Песня, вопреки ожиданиям, не закончилась и к полуночи. Только голос певца слегка охрип да девять раз рвалась леска. Царь из вежливости ушел последним, оставив рядом с поющим толстенький кошелек. И заснул еще на пути к кровати. Вздохнув перед этим и сказав сам себе :
— Искусство, билят, должно принадлежать народу! А не мне. Я в нем, честно говоря, ни хренасеньки не понимаю...
Сказка №48
В этот день всем двором высаживали по клумбам цветы, поэтому главным действующим лицом истории временно обозначилась государыня. Прижимая к груди хлипкие саженцы, она командовала и распоряжалась не хуже заправского гауляйтера.
— Дунька! Куды флоксус веникус тащишь?! Не туды! Вон туды тащи, куды Манька эксгибискус голус несет!
— Матвей! Ты что, мать и мачеху твою пестиком об бутон, не видишь, что-ли?! Лапоть с грядки-то убери! Не топчи! Ты ж не хоронишь их, а сажаешь!
— Феклуша! Луночку мне поглыбже спроворь. Каку-каку... Таку! Шириной в три хрю и длиной в ку-ку! Сама, что-ль, не знаешь!
Под неожиданно жестким управлением государыни суетливая дворня довольно быстро превратилась в слаженное подразделение, которое весьма высокими темпами стало озеленять пространство перед дворцом. Царь и шут, понаблюдав издали и подивившись матушкиной хватке, тихонько отчалили в неизвестном направлении. С тем, чтобы через большой промежуток времени материализоваться посреди архимандритовой пасеки.
— Здрав буди, твое святородие! — громко крикнул царь в волосатый рупор своих ладоней. И прислушался. Архимандрит все свободное время возился с пчелами и даже, бывало, ночевал на охапке травы меж ульев. Поэтому стучаться в дверь дома было без пользы. Однако ж согбенная архимандритова спина нигде не выпрямилась, и клекочущий его голос не обозначился.
— Спит, поди,- предположил шут,- В его возрасте опосля минуты работы двое суток отдыху полагается.
— Аль на свечфабрику поехал, воску им отвезти...
Крикнув еще пару раз, царь и шут прошли к дому. Постучали. Никто не вышел и не ответил.
— А фабрика-то закрыта, — припомнил вдруг шут,- На реконструкцию. Окромя церковных, мирские свечи выпускать собираются. Которые вставляют, не поджигая.
Подумав, царь толкнул незапертую дверь и вошел. В доме никого не было. А также ничего. Ровным счетом. Даже мебели и гвоздиков для икон. Пусто. Тихо. И никаких следов многолетнего житейского пребывания священной особы. Абсолютно чистая пустота. Даже пол блестел так, словно его только что вымыли.
— Вот так да! — выдохнул царь.
— Дела-а-а... — подивился, войдя, и шут.
— Что за хрень? — царь схватился за бороду, словно за рычаг, приводящий голову в действие.
— Сбежал? Аль украли? — шут снял колпак и взъерошил слипшиеся свои волосы.
Постояв немного и поглазев, они заспешили обратно. На ходу обмениваясь репликами насчет того, следует ли содержать происшедшее в тайне или, наоборот, кликнуть клич о розыске по стране. Уже вбегая во дворец, договорились пока молчать. И искать исчезнувшего архимандрита специальными средствами.
Сказка №49
Этот вечер выдался на редкость тревожен и нелегок для всех. Все, начиная от последнего подмастерья штопальщика носков и кончая первыми лицами государства, находились в состоянии, близком к панике. Его святородие архимандрит, оплот веры и пастырь пастырей, пропал. Потерялся, словно малек в окияне-море. Сгинул, будто сахаринка в чаю. Исчез, как бодун от ведра рассола. Как и всякую другую, эту тайну государь содержал в себе очень недолго. Около минуты после словесного уговора. По истечении которой тут же выболтал все усталой царице. Которая, моя испачканные землей руки, промолвила :
— Да ну мало ли... Мож, отъехал куды на отдых.
— Ды какой тебе отдых! У его ж эта... Пчелодойный сезон в разгаре! Там эта... Самцевание матки! Сотострой в апогее!
Государь разволновался до такой степени, что борода его распушилась и утратила всякие очертания. Издали он стал похож на возбужденного дикобраза, а вблизи — на возбужденного же лишенного флейты Фавна.
— Настоечки травной выпей. Найдется он, не денется никуды. — сказала царица. Но лишь только еще более взволновала царя. Ибо травная настойка была приготовляема для дворцовых нужд именно архимандритом.
