— Ты пришла из-за брата? — немного погодя спросил он.
Я кивнула.
— Ты слышала все, что я говорил твоей матери, разве не так?
— Да!
Мой голос был грубым и хриплым, как у вороны. Он частенько становился таким, когда я волновалась.
— Но твоя мать не знает, что ты здесь.
— Нет! — прошептала я, не смея даже подумать о том, что она сделает, когда обнаружит это.
Он медленно улыбнулся. Против ожидания, в его улыбке не было ничего страшного. В ней ощущались суровая торжественность и радостный свет триумфа, словно он выиграл, а мама проиграла.
— Бедная Мелуссина! — произнес он, однако в словах его не было жалости. Его покровительственный тон привел меня в ярость. Но нельзя было дать волю своему гневу, если я хотела воспользоваться Сецуаном, чтобы помочь Давину и Нико.
В дверь постучали. Сецуан отворил, и вошел Адриан с кувшином теплой воды и несколькими полотняными полотенцами.
— Для мадмуазель, — объяснил он и, поклонившись мне и Сецуану, ушел.
— Умойся, — велел Сецуан. — Промой рану и умойся. Я не переношу нечистоплотности.
Он произнес это без особого нажима. Я даже не смогла сообразить, было это задумано как оскорбление или нет. Но все же он заставил меня почувствовать себя маленькой грязнулей. И я не собиралась расшнуровывать лиф платья и снимать блузку, покуда он глядел на меня.
— Ну, собираешься ты что-нибудь делать? — спросил он, когда я некоторое время просидела молча.
— Пока ты смотришь на меня, нет! — застенчиво, хотя и твердо ответила я. И он бы не сумел заставить меня.
Он поднял бровь.
— Упаси бог!
Взяв книгу со стола, он повернулся ко мне спиной и принялся читать. Я сняла лиф и осторожно спустила блузку с плеча, что кровоточило. Серая ткань насквозь пропиталась кровью, а царапина тянулась вдоль всей руки. Я повертела головой во все стороны, но никак не могла разглядеть рану целиком.
Блуза теперь немногого стоила. Я сняла ее совсем, окунула в теплую воду и использовала как мочалку. Нелегко было промыть рану, которой не видишь. А еще труднее было наложить повязку из полотенец, которые принес Адриан. Я все время думала, что, будь здесь мама, меня бы бинтовала она. Ведь это она всегда занималась нами, когда мы хворали или с нами приключалось что-то еще. И теперь, пожалуй, пройдет немало времени, прежде чем я увижу ее вновь. А если Сецуан осуществит свою волю, если у меня есть Дар Змеи и если ему удастся пробудить его во мне — захочет ли матушка вообще знаться со мной?
Я проглотила слезинки и закрепила последний узелок на неуклюжей повязке. Затем снова надела лиф, но без блузки все равно ощущала себя голой.
— Можно повернуться? — спросил Сецуан.
— Да!
Он отложил книгу и стал внимательно смотреть на меня. Я не понимала, о чем он думал.
— Ты боишься? — вдруг спросил он. — Ты боишься меня?
Ясное дело, да! Но говорить это мне не хотелось. Пусть не думает, что может заставить меня плясать под свою дудку!
— А ты хочешь помочь Давину? — спросила я вместо ответа.
— Возможно, — ответил он. — Ну, а если я захочу — что скажешь тогда?
— Тогда… — Я проглотила комок в горле, и мне пришлось начинать сначала. — Тогда я сделаю то, для чего я тебе нужна.
Его лицо дрогнуло, отражая какое-то чувство, но какое — я не поняла.
— А ты вообшето знаешь, что мне нужно?
— Ты хочешь узнать, есть ли у меня… Дар Змеи.
Долгое время он смотрел на меня, но так невыразительно, словно какая-то ползучка. А потом кивнул.
— Да. Я бы очень хотел это узнать.
«Нет, ни за что», — подумала я.
Но что я могла поделать?
— А если я соглашусь? — как можно тверже сказала я. — Ты заплатишь за то, чтоб нам уйти из Заведения, а потом поможешь вызволить Нико и Давина из Сагис-Крепости. Или как?
Я смотрела ему прямо в лицо и молилась в душе о том, чтобы ко мне вернулся взгляд Пробуждающей Совесть, хоть на один-единственный миг, только чтоб увидеть, обманывает он меня или нет. Но так ничего и не произошло. Теперь, когда я больше чем когда-либо нуждалась в том, чтобы быть дочерью своей матери, силы Пробуждающей Совесть совсем изменили мне. Было отчего зарыдать!
— Если я заплачу Заведению, твоя мать тут же отправится за нами по пятам. Но, быть может, это произойдет в любом случае.
Я закусила губу.
— Ты обещал матушке заплатить.
— Да! Если б она была здесь и если б я с ней заключал сделку, было бы совсем другое дело.
