Марк снова поднялся, посмотрел на кипящий суп, понюхал его, наклонившись над кастрюлей. Еще чуть-чуть - и будет готов.
Чувство голода своими частыми появлениями очень раздражало Марка. И дело было не в том, что ему не хватало денег, хотя зарплатой то, что он получал в кассе дома отдыха, назвать было трудно. Просто не хотелось ему никуда выходить из своей будки. Малюсенькая автостоянка была полностью видна из окошка, да и находились на ней только две машины, одна из которых - старый синий "Москвич", принадлежавший бухгалтеру, - последний раз ездила, должно быть, лет двадцать назад. Красные "Жигули" отдыхавшего в доме отдыха майора, конечно, ездили. Так что вроде охранять их стоило, но в поселке Уютное никто ничего не воровал, и вообще было тихо, мирно и спокойно.
И если уж говорить о еде, то все остальные сотрудники дома отдыха бесплатно и сытно питались в том же самом доме отдыха, в столовой. А если не хотели есть именно там, то всегда могли набрать себе еды, оставшейся от отдыхающих, и отнести к себе домой, чтобы кушать по-домашнему, в приятном одиночестве или в кругу семьи. Все так и делали. Все, кроме Марка.
Кто-то постучал в дверь будки, и Марк испуганно оглянулся.
- Кто? - спросил он хрипловатым подростковым голосом.
- Я, Ванеев.
Марк шагнул к двери, снял крючок, на который она была закрыта.
Вошел промокший старик лет семидесяти в грязном ватнике и черной кепке.
- О, - сказал он, снимая мокрую кепку и выжимая ее себе под ноги. - Ты лампочку новую взял!
Марк тоже посмотрел на лампочку, свисавшую с потолка. Действительно, последние три дня ему приходилось жечь свечи, и в конце концов он пошел к завхозу дома отдыха и, поборов гордость, а может быть, просто стеснительность, выпросил у него новую лампу взамен сгоревшей. Пришлось, правда, потом снова идти к нему и относить сгоревшую лампу, понадобившуюся ему для отчетности. Зато теперь в будке было так ярко, что даже пауки, прятавшиеся в щелях сбитых из деревянных досок стен, были хорошо видны.
- Здравствуй, Вася, - как-то замедленно проговорил Марк вошедшему гостю. Счас суп готов будет, поешь?
- Я не того, - мотнул головой Ванеев, стаскивая с себя мокрый ватник. - Я газету принес...
- Какую газету? - Марк посмотрел на Васю, и толстые линзы очков увеличили удивление его взгляда.
- Ну помнишь, ты мне про своего Кузьму, попугая говорил?
- Да...
- Ну так тут вот про него и даже про тебя есть! - сказал старик, вытащил из-за пояса брюк свернутую трубочкой газету и подал ее Марку.
Руки у Марка задрожали, он развернул газету.
- На какой странице? - спросил.
- Там, посередке. Она промокла чуть-чуть, так что не порви...
Марк, раскрывая газету, подошел к столику, разложил ее на нем, раскрыл посередке и увидел среди бисера текста фотографию попугая.
- Кузьма! - вырвалось у него. - Где ж это он?..
- Ты почитай, почитай, - говорил Ванеев. - А я пока за супом послежу, чтоб не убежал...
Марк сел на табурет и стал читать. От напряжения болели глаза, болели и слезились. Приходилось приподнимать очки и вытирать слезы рукой.
В статье рассказывалось о каком-то ученом, изучающем возможности попугая и открывшем с помощью этого попугая огромное количество неизвестных раньше стихов неизвестного поэта.
Статья была на весь разворот, и Марк уже терял терпение.
- Где же здесь про меня? - шептал он сам себе. - Где ж тут про меня?
Ванеев сделал шаг к столу, наклонился над разложенной газетой и, ткнул пальцем в какой-то абзац.
- Там где-то.
