— А ничего. Не дура. Сама о себе позаботится. — не оборачиваясь, отвечал тот. Без всяких заклинаний и приговоров он кидал в гудящую печку какие-то бумаги, свитки и берестяные куски.
— Архивчик-то... — немного осмелев, сказал царь, — Государству бы, что-ли, сдал...
Сидящий рядом архимандрит больно наступил ему на ногу. Волхв, не переставая шуровать кочергой, ухмыльнулся.
— Оно без надобности тебе. Ты у нас, слава Богу, неграмотный. В широком смысле. Царствуй, короче говоря, как умеешь. Это все меня уже не касается. Мое дело — предупредить и...
Волхв вздохнул. И раскаленной кочергой задумчиво почесал себе за ухом. В избе резко запахло мятой.
— И это... В общем, пишите письма. Пора мне. А вам главное — инструкции не забыть.
— Не забудем. — ответил за царя шут. Он был очень серьезен. Бубенчики на его головном уборе почему-то, сталкиваясь, не звенели. Пора было уходить. Но архимандрит таким завороженным взглядом неотрывно глядел на исчезающие в огне документы, что волхв, кидая последние, пробормотал:
— Не боись, святой отец, не боись. Хорошо сожгу. И пепел развею. А то все вы тут с ног да на уши встанете. Официальная версия есть — вот ее по-прежнему и держитесь. Господь создал землю, человека и все такое. Безо всяких там этих самых молекул. Уяснили?
— Абсолютно. — снова ответил почему-то лишь шут. Обременение знанием вдруг сделало его слабым. И потным. И где-то слева внутри что-то то ли потухло, то ли зажглось. Волхв погрозил ему пальцем.
— Ты давай свое дело знай! Смейся, паяц. Смеши. И ничего тебе боле.
— А ты правь, — сказал он царю. — Твердо правь. Ежели что — с тебя спросят. Произошел от кого, не важно. Оно важнее, зачем.
Архимандрит, утирая пот, смотрел в пол. Волхв подошел, присел рядом и заглянул ему в расширенные глаза.
— Не сомневайся. Одна правда сгорела, другая в уме осталась. Третью до людей донесешь. Четвертую кто-нибудь, да поймет. А пятую ни тебе, ни мне не узнать. Главное, сам себе не соври...
... Скрипя валенками по снегу, они ушли еще через пять минут. Когда обернулся архимандрит, избы уже не было. Она почти дотаяла в воздухе. Лишь задняя стена без окна, подрагивая, слегка запоздала. Волхв по-прежнему сидел возле неокруженной стенами, но ярко горящей печи. Когда обернулся царь, не было уже и волхва. Крупная сова сидела на ветке и ухала. Была она почему-то обута в лапти, а в клюве держала пустую черную рамку.
А шут так и не обернулся. Шагал молча. А когда отошли изрядно, сказал царю:
— А ведь это вполне может быть война.
— Гражданская! — тяжело дыша, добавил архимандрит.
— Зато священная, — подумав, ответил царь. — Потому как не тока за тела свои, но и за души воевать будем...
Сказка №52
Это утро его величество государь полностью посвятил многочисленным совещаниям и комиссиям. Совещания сплошь были одно секретней другого, а выездные комиссии комплектовались самыми могучими умами государственных служб. Внезапно изнутри на ключ запирали какую-нибудь из горниц и там подолгу шептались. Потом так же внезапно прыгали в седла, в сани, на лыжи и сломя голову куда-то неслись. Где опять-таки о чем-то шептались. Тяжелая и густая атмосфера секретности повисла над тяжелым и густым туманным покровом утра.
— Не иначе, на большое дело затеялись. Вон как бегают. Аж топот ихний за ими не поспевает, — глядя на проносящуюся кавалькаду, говорил один крестьянин другому.- Поди, опять реформа кака-нибудь. А может, и не реформа. Может, просто забесились слегка. Оно ж не тока среди собачек бывает. Оно и человечки тоже бесются иногда.
— Поди, да, — отвечал ему точно такой же, хотя и абсолютно другой, крестьянин, — Ишь, личики-то у их сурьезны каки! Оно и так. Сурьезные люди сурьезно бесются. А на нас перекинется? Как ты думашь?
Царь и посвященные в суть дела сподвижники понимали, что их странная активность будет рано или поздно замечена. Поэтому многими устами загодя был распущен слух. Будто бы в государстве объявился иностранный шпион. И его, родимого, само собой, ловят то там, то сям. Отрядили даже небольшую ораву солдат с сачками, которые ошивались по тропам и улицам и заглядывали домам и людям в самые неожиданные места.
