Однако улыбка быстро превратилась в гримасу отчаяния, когда Маринка вспомнила, кто должен исправлять ошибку Дениса. Если ее застукают с жучком в кабинете Добрышевского, ее не спасет даже явное благоволение мэра.
Маринка делала вид, что слушает рассказ Елены Валерьевны об организации документооборота в Белом доме, и вспоминала, с каким выражением смотрел на нее утром Добрышевский во время поздравительной речи. Практикантов для массовки пригнали на торжественное мероприятие вместе со всеми, и Маринку угораздило сесть на первый ряд с краю.
Во время церемонии она ощущала цепкий взгляд Владимира Григорьевича на своих коленях. Внимание мэра и льстило, и напрягало. Ей было бы гораздо спокойнее, если бы он перенес свое сомнительное внимание на кого-нибудь другого. Утешало лишь то, что до конца практики осталось два дня, не считая сегодняшнего.
Правда, как выяснилось после обеда, сегодня обещало стать самым сложным днем.
В подъезде соседнего дома Маринка получила от Антонио жучок номер два, а от Дениса — сбивчивые инструкции. Отказаться от задания ей не позволило элементарное человеческое сострадание: после неудачной попытки с perpetuum mobile на Дениса было страшно смотреть. Кто-то должен был продолжить его дело.
В подъезде новое задание казалось Маринке пустяковиной. В строгих стенах Белого дома оно превратилось в работенку по плечу разве что Дэнни Оушену и его многочисленным друзьям. Маринка забрела в столовую, села за самый дальний столик и задумалась, как бы ей выманить Добрышевского из кабинета, а Елену Валерьевну из приемной. Через десять минут ее добровольное уединение было прервано обладателем того самого свитера, который заслонил ее в первый день от похотливых взглядов Добрышевского.
— Вот ты где устроилась… а я тебя по всему зданию разыскиваю.
Маринка пробормотала что-то невнятное. Единственное достоинство Артема заключалось в том, что в диалоге он брал реплики обеих сторон на себя и не нуждался в ответах. Ему было вполне достаточно раскатистых звуков собственного голоса.
— Елена как взбесилась. Задала нам работы на год вперед. Такое впечатление, что нашими руками она собирается разгрести всю гору бумаг, которая накопилась за время правления Добрышевского. Ты молодец, что сбежала. А другие так боятся получить за практику плохую оценку, что готовы весь день пахать.
— То есть Елена все еще читает лекции по документообороту?
— Не-а. Приступила к практике. Заставила девчонок перелопатить жалобы граждан и разложить их по разным папкам.
— Я была уверена, у помощницы мэра есть работа поважнее.
— Да какая у нее может быть работа, если Добрышевский сейчас в конференц-зале дает интервью?
У Маринки загорелись глаза.
— Да ты что? Телевидение приехало?
— Нет. Кажется, корреспондент какой-то местной газетки. Вроде надолго засели. Слушай, Марин… — Артем заерзал на пластиковом стуле. — Давай сбежим, а? Пойдем в кино, по парку погуляем. Елена на нас рукой махнула. Завтра скажем, что выполняли чье-нибудь поручение. Надо воспользоваться тем, что все заняты своими делами. Ну как?
Насчет «воспользоваться» Маринка была полностью согласна. Но Артему не обязательно знать, что именно она собирается сделать.
— Да, давай погуляем, — сказала она, вставая. — Погода чудесная. Но мне кое-куда заглянуть нужно. Подожди меня в фойе, хорошо?
— Хорошо, — просиял Артем и, окрыленный, помчался к выходу.
* * *
На пятом этаже было тихо, как в заброшенном фамильном склепе. Маринка слышала, как шуршит ковролин под каблуками ее туфель, и радовалась тому, что кабинет Добрышевского в начале коридора, а не в конце. На цыпочках она вошла в пустую приемную, подкралась к двери и вставила в замочную скважину дубликат ключа, который предусмотрительно сделал вчера Антонио.
Пока все шло гладко. Аккуратно прикрыв за собой дверь, Маринка перевела дух. Выйти обратно будет проще. Главное — избавиться от жучка. Без него она сможет сочинить какую угодно историю. С жучком ее отведут прямиком в милицию.
Однако избавиться от жучка было нелегко. Спрятать в шкаф нельзя, потому что будет плохо слышно. Просто кинуть на стол опасно, потому что быстро найдут. Засунуть в карандашницу или пресс-папье невозможно, потому что нет нужных инструментов. Маринка озиралась в растерянности, и каждая потраченная впустую секунда казалась ей часом.
Последней надеждой было окно. Во всем Белом доме были установлены одинаковые пластиковые окна с широкими подоконниками. В кабинете мэра эти окна были украшены тяжелыми многослойными портьерами. У штор был величественный и неприступный вид, вряд ли у кого-то поднялась бы рука отдернуть портьеру и нарушить идеальные складки.
Маринка нырнула под шторы и осмотрела подоконник. Как и Денис, она была разочарована, не найдя там ничего, кроме слоя пыли. Современный немецкий пластик был безупречен. Не было там ни просторных щелей, ни сталактитов из краски, как на старых деревянных окнах, куда без проблем поместился бы крошечный жучок. Были бы под рукой нитки с иголкой, можно было бы подшить жучок к шторам с обратной стороны. Правда, Маринка не была уверена, что у нее есть время на рукоделие.
Как оказалось, у нее вообще не было времени.
Шум в приемной вовремя предупредил об опасности. Маринка похолодела и, едва соображая, что она делает и почему, забралась с ногами на пыльный подоконник. Она вжалась в угол, обхватила колени, пытаясь унять дрожь, в ту же секунду дверь кабинета распахнулась, и приятный баритон произнес, обращаясь к кому-то в приемной:
— Давайте его в кабинете подождем. Здесь гораздо уютнее.
Маринка сидела ни жива ни мертва, благословляя мастериц, которые сшили для мэра такие широкие, надежные и, главное, плотные шторы. Она была невидима в своем убежище и практически неуязвима. При условии, конечно, что никому не придет в голову мысль раздернуть портьеры, чтобы полюбоваться видом из окна.
А гости Добрышевского чувствовали себя как дома. Маринка слышала, как передвигают стулья, звякают стаканы, скрипит бар, булькает выливаемая из бутылки жидкость. Судя по голосам, гостей было трое. Сочный баритон вел себя как хозяин и много шутил. Бас говорил мало, в основном о выпивке. Третий голос с противными скрипучими нотками брюзжал по поводу и без. Маринка окрестила его про себя простуженным.
Сердце билось так громко, что мешало Маринке слышать и понимать разговор. Она попыталась успокоиться. Раз уж ее занесло на подоконник, надо было извлечь из этого максимум выгоды. Нельзя сомневаться в том, что ей удастся без потерь выбраться из ловушки. Совещание закончится рано или поздно, все разойдутся по домам, а она приткнет куда-нибудь жучок и благополучно выберется из кабинета Добрышевского. Ей даже не придется возвращаться в Белый дом. Если только она сумеет ничем не обнаружить своего присутствия, ее кошмарная практика закончится на два дня раньше срока.
