мучили тошнота и головная боль. Время от времени я впадал в короткий горячечный сон. Но тогда возникали такие жуткие видения, что я пробуждался со страшным криком. Пан Беганек на соседней кровати мучился совершенно так же. Видимо, мы слишком энергично жевали этот кат А может быть, сведения в книге были неверны?
Посреди ночи к прежним мучениям прибавилось новое: начали чесаться руки. Сначала слегка, а потом так, что можно было сойти с ума. С паном Беганеком творилось то же самое. Причина была ясна. Теперь уже можно было в этом не сомневаться.
Пан Беганек, — сказал я, — кажется мне, что шведский полковник все-таки был прав.
Еще бы, — сказал, чуть не плача, референт, — я с самого начала говорил, что все из-за этого лысого умника. Какой дьявол толкнул его в наше купе? Нет, мало, определенно мало мы били их под Оливой!
Я заснул только под утро, и то благодаря большой дозе снотворного, которое дал мне пан Беганек.
Глава VII
Наш караван — В эфиопской больнице — Деревенька прокаженных — Симпатяга, Резвая и… «потеря лица» — Первая встреча с жителями деревни. Пахнущее дымом молоко и девицы, которые умыкают женихов — Староста Уольде Бирру — Прогулка по деревеньке — Колдовство и суеверия — Экскурсия на кофейную плантацию и все о кофе — В доме умирающего плантатора — Куда эфиопы девают свои деньги
На следующее утро я проснулся с адской головной болью. Зуд тоже не прошел. Руки распухли и покрылись красной сыпью. Мой друг был не в лучшем состоянии. И что хуже всего — скрывать это дальше от нашего опекуна было невозможно. За завтраком мы показали Кассе Амануэлю, что делается с нашими руками. Наш покровитель побелел от испуга и стал лихорадочно допытываться, не ели ли мы что-нибудь в его отсутствие и не подавали ли руки неизвестным людям; потом спросил, не беспокоит ли нас еще что-нибудь, кроме зуда. Мы ответили, что еще ужасно болит голова. Но всю историю с плодами кактуса и катом деликатно опустили. Не хотелось об этом говорить. Тогда Касса Амануэль испугался еще больше. Заикаясь от волнения, он сказал, что сыпь в сочетании с головной болью очень его тревожит. Необходимо немедленно пойти в больницу и показаться врачу.
Когда мы вышли из отеля, на улице уже дожидался заказанный Кассой Амануэлем караван. Он выглядел весьма эффектно и состоял из двух полицейских-амхарцев, которые должны были сопровождать нас в качестве охраны, двух проводников из племени галла, ехавших на ослах и ведших на поводу еще трех великолепно откормленных, холеных и красиво оседланных ослов, предназначавшихся для нас.
Сообщение о том, что время отправления несколько отодвигается, из-за того что два ференджа заболели и должны зайти в больницу, было встречено громкими возгласами неудовольствия. Нас самих не радовала перспектива посещения больницы, тем более что при виде каравана наше самочувствие улучшилось и даже распухшие руки почти перестали зудеть. Но как я ни старался отговорить Кассу Амануэля от его затеи с больницей, все было напрасно. Он сказал, что в Харэре шутить с болезнями опасно, сыпь и головная боль ему очень не нравятся, а он отвечает за наше здоровье перед Павлом и мосье Бернаром и т. д., и т. д., и т. д.
Словом, дело приняло серьезный оборот, и деваться было некуда. Мы двинулись по направлению к городской больнице, а караван, чертыхаясь и проклиная все на свете, потянулся за нами.
Несмотря на ранний час, около больницы имени раса Маконнена уже собралась толпа ожидающих приема. Это были больные из самых отдаленных уголков провинции Харэр. Они притащились сюда вместе с семьями и домашними животными. Больничный двор, забитый людьми, верблюдами, ослами и телегами с впряженными в них круторогими волами, производил впечатление стоянки кочевников степей или пустынь. В сущности, это было близко к истине, потому что большинство пациентов составляли представители кочевых сомалийских племен. Об этом свидетельствовали и складные тукули[32] — хижины, притороченные к спинам верблюдов.
При помощи двух полицейских нашего каравана мы кое-как пробились к дверям. Касса Амануэль оставил нас в прихожей под присмотром привратника в белом халате, а сам пошел искать врача.
Пан Беганек — у него, как видно, язык чесался больше, чем руки, — после ухода Кассы Амануэля тут же стал рассказывать мне, кто такой рас Маконнен, именем которого названа больница.
Оставьте вы меня в покое с расом Маконненом и со всеми остальными расами! У нас сейчас есть более серьезные проблемы. Я думаю, как выпутаться из этой дурацкой истории, в которую вы меня втравили.
Но мне так и не удалось остановить поток красноречия пана Беганека. Во-первых, он с негодованием отверг обвинение в том, что это он, а не шведский полковник — главный виновник нашей болезни. Во-вторых, независимо от ситуации он должен сообщить мне, кто такой рас Маконнен. На это имеются две причины: первая — рас Маконнен был крупнейшим полководцем при Менелике II; вторая — рас Маконнен в течение двадцати лет являлся губернатором провинции Харэр и управлял ею как своим собственным поместьем.
В тот момент, когда референт закончил перечисление заслуг раса Маконнена, я увидел в коридоре нечто настолько страшное, что невольно оперся о стену. Два больничных служителя несли короткие носилки, на которых полусидел-полулежал молодой сомалиец, страдающий элефантизмом, или слоновой болезнью. Юноша был почти нагой, и его больные ноги ничем не были прикрыты. От головы до бедер он выглядел более или менее нормально — только что был худ до крайности. Но его ноги, чудовищно распухшие, действительно напоминали ноги слона.
Еще в Аддис-Абебе я слышал об этой, самой страшной после проказы болезни. Управляющий гостиницей пан Мачек говорил нам, что в провинции Харэр слоновой болезнью ежегодно заболевает больше тысячи человек. Возбудитель болезни — неразличимый простым глазом паразит «филария» — обитает в воде и с водой попадает в человеческий организм.
Но одно дело — слушать рассказы о болезнях, а другое— видеть все собственными глазами. Больной сомалиец произвел на нас такое ужасное впечатление, что пан Беганек поклялся до конца нашего пребывания в провинции Харэр не брать в рот ни капли воды. А я решил как можно скорее прекратить глупую возню с нашей «болезнью» и немедленно убраться из этой жуткой больницы.
Между тем вернулся огорченный Касса Амануэль. Он сказал, что придется подождать еще час, потому что врач занят на тяжелой операции, и, словно оправдываясь, добавил, что больных очень много, а врач один