— Тотальный розыск объявить надо,- высказался шут.- А также всеобщий мозговой штурм. Одна голова, как говорится, неплохо, а полторы все же лучше. Думу созывай, батюшка. Вопросец-то окромя всего политический...
Экстренная дума собралась быстро. И столь же быстро приняла меры. По всему государству пущены были глашатаи с призывом к народу самостоятельно искать архипастыря. На колокольни и смотровые пограничные вышки резво полезли дальнозоркие и ушастые молодцы. А стража, отложив пики, занялась довольно редким делом — прочесыванием страны сотка за соткой. Во дворце же большие и малые умы совместно напряглись и выдали массу различных предположений.
— Сбежал. Величеству твоему с ворогом изменил и сбег. — высказался неродовитый, но с большими в любое время дня планами боярин. Измену он привык подозревать и искать везде, включая собственные волосяные покровы.
— Разбойники напали. Имущество пограбили, самого увели. За выкуп. — выразил свое мнение другой боярин. Его мечтой было создание и возглавление уголовно-розыскной службы. Для чего не хватало лишь малости — должного уровня правонарушений в стране.
— Может, с деньгами церковными что не так? — предположил казначей,- Может, чего где пропало, а он спужался и в бега кинулся. Батюшек бы созвать. Да аудитором временно меня бы назначить. Проверил бы. Истина, она ведь часто меж двух монеток запрятана.
— Погиб. В бою, — отрывисто доложил свое мнение воевода. Мужчина он был незатейливый и прямой. И чего никогда не мог терпеть, так это более одного мнения по любому вопросу. — Раз в строю нету — значит нету нигде. Значит, погиб. Надо почтить вставанием.
Его никто не поддержал. Царь, оглядев присутствующих и убедившись, что других мнений нет, резюмировал :
— Хреново. Значит, украл деньги, сбежал и в бою с разбойниками погиб. Крепкая версия. Хотя, другой, впрочем, нетути. Ладно. Зовите батюшек. Послушаем, чего они скажут.
Длинной вереницей вошло приглашенное заранее духовенство. Принесло с собой запах ладана, шорох длинных одежд и общее выражение профессиональной кротости на упитанных лицах. И никаких мнений. Только вздохи, пожимание плечами да переминание с ноги на ногу. В силу разных причин архимандрит не пользовался среди коллег всеобщей любовью. В том числе потому, что требовал слишком тщательного контроля за церковными кружками и не поощрял попыток превращения обрядов в бытовые услуги. Отмолчавшись, духовенство ушло.
— Божьи голуби. Один голубей другого... — со странным выраженьем лица сказал шут. Ему иногда дозволялось говорить странно и непонятно.
— Беда. — сказал царь. Без всякого выражения. Среди всех знакомых лишь пару человек он мог бы назвать настоящими своими друзьями. И одним из них был тот, которого сейчас не было.
Сказка №50
Утро этого дня не принесло ничего нового в деле с исчезновением архимандрита. Поисковые группы одна за другой возвращались ни с чем. Царь сбился с ног и слегка съехал менталитетом, отдавая приказы и изыскивая причины. Хмурый шут ходил с отстегнутыми бубенцами. Царица печалилась. Царевна утешала ее подручными средствами.
И лишь после обеда, во время которого больше ковыряли вилками, чем вкушали, забрезжил маленький свет надежды. Стражники привели какого-то мужика, Который то ли что-то знал или слышал, то ли где-то как-то каким-то боком...
— ...Говори! — приказал, царь, едва мужика ввели и бухнули на колени пред троном. Мужик сильно впечатлился царским ликом, голосом и, икнув, пощупал свои портки.
— Ты, величество, смирнее с им говори. А то он со страху-то протечет.- посоветовал шут и, обращаясь к мужику, ласково вопросил :
-Доклади-ка, мил человечек, чего знаешь. Ежели помимо правды не сбрешешь — его величество царское денежный гостинец тебе пожалуют. Говори, не бойся. Мы тебя не обидим.
— Дак оно зачем нам брехать...- мужичонко тут же, с полным поворотом на все сто восемьдесят, картинно и театрально обиделся,- Не Брехаловы мы фамилием! И не Врухины! Простигосподев я Игнатий, земляных дел копатель. Канавщики мы. В четвертом поколении честно роем и зарываем. А что до его святородия, дак с утра его повидамши. Обоими вот этими двумями глазами.
— Где?! — вскричал, не утерпев, царь. И еще минут пятнадцать ушло на то, чтобы поднять мужика с пола и успокоить. Государь бывал страшен не только в гневе, но и в некоторых других своих проявлениях.
— Дак на пасеке у себя. Промежду ульев там шарился. Ходил, тоись. Обыкновенно. Как всегда, так и седни. Я мимо шел, видел.