Марк снова протер рукой глаза, поморгал, наклонился над статьей.
"Со своим первым хозяином и дрессировщиком Марком Ивановым попугай ездил с концертами больше двадцати лет. Птица пользовалась огромным успехом, можно сказать, что знала ее вся страна. И когда началась война против гитлеровской Германии, Марк Иванов с попугаем Кузьмой дали сотни концертов на фронте, в перерывах между боями, в госпиталях. Сами они тоже побывали в госпиталях - оба были тяжело ранены во время выступления. Но потом они все равно вернулись в строй и если б не тверинщина - выступали бы и сегодня. В эти дни Марку Иванову было бы шестьдесят семь. Он умер в тюрьме на глазах у своего попугая от дистрофии и сердечного приступа. Его фамилия заняла свое место в списке миллионов жертв несправедливого, жестокого режима Тверина..."
Снова заболели глаза. И заныла переносица, почти продавленная этими тяжелющими очками.
Марк положил очки на стол, рукой схватил свои взъерошенные седые волосы, потянул их до боли. Потом отпустил.
- Слышишь, Вася, пишут, что я умер!.. Вася кивнул, следя за кипевшим супом.
- Но я ведь живой, - сказал Марк. Вася снова кивнул, не глядя на приятеля. Потом сказал: "Живой". Марк чувствовал себя крайне удрученно.
- Ты до конца читал? - спросил он.
- Ага.
- А где они сейчас? А?
- В Ялте...
- В Ялте? - воскликнул взбудораженный старик. - В Крыму? Я хочу его увидеть... Я ведь жив...
Вася обернулся и посмотрел на приятеля с сочувствием.
- Ялта ведь недалеко? - спросил Марк.
- Недалеко, - подтвердил Вася. - Я туда ездил на экскурсию от нашего "Сокола". Часа четыре езды...
- Поеду, - прошептал Марк. - Надо ехать... Не знаешь, когда автобусы есть?
- С утра, наверно. С Судакской автостанции.
- Вася, - Марк подошел к сидевшему у плиты старичку. - Послушай, ты посиди здесь за меня денек! Завтра. А?
Ванеев поднял взгляд на Марка, посмотрел на его затуманенные, неизвестно куда смотрящие глаза.
- У меня же лодочная... Я ж там должен до семи быть.
- А ты Нину свою попроси! Она пусть на лодочной подежурит, а ты здесь! Прошу тебя! Я ж поеду, скажу им, что живой! Может, они что сделают? Может, Кузьму вернут, и я тут по санаториям выступать буду... А? И ты с нами ездить будешь? Подежурь, а?
- Ну... я... так не знаю... - замялся Ванеев. - Надо с Ниной поговорить, я так не знаю...
- Ну так сходи, пожалуйста, поговори! - просил, стоя над Ванеевым, Марк.
- Когда, сейчас? - Вася испуганно оглянулся на мокрое окошко.
- Да, сходи сейчас, а я пока суп разолью по тарелкам.
И Нину позови, вместе поедим... А, Вася?
Ванеев поднялся с табурета. Снял со спинки кровати свой мокрый ватник; ватник был насквозь промокший, и надевать его никак не хотелось, особенно после того, как погрелся он у газовой плиты.
- Надень мой плащ, - говорил Марк, показывая рукой на висевший на гвоздике черный плащ. - Он сухой, я сегодня никуда не выходил!
Вася вздохнул, надел плащ, открыл дверь, сначала выглянул в проем. Обернулся. Сказал: "Ну счас вернусь!" и побежал под дождем к пятиэтажному дому, в котором жил вместе со своей "новобрачной", такой же старухой Ниной.
Марк, забыв о супе, снова сел за стол и смотрел на фотографического черно-белого Кузьму. В глазах стояли слезы, но не из-за напряжения в этот раз, а из-за воспоминаний, нахлынувших куда сильнее, чем этот майский дождь, монотонно шелестящий за окном.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
