Конь уже ждал меня. Я сказал слугам, что им можно не спешить - выедут попозже... У меня такое чувство было, что одному ехать лучше.
У пограничной дозорной башни мне отсалютовали небрежно и тотчас пропустили... Это показалось странным, но, проезжая, я услышал, как один из них сказал за моей спиной: "Вот и верь этим россказням! Все афиняне трепачи".
Проезжаю я ближайший поворот дороги и вижу - вершина холма надо мной ощетинилась копьями. Меня все равно можно было расстрелять из луков, так что спешить смысла не было, - еду дальше спокойно. И вот на фоне неба появляется человек. Тут я понял, кто это, помахал ему рукой, а он зовет к себе тех, что позади, и начинает спускаться мне навстречу. Я остановился, подождал его...
- Приветствую тебя, Биас, - говорю.
- С возвращением, Тезей, - отвечает и кричит через плечо назад: - Ну, что я вам говорил? И что теперь вы скажете?
Товарищи спускались за ним следом, переругиваясь на ходу:
- Я в это никогда не верил, это все Скопал выдумал...
- Да? Но мы-то как раз от тебя узнали!
- Подавись ты своей брехней!..
Уже сверкнули кинжалы, - всё опять как в старые времена, - мне пришлось сойти с коня и растащить их, как подравшихся собак.
- Вы меня встречаете, словно дикари-горцы, - говорю. - Что с вами? За три дня превратились в мужланов? Ну-ка, сядьте. Дайте мне на вас посмотреть.
Сел и сам на обломок скалы, оглядел их...
- Послушайте-ка, одного не хватает. Где Гипсенор? Убил его кто?
Кто-то ответил:
- Нет, Тезей, он пошел предупредить войско.
Все замолкли. Потом Биас добавил:
- Пошел сказать, что ты один.
Я поднял брови.
- Когда мне будет нужно, чтобы войско меня встречало, я сам об этом скажу. С какой стати Гипсенор взялся командовать?
Биас долго мялся, кашлял... Потом.
- Видишь ли, - говорит, - они уже здесь, за этой горой. А мы передовой отряд.
- Вот как? - говорю. - Прекрасно. Но с кем вы собрались воевать?
Все глядели на Биаса, а Биас зло глядел на остальных.
- Давай, - говорю. - Раз уж начал, то говори все.
Он сглотнул, и наконец собрался с духом:
- Послушай, Тезей. Вчера вечером из Афин принесли сплетню. Из нас ни один не поверил, но царица решила, что это правда... - Он снова споткнулся, помолчал... - Сказали, что ты предложил Элевсин царю Эгею за то, что он сделает тебя своим наследником.
У меня сердце сжалось. Теперь я понял, почему отец называл меня сумасшедшим. В первую очередь надо было подумать именно об этом - а мне и в голову не пришло!.. Я оглядел их всех, одного за другим, и их вдруг словно прорвало:
- Говорили, что тебя провозгласили с крепости...
- Мы все говорили, что они врут...
- До чего ж мы были злы на них!..
- Мы все поклялись, что, если это правда, мы убьем тебя на границе или умрем сами...
- Потому что мы тебе верили, Тезей!..
- Это не потому, что мы им поверили, но если бы...
Хорошо, что они разговорились, это дало мне время прийти в себя. На душе стало светлее... Не знаю, как это назвать, но у меня бывает такое чувство - сегодня вот удачный, счастливый день. Мне почти никогда не нужны были прорицатели, я чувствовал это сам - и вот это я почувствовал тогда.
- Всё это правда, ребята, - говорю. - Я на самом деле заключил договор с царем Эгеем. - Стало тихо, словно вокруг все разом умерли. - Царь Эгей поклялся мне, что никогда не обидит людей Элевсина, но будет обходиться с ними как с побратимами и кровной родней. А как по-вашему - какой еще договор может заключить отец со своим сыном?
Они изумленно смотрели на меня - пока только на меня, но начали переглядываться, - и я заговорил дальше:
- Я сказал вам всем, сказал в тот день, когда умер царь, что я ехал в Афины. Я не назвал имени своего отца, потому что клялся матери - а она у меня жрица, - клялся не произносить его в пути. Кто из вас нарушил бы такую клятву? Она дала мне меч отца, чтобы я показал ему, - смотрите, похож он на меч простого воина? Посмотрите на герб.
Отдал меч, они передавали его друг другу, разглядывали... Я при этом остался безоружен, но ведь все равно я был один против тридцати.
