чума появилась в Москве.
В начале сентября 1771 года смертность в Москве достигла тысячи человек в день. Дворяне уехали в свои подмосковные имения, а 14 сентября оставил столицу и престарелый московский главнокомандующий фельдмаршал П. С. Салтыков. На следующий день в Москве начался бунт.
Поводом к началу бунта стал архиепископский запрет собираться у чудотворной иконы Боголюбской Богоматери у Варварских ворот, прикладываться к ней и давать деньги в церковную кружку. Это вызвало негодование многих тысяч москвичей. В 8 часов вечера 15 сентября ударили в набат, и толпы простолюдинов с кольями, топорами, дубинами сбежались к Ильинским и Варварским воротам, а затем ворвались в Кремль, отыскивая архиепископа Амвросия, который успел бежать в Донской монастырь. На следующий день толпы бунтарей ворвались и в Донской монастырь, где скрылся Амвросий, нашли его там и зверски убили. После этого мятежники снова пошли к Кремлю, но все его ворота оказались запертыми, а когда толпа пошла на штурм, ее отбили пушечным огнем и кавалерийской атакой.
На помощь Москве из Петербурга форсированным маршем двинулись четыре полка лейб-гвардии под общим командованием Григория Орлова. Он въехал в Москву 26 сентября и расположился с огромной свитой в бывшем Лефортовском дворце. Однако через несколько дней дворец был подожжен злоумышленниками, но это не ожесточило Орлова. Он приводил город в спокойствие не репрессиями, а умиротворением. Орлов увеличил число больниц, работавшим там крепостным крестьянам обещал вольную. Выздоровевших при выходе из больницы снабжали бесплатным питанием и одеждой. На Таганке открыли сиротский приют для детей, оставшихся без родителей. Было сожжено более трех тысяч ветхих домов, где прежде жили больные, а шесть тысяч домов подвергли дезинфекции.
Смертной казни предали лишь четверых убийц архиепископа Амвросия, 170 смутьянов высекли кнутом и розгами, а затем отправили либо на галеры, либо на казенные работы. Следует заметить, что судьи действовали небезоглядно, оправдав более сотни привлеченных к суду.
Пробыв в Москве около трех недель и решительно изменив ситуацию к лучшему, Орлов возвратился в Петербург как триумфатор.
Было известно, что он не просто был послан в Москву, но вызвался поехать добровольно. Об этом оповещала надпись, выбитая на мраморной доске и установленная на Триумфальных воротах у Царского Села, выстроенных в честь спасителя Москвы.
* * *
Однако, несмотря на оказанные милости, Орлов заметил, что за время его отсутствия в Петербурге многое переменилось. В Совете теперь уже гораздо больше говорили о мире, чем о войне, и было ясно, что верх одержала партия Н. И. Панина, сторонника скорейшего заключения мира с Турцией.
В начале 1772 года было решено начать переговоры, и во главе русской делегации был поставлен Григорий Орлов. Вторым лицом определен Алексей Михайлович Обрезков, опытный дипломат, долгие годы служивший русским послом в Константинополе.
Орлову перед отправлением на переговоры было подарено несколько парадных кафтанов, один из которых, усыпанный бриллиантами, стоил миллион рублей. Его свита напоминала царский двор и насчитывала со слугами и лакеями более трехсот человек.
Двадцать пятого апреля 1772 года огромный посольский поезд выехал из Петербурга и уже 14 мая был в Яссах, а затем в Фокшанах. Однако турецкие послы прибыли в Фокшаны лишь 24 июля. На переговорах Орлов не проявил дипломатических талантов и 18 августа, прервав переговоры, уехал в Яссы, где стоял штаб армии П. А. Румянцева.
Третьего сентября Орлов получил из Петербурга рескрипт императрицы с повелением поступить под команду генерал-фельдмаршала Румянцева, а переговоры, если они возобновятся, продолжить.
Орлов стал ожидать дальнейшего развития событий, не подозревая, что неудача в Фокшанах — ничто по сравнению с катастрофой, постигшей его в Петербурге.
Новелла 2
Александр Семенович Васильчиков
Прусский посланник в Петербурге граф Сольмс 3 августа 1772 года писал своему королю Фридриху II, очень охочему до всяких интимных сообщений: «Не могу более воздержаться и не сообщить Вашему Величеству об интересном событии, которое только что случилось при этом дворе. Отсутствие графа Орлова обнаружило весьма естественное, но тем не менее неожиданное обстоятельство: Ее величество нашла возможным обойтись без него, изменить свои чувства к нему и перенести свое расположение на другой предмет. Конногвардейский поручик Васильчиков, случайно отправленный с небольшим отрядом в Царское Село для несения караулов, привлек внимание своей государыни… При переезде двора из Царского Села в Петергоф Ее Величество в первый раз показала ему знак своего расположения, подарив золотую табакерку за исправное содержание караулов. Этому случаю не придали никакого значения, однако частые посещения Васильчиковым Петергофа, заботливость, с которою она спешила отличить его от других, более спокойное и веселое расположение ее духа со времени удаления Орлова, неудовольствие родных и друзей последнего, наконец, множество других мелких обстоятельств уже открыли глаза царедворцам. Хотя до сих пор все держится в тайне, но никто из приближенных не сомневается, что Васильчиков находится уже в полной милости у императрицы; в этом убедились особенно с того дня, когда он был пожалован камер-юнкером…
