- Так, значит, это не для работы... - понял Павел.
- Нет, - ответил Волчанов. - А вообще-то ты не радуйся! Новости ведь хреновые...
- А что? - испугался Добрынин.
- Старик умер, - понизив голос, сказал хозяин кабинета.
- Старик? - переспросил народный контролер. - Какой старик?
- Товарищ Тверин...
- Да?! - вырвалось у Добрынина, и тут же он почувствовал, как что-то онемело внутри. - Тверин? Волчанов кивнул.
Добрынин смотрел на своего старого друга, на проседь в его волосах, на глубокие морщины на широком лбу, на мешки под глазами. Смотрел и думал, что все они теперь - старики. Думал, что и после смерти любого из них кто-нибудь скажет кому-нибудь: "Слышал, старик умер!"
- Ну вот я тебя и вызвал, - заговорил Волчанов. - Ты ведь любил его, да и он тебя... Какой он там ни был, а все-таки друг... Еще официального сообщения не было, но похороны готовятся. Если не против - будем вдвоем венок нести. А?
- Ага, - сказал Добрынин.
- Ты знаешь, тут так много изменилось... новые люди, новые правила...
- Да, я заметил...
- Старик тебя перед смертью вспоминал, - Волчанов выжидательно посмотрел на друга. - Просил передать тебе какие-то там вещицы, на память. Знал, что умирает... Знаешь, у нас тут на этаже буфет есть, пошли чаю выпьем!
- А помнишь, - вдруг сказал Добрынин, - раньше чай прямо в кабинет к тебе приносили? Помнишь?
Почему-то это воспоминание мгновенной молнией осветило настроение народного контролера, и он улыбнулся мягко, по-детски.
- Да, - Волчанов кивнул. - Приносили... Ну что, пошли в буфет?
Буфет был действительно совсем рядом - через кабинет. Никакой вывески на двери не было, но запах говорил за себя.
Волчанов и Добрынин зашли, стали в очередь.
Добрынин с интересом рассматривал людей: и стоявших в очереди, и тех, кто уже ел за маленькими квадратными столиками. Среди всех этих людей был только один военный, да и то в звании капитана.
У прилавка возник вдруг шум - пожилой мужчина, наверно, важный кремлевский работник, третий раз пересчитывал полученную от буфетчика сдачу.
- Ну, сколько? Тридцать восемь? - победоносно спросил он. - А должно быть сорок две!
Буфетчик, высокий мужчина в белом, завязанном на спине халате и поварском колпаке, долго извинялся.
Наконец подошла их очередь.
- Два чая с двойным сахаром и два бутерброда с копченым салом, - заказал Волчанов.
Добрынин стоял рядом и смотрел, как его старый друг отсчитывает в ладони копейки. Смотрел и чувствовал себя как-то странно. До сих пор ощущал он некоторое презрение к деньгам и к необходимости их использовать для продолжения жизни. И здесь он тоже увидел в этом отсчитывании мелочи, в пристальном взгляде буфетчика, который, казалось, тоже считал мелочь в ладони Волчанова, нечто постыдное, нечто унижающее человеческое достоинство.
Уже когда они сели за столик и расколачивали в стаканах сахар, Добрынин не вытерпел и сказал Волчанову о своем отношении к деньгам, и особенно к копейкам.
- Ну, брат, знаешь, - задумчиво ответил Волчанов. - Копейка копейке рознь. Эти-то копейки, - и он опустил руку и потряс правый наружный карман своего пиджака, из-за чего раздался звон мелочи, - они и называются: кремлевские копейки. Такие и отсчитывать не стыдно: что там стакан чая - копейка, сахар еще одна копейка, хлеб с салом - три копейки. Где ты сейчас за такую цену поешь?
Добрынин пожал плечами. В принципе, этот вопрос его не интересовал. Просто выразил он свое отношение вообще к деньгам, к любым деньгам, но, видно, не понял его Волчанов.
- А когда похороны? - перешел на шепот Добрынин, решив сменить тему.
- Завтра.
- Завтра? - удивился народный контролер. - И еще не было сообщения?
- Завтра с утра будет, в шесть часов. Понимаешь, если заранее сообщить десятки тысяч людей поедут сюда, придется Москву перекрывать, оцепление, войска вводить. Масса трудностей. А так все пройдет спокойно и организованно.
- А где хоронить будут?
- Хоронить-то ясно где - под Кремлевской стеной. Выносить будут через Спасские ворота, потом процессия по Горького пройдет до Белорусского вокзала, там круг, развернется и назад к Кремлю. Так ЦК решил.
Добрынин посмотрел на друга с явно прочитываемым во взгляде недоумением.
- Да ничего, прогуляемся. Движения машин не будет, - ответил на взгляд Добрынина Волчанов. - В одиннадцать начало, в три - официальные поминки.
После буфета вернулись во временный кабинет Волчанова. Волчанов перезвонил кому-то, уточнил детали похорон.
Потом Добрынину предложил прогуляться по Москве.
Добрынин с радостью согласился.
Волчанов переоделся в свою генеральскую форму, причесал волосы, и они пошли.
Гуляли до вечера. Под ногами шуршали желто-красные листья.
Город был удивительно красив, и люди, с уважением оглядывавшиеся на генерала Волчанова, были тоже красивы.
Ходили, разговаривали. Остановились на минутку у памятника Пушкину.
- Читал? - спросил Волчанов, кивнув на бронзового поэта,
- Нет, - признался Добрынин.
- Почитай, почитай! - посоветовал генерал Волчанов. - Хорошо писал!
Зашли перекусить в блинную. Взяли блинов со сметаной и сахаром. Долго с удовольствием жевали.
- Помнишь ту кожаную книгу? - спросил Волчанов. - Очень интересная штука оказалась. Пришлось даже перевод размножить для всех членов ЦК. Я сначала, помню, удивился. Думаю, зачем членам ЦК этот северный бред? А потом перечитал перевод пару раз и, знаешь, увидел, что есть там смысл какой-то. Есть там скрытый смысл. Но книгу у нас потом забрали и передали в какой-то сверхсекретный отдел для дальнейшей дешифровки.
- И о чем книга была? - поинтересовался Добрынин.
- О какой-то птице. Запутанно довольно, но смысл был в том, что всенародное счастье наступит в стране, ведь это черт его знает когда было, в общем, счастье наступит, когда одна птица умрет.
- Птица?
- Ну да, птица, которая руководит... что-то в этом роде. Если хочешь, я тебе копию перевода дам, у меня несколько осталось.
- Хорошо, - Добрынин кивнул.
Думать о птице ему не хотелось. Мысли были заняты товарищем Твериным. Вспомнил Добрынин рассказ "Ленин и Тверин", вспомнил и еще больше загрустил, ведь теперь оба они были мертвы, и неясно было, кто будет дело до конца доводить.
- Ночевать где будешь? - спросил Волчанов.
- Да, пожалуй, к Марии Игнатьевне поеду, а то как-то неудобно. Не видел ее столько и не писал...
- Не надо туда, - сказал вдруг Волчанов. - Она там больше не живет.
- Как? Почему? - Добрынин удивленно посмотрел на Друга.
- В Кустанай выслали три года назад... - Волчанов вздохнул и продолжил: Слишком часто тебе изменяла. Вот оформили ей служебный развод и выслали. Так что теперь она тебе - никто. Григорий, сын твой, еще живет там...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