- Я сын Миртовой Рощи, которому оракул предсказал поменять ваши обычаи. Не думаете вы, что Богиня видела меня на пути моем? Когда мой отец проезжал через Трезену, чтобы плыть в Афины, - мать моя развязала свой пояс во имя Великой Матери. И так родился я. Вы думаете, Дарящая забывает? У нее тысяча тысяч детей, но она знает каждого из нас. Она знает, что я сын царя и дочери другого царя у эллинов, где правят мужчины. Она знала - я такой человек, что берусь за всё, что вижу вокруг себя. И все же она призвала меня в Элевсин и отдала прежнего царя в руку мою. Почему? Она - что сотворяет нас и призывает к себе, - она знает, чему должно свершиться. Мать меняет отношение к сыновьям, когда они взрослеют. И все имеет свой конец, кроме Вечноживущих Богов.
Они слушали меня не шелохнувшись, словно арфиста. Конечно, я не смог бы сделать это сам - что-то в воздухе было такое, что связывало меня с ними и давало силу говорить так. Певцы говорят, что это - присутствие бога.
- Я пришел к вам чужим, - говорю. - По свету бродит множество таких, что грабят, жгут города, угоняют скот, сбрасывают со стен мужчин и забирают себе их женщин... Так они живут, и если б один из таких заключил ту сделку с царем Эгеем, какую вы имели в виду, для него это было бы стоящим делом. Но меня воспитали в доме царей, где наследника зовут Пастырь Народа, - потому что его место между стадом и волком. Мы идем туда, куда призывает нас бог; и если он разгневан - мы его жертва. И мы идем на смерть сами, ибо богам угоден лишь добровольный дар. Так и я пойду за вас, если буду призван. Но только от бога приму я этот призыв, только перед ним буду отвечать за вас ни перед кем из людей. И даже отец мой знает это и согласен с этим, такой договор я заключил в Афинах. Принимайте меня таким, каков я есть, - другим я быть не могу. Вы меня выслушали. Если я не царь для вас - я здесь один, а меч мой у вас. Решайте, действуйте - и пусть вас судит небо!
Я замолчал. Настала долгая тишина. Потом Биас поднялся, подошел к тому, у кого был мой меч, забрал у него и вложил мне в руку. Аминтор вскочил: "Тезей наш царь!" - и все подхватили его крик. Только Биас был мрачен. Когда крики смолкли, он встал возле меня и обратился к остальным:
- Да, сейчас вам легко кричать, но кто из вас выдержит проклятие? Думайте сразу. Чтобы нам не привести его в Элевсин и не бросить там умирать одного.
Парни зашептались.
- Что это за проклятие? - спрашиваю.
- Царица наложила холодное проклятие на каждого, кто тебя пропустит. Это Биас сказал.
- Я не знаю холодного проклятия, - говорю, - расскажите.
Я просто подумал: мне легче будет, если знать в чем дело, - а они посчитали это лишним доказательством моей храбрости.
Биас сказал:
- Холодные чресла и холодное сердце, холод в битве и холодная смерть.
На миг у меня мороз пошел по спине, но тут я вспомнил - и давай хохотать.
- Послушайте, - говорю. - В Афинах по ее приказу меня пытались отравить. И тогда я узнал, что Ксантий тоже действовал с ее согласия. Однажды она сама бралась за нож - вот шрам, поглядите... Зачем бы ей все эти хлопоты, если бы действовало это ее холодное проклятье? А может, кто-нибудь от него на самом деле умер? Вы видели, как оно действует?
Они слушали поначалу угрюмо, но вот кто-то позади выкрикнул похабную шутку... Я ее и раньше слышал, но ее не произносили при мне. Все рассмеялись, зашумели... - вроде поверили мне. Только один, тот что не хотел охотиться на Файю, сказал:
- Все равно она прокляла одного два года назад - так он закричал и упал, как доска жесткий... А потом поднялся, встал лицом к стене - и ничего не ел и не пил, пока не умер.
- Почему ж нет? - говорю. - Наверно, он заслужил это проклятие, и ни один из богов не защитил его. Но я - слуга Посейдона. Быть может, на этот раз Мать послушается своего мужа; это не так уж и плохо - хоть для богинь, хоть для женщин...
Это им понравилось больше всего остального. Особенно тем, у кого матери были настроены против их девушек. И, забегая вперед, могу сказать, что они-таки женились потом, как хотели. В результате получилось, что примерно у половины оказались хорошие жены, а у половины плохие - как и при старом обычае... Однако управляться с плохими они могли уже лучше, чем прежде. Наверно, не без помощи бога получилось так, что Товарищи первыми встретились мне на пути. Я знал их, сразу видел их реакцию - с ними я смог нащупать подход... Ведь это была моя первая проба. И когда уже ехал дальше, навстречу войску, я понял то, чего уже не забываешь никогда: чем больше людей - тем легче их увлечь.
Они перекрыли дорогу в самом узком месте - между морем и отвесным склоном горы. Эта горловина - ключ Афинской дороги, там оборонялись с незапамятных времен, и поперек была выстроена грубая стена из камней и кольев. Теперь все, кто только мог на нее вскарабкаться, были наверху. Мне не пришлось уговаривать их выслушать меня: они же были элевсинцы и сгорали от любопытства, что я им скажу...
