Ощущение того, что здесь произошла трагедия, витало в воздухе. Я почувствовал это, едва переступив порог дома. В скудном свете, просачивавшемся сквозь небольшое окно в прихожей, я разглядел старинные напольные часы, они не были заведены. На полу валялось несколько конвертов, заброшенных в щель почтового ящика. Почтальон выполняет свою работу в любую погоду: идет ли снег, идет ли дождь, даже если выпадет град, — или совершается убийство. Через открытую дверь кухни на покрытом линолеумом полу видны были очерченные мелом контуры тела. Более мелкими линиями, проведенными красным мелом, обозначено местонахождение молотка, футах в трех от первого контура. Белым мелом обведено то место, где лежала Салли Оуэн, и зафиксировано положение ее тела.
Я вошел на кухню, стараясь не наступать на эти линии.
Мне хотелось представить, как входит в дом Джордж Харпер, Салли в этот момент у кухонной раковины, удивлена его появлением. Он поднимает над головой молоток и наносит ей несколько ударов по черепу, а затем, бросив молоток, исчезает в темноте. Почему? Непонятно. Зачем ему убивать ее? Зачем оставлять на месте преступления орудие убийства, да еще со своими инициалами и отпечатками пальцев? «Люди, совершившие убийство, часто теряют рассудок, — сказал мне Блум, — даже профессиональные убийцы». Харпер не был профессионалом, хотя, если верить полиции, вполне мог стать им: два убийства за считанные дни, — постоянная практика совершенствует мастерство. И похоже, Харпер каждый раз терял рассудок: в первом случае оставил на месте преступления канистру для бензина со своими отпечатками пальцев, а во втором случае оставил очень важную улику: свой молоток. Почему? Я не находил правдоподобного объяснения. Потерял он рассудок или просто был глуп? Или это какая-то странная беспечность? Губительная опрометчивость? Все эти качества в совокупности? Или ни одно из них?
Я вернулся в прихожую.
Около дюжины конвертов по-прежнему валялись на полу, в косых лучах заходящего солнца видны были плавающие в воздухе пылинки. Дверь слева вела из прихожей в маленькую гостиную. Диван и два кресла. Зеленый ковер на полу. Занавески в гостиной раздвинуты, поэтому в ней гораздо светлее, в солнечных лучах также бесшумно плавают пылинки. Над диваном висит картина, написанная маслом: два шотландских терьера, как на рекламе виски «Блэк энд Уайт», на поднятых кверху мордах настороженное выражение. Я подошел поближе, чтобы разглядеть подпись автора. Отсутствует. Очень слабый образчик натуралистического направления в живописи. В марте — апреле, когда самый большой наплыв туристов, такие «картины» продают на уличных выставках по пять долларов за штуку. Так Салли, у которой не было ни капли таланта и художественного вкуса, рисовала просто из любви к искусству? И очень любила животных, особенно собак? Или, наоборот: ненавидела животных, а поэтому предпочла повесить на стену эту паршивую картину, чтобы не возиться с живыми существами, которые вечно вертятся под ногами и гадят по всему дому? Или Салли так любила приложиться к бутылочке, что скопировала с этикетки виски двух дворняжек, белую и черную, чтобы они напоминали ей о той блаженной минуте, которая при любых атмосферных условиях наступает в Калузе в половине пятого вечера вместе с окончанием рабочего дня?
Вернувшись в прихожую, я открыл следующую дверь: спальня.
Неприбранная кровать с водяным матрасом. На полу, около кровати, еще один матрас, покрытый смятой простыней. На стенах картины, очевидно, кисти все того же бездарного художника. Подписи нет и на них. Некоторые даже без рам. Полотна разной величины, одни — около трех футов, есть и поменьше и побольше. Все написаны маслом. Сюжеты картин по банальности не уступают манере исполнения. Над постелью висит полотно без рамы, размером, по-моему, 4x6 футов. На картине изображены перечница и солонка, в сотни раз больше натуральной величины. Слева от окна, около кровати, картина поменьше. На ней нарисованы две шахматные фигуры: белая и черная, надо полагать, король и ферзь, если только на голове у них короны, а не что-то другое. Справа от окна еще одна работа того же мастера: два пингвина на льдине. Напротив кровати еще картина: игральные кости, так же, как и солонка с перечницей, увеличены в сотни раз, картина по высоте около трех футов. Несколько полотен без рам прислонены к стене около двери. На одной — две птички, очевидно, ворона и голубь, на другой — две зебры, нарисованы из рук вон плохо. Над комодом, рядом с зеркалом, в черной рамке под стеклом, первая полоса калузской «Дженерал трибюн». В глаза бросился набранный жирным шрифтом заголовок: «Чернокожий бизнесмен убит наповал». Я наклонился и прочитал заметку.
