— Да, сэр. А это мистер Тисдейл?
— Да, это я. У тебя там что-нибудь случилось?
Охранник дважды пробовал отвечать, но ему изменял голос. И только на третий раз слова протиснулись через его горло.
— Да, сэр. Он был здесь. Я видел, как он вошел в помещение, в котором находится телефон.
— Ах! Ты его окликнул?
— Нет, сэр. Меня залил пот, и я прочитал молитву. Пожалуй, что с полдюжины мужиков орали сегодня во сне. Но теперь все спокойно. Я думаю, что он пошел к себе в сарай.
— Да. Ну что ж, мне кажется, что уже не случится ничего особенного. Ага, не могли бы вы мне сказать адрес мистера Докинса?
Получив адрес, доктор Тисдейл взялся писать письмо капеллану, приглашая его на следующий вечер на ужин. Но внезапно он осознал, что не в состоянии писать как обычно за своим письменным столом, рядом с телефоном, и потому перешел в редко используемую гостиную на втором этаже, где он принимал гостей. Тут к нему вернулось спокойствие, и он усилием воли заставил руки не дрожать.
В письме он просил мистера Докинса всего лишь принять приглашение на ужин на следующий вечер, так как ему хочется рассказать тому некую весьма странную историю, а также просить об оказании помощи. А в конце он добавил:
«Даже если ты уже договорился в другом месте, я очень тебя прошу отказаться от встречи. Сегодня я сам на это пошел и горько пожалел бы, если бы поступил иначе».
Итак, на следующий день вечером они вдвоем сидели в столовой доктора, и когда они остались одни за кофе, куря сигары, доктор начал свой рассказ.
— Дорогой капеллан, — сказал он, — прошу не считать, что я свихнулся, когда услышишь, что я тебе должен рассказать.
Мистер Докинс рассмеялся.
— Я могу тебе это обещать.
— Благодарю. Так вот вчера и позавчера вечером немного позже, чем сейчас, я говорил по телефону с человеком, которого два дня тому назад казнили, — с Чарлзом Линквортом.
Капеллан не рассмеялся. Возмущенный, он вместе со стулом отодвинулся от стола.
— Послушай, Тисдейл, — сказал он, — я не хочу быть невежливым, но неужели ты затянул меня сюда только для того, чтобы рассказать мне этот бред о привидениях?
— Да, но ты не услышал еще даже и половины. Вчера вечером он попросил меня связать его с тобой. Он хочет тебе в чем-то признаться. Пожалуй, нетрудно догадаться в чем.
Докинс встал.
— Очень прошу тебя, я об этом больше не хочу и слышать, — заявил он. — Умершие не возвращаются на землю. Состояние и условия их существования не были нам открыты. Однако они не имеют никакой связи с материальным миром.
— Я должен тебе рассказать обо всем, — отрезал доктор. — Позавчера вечером у меня зазвонил телефон, но очень тихо, а в трубке был слышен только шепот. Я тотчас же проверил, откуда был звонок, и мне сказали, что звонили из тюрьмы. Я позвонил в тюрьму, но охранник Дрейкотт заявил, что никто оттуда не звонил. И он также ощущал чье-то присутствие.
— Он, верно, слишком много пьет, — резко сказал Докинс.
— Дорогой мой, тебе не следует говорить таких вещей, — ответил доктор. — Это один из наших лучших сотрудников. А впрочем, раз уж так, то почему ты сразу не скажешь, что и меня ты считаешь пьяницей?
Капеллан снова сел.
— Прошу меня простить, — сказал он, — но я не могу в это вмешиваться. Это дела небезопасные, и от них необходимо держаться в стороне. А впрочем, откуда у тебя уверенность, что это не чья-то мистификация?
— Чья? — спросил доктор. — Ты слышишь?
Внезапно зазвонил телефон. Доктор отчетливо слышал звонок.
— Не слышишь?
— Чего?
— Телефон звонит.
— Ничего не слышу, — раздраженно ответил капеллан. — Никакого звонка.
Доктор не ответил, а лишь прошел в кабинет и зажег свет. Затем взял трубку.
— Слушаю, — сказал он дрожащим голосом. — Кто говорит? Да, мистер Докинс здесь. Я постараюсь уговорить его, чтобы он захотел поговорить с тобой.
Он вернулся в комнату.
— Послушай, Докинс, — сказал он капеллану, — это душа, измученная страданием. Я заклинаю тебя, выслушай ее. Бога ради, пойди и послушай.
Мгновение капеллан колебался.
— Как хочешь, — сказал он.
Он поднял трубку и поднес ее к уху.
— Докинс слушает, — сказал он.
Подождал.
— Ничего не слышу, — произнес он в конце концов. — Ах, что-то отозвалось. Едва слышный шепот.