Последнее же секретное совещание состоялось в полдень на архимандритовой пасеке. Царь, шут, сам владыка, часть духовенства и наиболее надежные из бояр сгрудились у пахнущего медом стола, на котором была разложена карта. На которой были нанесены точные места расположения сил противника. Который впервые был обозначен словесно.
— Дьявол — он и есть дьявол. Что угодно может устроить, — оглядев собравшихся, сказал царь. Все хмурились. Особенно хмурился воевода, которому так и не была поставлена конкретная боевая задача. Ему лишь походя объяснили, что всеобщая мобилизация, пики, щиты и колья пока не надобны. Но что стоять на поле брани нужно твердо и до конца. Он, по его собственному честному признанию, ни хрена не понял из всего того, что ему сказали. Какой-то там волхв, помирая, обратился в птицу типа сова. А перед этим поведал, что над страной нависла опасность. И помер. Как человек. А как сова ухнул и улетел. Вместе с избой. А ты тут теперь воюй хрен знает против кого хрен его знает чем.
— Решительностью и быстротою скоординированных атак! — твердо и четко произнес царь заранее приготовленную фразу, — Искать, хватать и сажать! Весь лес и болота все прочесать! Отыскать их — и к ногтю! Тоись, я имею в виду, ко мне. А мы тут с батюшками разберемся, кто из их дьявол, а кто не очень. Волхв сказывал, что любое обличье может принять. Вот в любом обличье и цапайте. И чтобы ни один не ушел!
— Кто? — спросил казначей. Он по роду занятий тоже очень любил конкретику.
— Все! Лешие, русалки, ведьмаки, ведьмы... — перечислил архимандрит.
— Черти лысые, хмыри болотные, змеи подколодные, чудища огромны, облы, стозевны и лаяй. — дополнил шут.
— Горыныча, ежли в Африке не зимует — обязательно отловить. Или сбить. Ежели сопротивляться удумает. Это тебе лично и зенитчикам твоим дело, — обратился царь к воеводе. Тот слегка просветлел. Кивнул.
— Помните, братие, — звучно произнес, отлипнув пальцами от стола, его святородие архимандрит, — Не только мы, но и они в атаку могут пойти. Потому как нарушилось теперь равновесие главных сил. Добрый дух далеко отлетел, злой же рядом остался. И никому иному как нам с вами, а вам с нами от него в его лице теперя обороняться. Станем же, други мои, крепко, монолитно и вертикально. Обороним отечество от злой напасти! Ибо несть числа врагам нашим, но несть же страху в наших сердцах, и да пребудет с нами мускульная Господня сила, равно как и умственное Господне же совершенство, и да будет так, а не будет боле никак! Тираж пятьсот, корректор Ивашкин, издательство архимандрии, заказ второй!
Последние слова были им зачитаны из листовки, каковая, несмотря на малую грамотность населения, предполагалась к повсеместной расклейке. Собравшиеся торжественно помолчали. И, встав, торжественно разошлись по местам дислокации. Напутствуемые краткими словами царя:
— С Богом, ребятушки! Надерем сику нечистой силе!
Сказка №53
Начало выдалось прекрасным, так как топографическая карта, данная волхвом, оказалась на удивление точной не только в смысле географии, но и в смысле местонахождения баз противника. Горыныча на его личном аэродроме легко накрыли дюжие вооруженные молодцы, которых на каждую его голову пришлось примерно с десяток. Змей как раз находился в очень уязвимой позиции, широко расправив и суша на распорках перепончатые свои крылья. Под реактивным задом его возились, прочищая сопло, чумазые техники. Правая и левая головы спали. Средняя, уставясь в небо, оценивала погоду. Правду говоря, змей находился в нелетном состоянии уже более полугода. Давали о себе знать общий износ конструкции и многочисленные повреждения в крыльях, плохо зараставших после встречи с очень пьяным и очень агрессивным разбойником-Соловьем.
— Правую ногу глянь. Не до конца убирается, — ворчливо говорил Змей хлопочущему под брюхом технику. Тот, держа в руках масленку и схему точек смазки, ковырялся у него в организме.
Из аэродромной избы вышел руководитель полетов, приблизился и, переминаясь, стал напротив голов хозяина.
— Чего тебе? — буркнул змей. Он ожидал опять услышать что-нибудь про грозовой фронт, про ненадежность бортовых компасов и отсутствие на складе взлетных пороховых ускорителей. Змей не любил руководителя полетов, но ценил его как специалиста. А руководитель полетов попросту жалел престарелое чудище, которое за глаза называл "наш ероплан" и берег остатки его здоровья, выпуская полетать лишь изредка и только в идеальную безветренную погоду.
— Так что, изволите видеть, беспокойство некое происходит, — неясно выразился руководитель полетов. Змей пошамкал пастью и повращал глазами, силясь вызвать в себе гневные чувства. Что за глупый, черт тебя подери, доклад?