Год назад, в начале августа, патрульный полицейский заметил машину, припаркованную у обочины дороги в аэропорт. Было шесть часов утра. Полицейский проехал мимо, записал номер машины, а затем, на всякий случай, запросил по рации Тампу. Ему ответили, что машина украдена. Полицейский доехал до аэропорта, а затем вернулся обратно: машина все еще стояла на том же месте. Водитель сидел, положив голову на руль. Полицейский достал револьвер, постучал в боковое стекло и попросил водителя показать удостоверение личности и права. Водитель, опустив стекло, ответил ему: «Оставьте меня в покое», а потом, видимо, передумав, потянулся к «бардачку». Полицейский дважды выстрелил ему в голову.
Это трагическая история. Позднее выяснилось, что убитый — владелец мастерской по чистке ковров. Накануне ночью ему сообщили, что внезапно скончалась его сестра, которая жила в Чикаго. Он тут же помчался в аэропорт, чтобы успеть на первый утренний рейс, но, очевидно, сраженный горем, съехал на обочину дороги неподалеку от аэропорта и разрыдался, упав грудью на рулевое колесо. И тут к нему подошел полицейский. В Тампе что-то напутали с номерами машин, эта машина у них в списке не значилась. Но поскольку полицейский был уверен, что имеет дело с преступником, сработал условный рефлекс: полицейский решил, что человек потянулся к «бардачку» за оружием. Суд оправдал полицейского по всем пунктам предъявленного ему обвинения. Теперь я вспомнил это происшествие, ибо слушание дела в суде наделало немало шума в кругах юристов. И вот передо мной на стене спальни Салли Оуэн висела первая полоса газеты шестнадцатимесячной давности, оправленная в рамку и застекленная, рядом с ее бесценной коллекцией картин.
Я не знал, что ожидал найти в ее доме. Вероятнее всего, какие-то доказательства, что Джордж Харпер никак не связан с этим преступлением. Но в доме не оказалось ничего, заслуживающего внимания. Когда вышел на улицу, полицейский, охранявший дом, курил. Он, видимо, все еще думал, что я из отдела окружного прокурора, потому что, увидев меня, поспешно бросил окурок на землю.
— Нашли, что хотели? — спросил он.
— Спасибо, — поблагодарил я вместо ответа.
Блум ожидал меня неподалеку от дома Харперов, у обочины стояла белая полицейская машина с белым полицейским за рулем. Заметив меня, Блум открыл дверцу и вышел. Пожав руку, он спросил:
— Осмотрел дом?
— Да, — ответил я, — большое спасибо.
— Понравились тебе картины?
— Мазня какая-то.
— Конечно, ведь их рисовала Салли.
— Откуда знаешь?
— Ты не заходил в гараж?
— Нет.
— Там стоит мольберт с неоконченной картиной, длинный стол, на нем тюбики краски и шпатель. Ее соседка, та, что обнаружила тело, говорит, что Салли рисовала без передыху.
— И что же на той картине, в гараже?
— Да то же, что и на остальных: мазня.
— Я спрашиваю: что на ней нарисовано?
— Два долматинских дога, вроде тех, что держат в пожарных депо. Предмет ее вдохновения — фотография, вырезанная из газеты, — лежала на столе. Кстати, а что ты думаешь о газетной вырезке, которая висит у нее в спальне?
— Не знаю. Видно, это происшествие запало ей в душу.
— Это уж точно. Сукин сын убил человека, который ехал на похороны. Будь я черным, спалил бы полицейский участок в нашем городе. А Салли повесила эту вырезку в рамке, под стеклом, заметил? — спросил Блум. — Чтобы всегда держать перед глазами. Там об этом деле подробно рассказано, и Салли читала заметку каждый раз, как подкрашивала губы перед зеркалом… А как, по-твоему, зачем ей понадобился еще один матрас, на полу?
— Почему ты спрашиваешь об этом меня?
— Надеялся, что у тебя появились ценные соображения.
— Ни одного.
— У нее же громадная постель с водяным матрасом, на ней поместится вся русская армия. Так на черта ей еще матрас, на полу?
— Понятия не имею.
— Я — тоже. Но все это не дает мне покоя. А ты о чем думаешь?
— У меня не выходит из головы тот черный бизнесмен, которого ни за что ни про что застрелил полицейский. Вот это и не дает мне покоя.
