Но, Пауль, я ведь не могу просто уехать на несколько недель. Кто будет заботиться о домашнем хозяйстве? О детях? Нет-нет – мое место здесь. Даже если это не всегда дается мне легко!
Пауль честно пытался примирить дам на Рождество, уговаривал маму, относился с радушием к Серафине и проявлял особую нежность к Мари. Он лепил с детьми снеговиков в парке и разрешал им лазить по старым деревьям. При этом он заметил, что его дочь Додо была гораздо более ловкой и, главное, бесстрашной, чем ее брат. Лео мало интересовало лазанье по деревьям, и он незаметно вернулся в дом, где снова играл на фортепиано. Ему было непонятно, как Мари могла считать эту чрезмерную страсть к музыке безвредной.
– Но Пауль, ему всего семь лет. К тому же умение хорошо играть на фортепиано никогда никому не повредит.
Пауль сделал еще один глоток кофе, поморщился из-за боли в горле и решительно принялся за просмотр входящей почты. Два заказа, один существенный, другой – мелкая рыбешка. Запросы на образцы тканей, предложения по хлопку-сырцу. Чертовски дорого – когда же они наконец снизят цены? Он все равно заказывал, клиентов надо было обеспечивать, даже если прибыль пока была совсем небольшой; бывали случаи, когда он даже не покрывал расходы. Но производство нельзя было останавливать, рабочие и служащие должны получать зарплату; с Божьей помощью дела скоро наладятся.
Он решил взять еще одно печенье с корицей и допил остывший за это время кофе. Рождество. Нет, все было не так, как всегда. Несмотря на все его усилия, ему не удалось ослабить напряженность в семье, из-за чего праздник был не таким веселым. В канун Рождества им не хватало Китти, которая праздновала его с Гертрудой и Тилли в своем доме на Фрауенторштрассе. Само Рождество они встретили вместе на вилле, но из-за постоянных колких замечаний со стороны Китти и там не было настоящей радости.
Хуже того, в тот вечер он поссорился с Мари – почему, уже даже и не помнил. Единственное, что можно было сказать с уверенностью, так это то, что повод был нелепый, и в результате он сказал то, что лучше было бы оставить при себе. Вполне понятно, что Мари уставала по вечерам, она ведь много работала. Нет, он не был мужем, который винил в этом свою жену, он все понимал, умел держать себя в руках. И все же его разочарование вылилось в тот вечер, он утверждал, что она любит его меньше, чем прежде, что она отстраняется от него, отвергает его нежные ухаживания. Это очень расстроило Мари, она предложила ему закрыть ателье, что, конечно, было бы большой глупостью. И тогда – что еще хуже – ему пришлось сказать то, о чем он думал уже много лет и что было более чем неуместно в данной ситуации:
– Меня давно удивляет, почему у нас больше нет детей, Мари.
– Я не могу тебе ответить на этот вопрос.
– Может быть, стоит как-нибудь пойти к доктору?
– Мне?
– Кому же еще?
И тогда его милая, нежная жена фактически обвинила его в том, что он явно слеп на один глаз.
– Причина может быть в тебе!
Он ничего не ответил, а просто отвернулся, натянул одеяло до плеч и выключил лампу на тумбочке. Мари сделала то же самое. Они лежали неподвижно, вжавшись в подушки, едва осмеливаясь дышать. Каждый надеялся, что другой скажет хоть несколько слов, чтобы смягчить это ужасное напряжение. Но ничего не происходило. Ни слова, ни даже осторожного прикосновения руки, обозначающего желание помириться. Только ранним утром, когда он почувствовал рядом с собой спящую жену, его желание было настолько велико, что он разбудил ее нежным поцелуем. Примирение было чудесным, и после него они пообещали друг другу никогда больше не затевать таких глупых и ненужных ссор.
Теперь уже невозможно было отрицать боль в горле, а также неприятное ощущение в бронхах. Что-то там назревало, черт возьми.
Пауль бегло просмотрел остальную почту, а затем вызвал госпожу Хофман:
– Передайте господину фон Клипштайну, что я готов сейчас с ним встретиться. – Он мог бы просто подойти, как обычно и поступал, но сегодня ему почему-то не хотелось этого делать. – И принесите мне еще кофе, пожалуйста. Кстати, печенье с корицей превосходно.
Она покраснела от похвалы и объяснила, что рецепт получила от хорошей знакомой, госпожи фон Опперман.
– Она восторженная клиентка вашей жены.
Пауль уже знал это, но все равно дружелюбно улыбнулся, чтобы она не подумала, что он завидует успеху своей жены. Только бы они оставили его в покое с этими сплетнями.
Эрнст фон Клипштайн, как всегда, был безупречно одет: серый костюм, жилетка в тон, он даже менял обувь в холодное время года, потому что не любил носить зимние ботинки в бюро. Он прекрасно ладил с обеими секретаршами, что, несомненно, объяснялось тем, что он вызывал в них материнские чувства. Несколько лет назад, во время войны, Эрнста привезли в лазарет на виллу с несколькими осколками в животе, и он еле выжил, шрамы до сих пор доставляли ему беспокойство.
– Что-то ты сегодня бледный, старина, – заметил Эрнст, едва войдя в дверь. – Неужели ты подхватил простуду, которая сейчас повсюду?
– Я? Да что ты… Просто немного устал.
Эрнст с пониманием кивнул и сел на одно из кожаных кресел. Это доставляло ему неудобства, так как сиденье было довольно низким, но он старался не подавать виду. Эрнст остался прусским солдатом – был приверженцем дисциплины, особенно когда дело касалось его самого.
– Да, погода. – Он посмотрел в окно на низко нависшие облака. – Январь и февраль – дьявольски мрачные и холодные месяцы.
– Конечно.
Паулю пришлось откашляться, и он был рад, что Оттилия Людерс появилась с подносом. Конечно же, она подала две порции кофе и печенья. К звездам с корицей добавились имбирные пряники и рассыпчатые миндальные печенье.
Эрнст взял чашку кофе, который он всегда пил черным, без молока и сахара. Печенье он проигнорировал.
– Я хотел поговорить с тобой о некоторых расходах, которые, как мне кажется, можно сократить. Вот, например, обед в столовой…
Питание в столовой появилось еще во времена его отца, Мари была тогда основным инициатором. До этого был только столовый зал, где рабочие и служащие сидели за длинными столами и ели принесенную с собой еду. Теперь Пауль требовал за обед небольшую сумму, но зато рабочим давали мясо, картошку и другие овощи, тогда как раньше обед состоял в основном из тушеной репы.
– Мы отдаем его слишком дешево, Пауль. Если