— Постарайся его услышать, постарайся! — воскликнул доктор.
Капеллан снова начал прислушиваться. Внезапно он нахмурил брови и положил трубку.
— Что-то… кто-то сказал: «Я убил ее, признаюсь. Прошу отпустить грех…» Это какой-то обман, дорогой мой Тисдейл. Кто-то, кто знает о твоих спиритических увлечениях, хочет сыграть с тобой весьма мрачную шутку. Я не могу в это поверить.
Доктор Тисдейл поднял трубку.
— Говорит доктор Тисдейл, — сказал он. — Не можешь ли ты дать мистеру Докинсу какой-нибудь знак, что это действительно ты?
И он снова положил трубку.
— Он сказал, что постарается, — заявил он. — Нам надо подождать.
И на этот раз была очень теплая ночь, и окно, выходящее на мощеный двор за домом, было открыто. Двое мужчин ждали, стоя в молчании, несколько минут, но ничего не произошло. В конце концов капеллан произнес:
— Мне кажется, что все это окончательно прояснилось.
Он еще не кончил говорить, как в комнату внезапно вторглась волна холодного воздуха, потревожив лежащие на столе бумаги. Доктор Тисдейл подошел к окну и закрыл его.
— Ты почувствовал? — спросил он.
— Да, порыв ветра. Начинает холодать.
В закрытой комнате во второй раз подул ветер.
— А теперь? — поинтересовался доктор.
Капеллан кивнул. У него отрывистыми толчками билось сердце.
— Упаси нас Господь от всякого зла и опасностей в эту ночь! — выкрикнул он.
— Что-то появляется! — воскликнул доктор.
Оно появилось, прежде чем он закончил говорить. Посреди комнаты, на расстоянии менее трех ярдов от них, стояла фигура мужчины с головой, лежащей на одном плече, так что лица не было видно. Затем видение взяло собственную голову в ладони, подняло ее, словно посторонний предмет, и посмотрело прямо на них. Глаза были выпучены, язык вывалился наружу, на шее ясно выделялась темно-синяя черта. Что-то ударилось о пол, и явление исчезло. Но на полу, в том месте, где оно стояло, лежала новенькая веревка.
Мгновение они ничего друг другу не говорили. По лицу доктора лился пот, капеллан побелевшими губами шептал молитву. Затем доктор невероятным усилием воли заставил себя опомниться. Он указал на лежащую веревку.
— После казни ее нигде нельзя было найти, — сказал он.
В этот момент снова зазвонил телефон. На этот раз капеллану не требовалось никаких уговоров. Он сразу же подошел к аппарату, и тот прекратил звонить. Некоторое время капеллан слушал молча.
— Чарльз Линкворт, — сказал он в завершение, — перед лицом Бога, перед которым ты стоишь, скажи, правда ли ты раскаиваешься в своем грехе?
Последовал какой-то ответ, и капеллан закрыл глаза. Доктор Тисдейл стал на колени, слушая слова отпущения грехов.
Наконец снова воцарилась тишина.
— Я ничего уже не слышу, — сказал капеллан, отложив в сторону трубку.
Вскоре вошел служащий доктора с подносом, на котором стоял сифон и напитки. Доктор Тисдейл, не глядя, показал ему место, где появился дух.
— Паркер, пожалуйста, заберите эту веревку и сожгите ее, — велел он.
На мгновение воцарилось молчание.
— Извините, сэр, но тут нет никакой веревки, — произнес Паркер.
Пер. В. Яковлева
Фрэнсис Кинг
Кукла
Он видел эту фотографию в трех витринах. Над фотографией вопрос: «Вы встречали когда-нибудь эту девочку?» — а внизу настоятельная просьба: «Если да, срочно сообщите!» Но кому хочется попасться за изучением подобных сообщений? Люди еще подумают, что ты каким-то образом замешан в этом деле. Поэтому каждый раз он лишь бросал быстрый взгляд, сопровождаемый странным движением, означавшим для его знакомых, что он смущен или в затруднении: сначала острым подбородком вниз к воротнику, а затем решительным движением вперед.
— Здравствуйте, мистер Рейнольдс!
— Здравствуйте, Юнис.
— Доброе утро, мистер Рейнольдс. Ветерок сегодня кусается, не так ли?
— Да, довольно холодно.
— Еще чего-нибудь, мистер Рейнольдс? У нас есть немного хорошего цикория.
— Моему господину не нужен цикорий.
Обычно Рейнольдсу нравилось переброситься парой слов, но сейчас это было ему в тягость. Он хотел вглядеться в фотографию, но только так, чтобы этого никто не заметил.
— О мистер Рейнольдс!
Женщина, рекомендованная ему как отличная портниха для шитья покрывал и сделавшая их наисквернейшим образом, преградила ему дорогу.
— Доброе утро!
