— Ммм, — проговорил Левиафан, — а ты вырос над собой, малыш. Ты и мыслить стал по-другому, а значит, я не зря потратил на тебя свою песчинку времени. Всегда интересно, когда один из многих миллиардов вдруг имеет своё мнение и старается противопоставить его твоему. Это привносит в вечную борьбу за души людей определённую непредсказуемость, что развеивает мою скуку. Я мыслю, следовательно, я существую, как говорят философы. Но я не буду спорить с тобой.
Что же, потеряв в одном, я приобрету в другом, и в моём чёрном царстве пусть будет небольшое белое пятнышко. Посмотрим, насколько ты сможешь продержаться в нём. Я буду следить за тобой, Белый Филин. Обещаю, я не стану мешать или уничтожать тебя. И пусть наш разговор рассудит самый страшный противник в вечности — ВРЕМЯ. А я ещё ПОДОЖДУ! ПОДОЖДУ! ПОДОЖДУ! А-ХА-ХА-ХА- ХА.
Я резко очнулся, в горле было ощущение, словно наждаком провели, или как будто я наглотался каустической соды, и она сожгла внутри всё, мысли, желания, чувства. Коснувшись груди, я почувствовал жгучую боль. Скосив глаза, я заметил огромное чёрное пятно обугленной кожи, запекшейся с кровью. Словно из меня сделали бесформенную запеканку.
— Ранен, — мелькнула в голове мысль. А, может быть, убит, и только Левиафан снова вытащил меня из чёрных глубин небытия. Не знаю, и знать об этом не хочу, но разговор с ним я хорошо запомнил. Казалось, звук его бесплотных губ только что отзвучал в ушах, металлическим буравчиком войдя в мой, не тренированный подобными разговорами, мозг.
Я закашлялся, проделывая судорожные сглатывающие движения пересохшим горлом, страстно желая лишь одного, воды.
— Очнулся, очнулся, — прошелестел тихий девичий голос, и в мои губы ткнулось узкое горлышко тыквенной бутыли. Давясь и торопливо сглатывая, я стал пить воду, с каждым глотком которой в мое тело возвращалась жизнь. Я пил, пил и никак не мог напиться, пока сознание снова не покинуло меня, погрузив в крепкий и здоровый сон.
— Он будет жить, Кли-Кли?
— Да, отец, будет.
— Это хорошо, он помог нам, и теперь наш долг помочь ему. Люди лунного света не забывают добро и всегда помнят зло. Его помощь спасла нас, а значит, ты…
— Я всё сделаю, отец, — потупив свои жгучие раскосые глаза, ответила дочь.
— Да, но это не главное. Там, куда он вернётся, его ждут другие неприятности и своя война, а для неё ему нужны будут ценности, которые так любят белые люди. И этим мы поможем ему. Его лодку уже нашли, дорогу к большой земле укажут птицы, а ты, дочь моя, отдай приказ женщинам, чтобы они собрали весь жемчуг, который только смогут тут найти. Мы должны отблагодарить его, чем сможем.
— Да, отец.
— Каждой птице нужно своё гнездо и каждой птице необходимы крылья. Гнезда у него нет, а значит, ему нужны сильные, неутомимые крылья. И мы поможем ему в их приобретении. Но пока ещё не время. Ступай же, дочь, дай поразмышлять твоему престарелому родителю о сути вещей этого мира.
Как только дочь поднялась с колен и ушла, шурша полами плотного одеяния, Сильный Духом сомкнул глаза, сразу же погрузившись в сон. Он очень устал, битва вымотала его.
Он победил, выполнив завет своего деда, но если бы не эти двое, то всё его племя навеки бы осталось на этом поле, и никто не вспомнил старого вождя. И только его старые кости белели бы на этой земле, очищенные от плоти сухим морским ветром, да пыль постепенно заволакивала бы их своим серым саваном. Но всё обошлось, и теперь вождь мог с чистой совестью смежить веки, отдавшись в объятья Морфея, наблюдая во сне за своим внуком, так не похожим на него.
Второй раз я очнулся через сутки. Меня снова напоили отваром, дали съесть растёртую маисовую кашу, и я опять заснул. Пока я болел и страдал от ран, Алонсо проводил подготовку к нашему отъезду. Пользуясь полным доверием и помощью индейцев, нашёл нашу шлюпку, вытащил на берег и подремонтировал.