«Да, — подумала я, — она бы увидела, если б ты лгал».
Я встала.
— Если ты их не освободишь, я не согласна.
— Вот как! — сказал он, не меняя выражения лица. — Может, тебе вдруг стало безразлично, что станется с твоим братом?
— Нет!
Вот что получается, когда не умеешь торговаться, когда попросту вынуждена покупать по любой цене. Мне очень хотелось прошипеть ему, что он живет чужой бедой. О, если бы заставить устыдиться этого человека, хотя бы на один-единственный крохотный миг! Но даже малейшая искорка силы Пробуждающей Совесть не пришла мне на помощь.
— Ты можешь получить деньги, когда мы вернемся, — посулил он.
Я покачала головой.
— А что будет, если мы отложим освобождение? — спросила я. — Ведь может столько всего случиться. Я беседовала с людьми, которые оставались в Заведении семь лет, аж с самого его начала. Семь лет! Даже мысли об этом не выдержать… Да, я очень хочу освободить Давина и Нико. Но разве это поможет, если матушка, Мелли и Роза по-прежнему останутся здесь взаперти?
— Заведение и Сагис-Крепость не одно и то же, — заметил он.
Я не ответила. Я не спускала с него глаз, как можно лучше подражая взгляду Пробуждающей Совесть. А мне только и оставалось — подражать.
— Хорошо! — сказал он. — Я, пожалуй, все улажу с Заведением.
Я опустилась на стул, словно ноги не держали меня. Неужто подействовало? Неужто мне удалось растревожить его дурную совесть? Быть может, в самом деле во мне самой по-прежнему оставалось немного сил Пробуждающей Совесть, хоть я этого не ощущала.
Он подошел к ларцу, стоявшему возле кровати, взял оттуда перо и бумагу и стал писать. А потом дернул за шнур колокольчика у столбика кровати. Вскоре в дверях появился Адриан.
— Вы звали, Мессир?
— Ты умеешь читать?
— Да, Мессир!
— Хорошо! Исполни то, что я написал. Вот деньги для Заведения и монета тебе.
Он дал Адриану маленький серый кожаный кошель и серебряную монету. Адриан поклонился.
— Спасибо, Мессир. Премного благодарен. Я исполню все в точности, как вы, Мессир, велите.
Он повернулся, чтоб уйти, но я его остановила.
— Погоди. Я хочу видеть эту бумагу.
Адриан вопросительно глянул на Сецуана, который слабо кивнул в ответ. Адриан протянул мне послание. Там была обозначена прилагаемая сумма: всего двадцать пять марок серебра, выкуп за освобождение Мелуссины Тонерре, ее дочери Мелли и ее приемной дочери Розы из Заведения. А еще было написано: «Их освобождение должно состояться через десять дней, считая от нынешнего дня, на восьмой день осеннего месяца»[13].
Я сердито повернулась к Сецуану.
— Нет! Сейчас! Завтра!
Он покачал головой.
— Ни в коем случае. Это самая лучшая сделка, которую ты можешь заключить. Или принимай это условие, или считай, что сделка не состоялась.
Я не спускала глаз с письма, желая разорвать его в клочья. Десять дней. Десять дней покажутся вечностью матушке, Мелли и Розе!
— Ну? — спросил он. — Ты заключаешь эту сделку со мной или нет?
Слезы закипели в уголках моих глаз, но другого выбора не было. Я вернула бумагу Адриану.
— Это означает «да»? — спросил Сецуан.
Я кивнула.
— Да, — прошептала я, хотя от этого слова у меня появился горький привкус во рту.
— Ладно! — произнес он и взмахом руки выдворил Адриана за дверь. Он сел на кровать и потянулся, будто довольный кот. — Теперь ей придется узнать, что значит сидеть, глядя на закрытые ворота!
«Так вот что, — подумала я. — Это его месть за Скайарк».
Он рывком скинул сапоги и, вытянув ноги, откинулся на подушки.
— Погаси лампу, прежде чем лечь, — сказал он и закрыл глаза.
Вскоре показалось, будто он заснул. Стоя на полу, я мерзла в одном лифе от платья. А он и не беспокоился, что я сбегу. Он даже не занер дверь. Но куда мне бежать? Я заключила сделку с дьяволом, и теперь хозяин мне — он.
Звуки флейты
Мы покинули Сагислок пешком.
— Почему мы не плывем на лодке?
Сецуан покачал головой.
— В море плавают чудовища, — сказал он, и я хорошенько не поняла, хочет он, чтоб я ему поверила, или нет.
— Это было бы куда быстрее, — настаивала я.
Он остановился и поглядел на меня с худо скрытым раздражением.
— Ты что, собираешься противоречить мне всю дорогу до Сагис-Крепости? В таком случае путь наш, мадмуазель, станет весьма долгим.