А потом вволю похозяйничал в лагере основного племени и в логове жрецов. Его добычей стало немало ценностей. В основном, это был жемчуг, довольно крупный. Золота и серебра, а также драгоценных камней, у жрецов не было, по понятным причинам. Всё же, это остров, а не материк, и здесь не могло быть ничего подобного.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Оружие он тоже нашёл, оставив себе дагу и мой стилет. Найденные им сабли, ножи и копья он вернул индейцам. Были у жрецов и аркебузы, но в очень плохом состоянии, порох к ним отсутствовал, так же, как и пули, давно разобранные на мелкие нужды. Ко мне он приходил каждый день, хвастаясь приобретенными ценностями, раскладывая их поровну по холщовым мешочкам. Мне было не до того, но я шёл на поправку, и всё имело смысл.
Когда состояние моего здоровья перестало вызывать опасения и приблизилось к полному выздоровлению, руки Кли-Кли стали всё нежнее и нежнее, что, даже находясь в своём состоянии, я стал это замечать. А непривычная и редкая улыбка, на строгом лице индианки, недвусмысленно показывала, что от меня что-то хотят. — Вот только что? — недоумевал я.
Вопрос вскоре разрешился. Я уже стал почти догадываться, когда, в один из вечеров, индейская девушка проверила моё самочувствие и, напоив очередным отваром, вкус которого отличался от предыдущих, осталась рядом, ярко блестя своими чёрными глазами в свете костра.
Причину того, что она осталась рядом со мной, а Перес был ею выгнан к другому костру, я узнал чуть позже. Неожиданно для меня, после принятия отвара, я стал ощущать возбуждение и индианка, сидящая рядом, стала становиться, буквально с каждой минутой, всё привлекательнее и привлекательнее. Хищные черты её резко очерченного лица с каждой секундой становились всё милее и милее, а её тонкое и гибкое тело, прикрытое самодельной тканью из волокон местных растений, всё более соблазнительным.
Дождавшись нужного эффекта, о котором Кли-Кли догадалась, взглянув на мое лицо, и не только, она одним грациозным движением скинула с себя всё одеяние, представ передо мной в своей первозданной красоте грациозного тела, не обременённого тяжёлыми родами.
Длинные, жёсткие, как проволока, чёрные волосы тонкими змеями откинулись ей на спину. Жаркое дыхание зазвучало в моих ушах, пробуждая ответные эмоции. Не то, чтобы я не хотел индианку, скорее, я не был готов к таким форсированным поступкам с её стороны.
В голове, отуманенной возбуждающим зельем, мелькнула мысль, что не только искушённые европейки могут соблазнять мужчин, но и природные недотроги также могут быть вооружены многими знаниями, необходимыми для покорения мужских сердец, пусть и столь тривиальными способами.
На этом все здравые мысли напрочь вылетели у меня из головы, впрочем, как и всегда, когда держишь в руках упругое женское тело. Целоваться индианка не умела, да у них это и не принято было. Но она не препятствовала моим губам, желающим поглотить её губы.
Дальше она всё взяла в свои руки, как в прямом, так и в переносном смысле. Соединившись, наши тела вжались друг в друга, наслаждаясь первобытным и самым главным, после еды, инстинктом. От отчаянных усилий двух тел пот потёк между грудей девушки, стекая и смешиваясь с моим.
Девушка старалась, показывая во всей красе свою природную женственность. Её длинные волосы водопадом охватывали тело, временами оказываясь то на земле, то на мне, то свисая вниз, когда она оказывалась надо мной.
В полном изнеможении, от неоднократных повторов горячей любви, я откинулся на подстилку из мягких южных растений и пуха диковинных птиц. Индианка поняла, что больше подвигов от меня она не дождётся и, быстро одевшись, исчезла в ночи, оставив после себя лишь лёгкий цветочный запах волос, вымоченных в секретном отваре.
Впору было гордиться собой, но что-то моя гордость забилась куда-то далеко внутрь. Резко навалилась смертельная усталость, и я мгновенно заснул, широко раскинув руки и ноги. А надо мной перемигивалось разноцветными искрами далёких звёзд ночное небо. Немного насмешливо, немного сочувственно, и немного сожалеюще, как мудрая мать, говорящая: — Ну что же ты, сынок?
