не сбавляя шага, и ничто в его облике не выдавало обеспокоенности. Слуга показал ему гостевую комнату и удалился. Суюки просочилась сквозь стену и оказалась внутри. Дайсукэ остановился посреди спальни – простой, но вместе с тем изысканной – и стал осматриваться, будто ожидал тут кого-то увидеть.
– Суюки-сан, ты здесь? – тихо спросил он.
Изумление девушки было недолгим. Ну конечно, Тайо догадался, что она здесь! Может, почувствовал ее присутствие еще в большом зале. Она замешкалась, но потом все же стала видимой. Аристократ поднял бровь и печально улыбнулся.
– Все преследуешь меня, – тихо подметил он. – Даже тут, на островах Клана Луны, от прошлого никак не скрыться.
Тайо подошел к дальней стене, отодвинул панель. За ней оказалась веранда, выходящая в маленький сад с прудом в окружении цветущих кустов и каменных фонарей. Суюки полетела за ним. Аристократ облокотился о перила и устремил взгляд на воду. По его лицу сложно было догадаться, о чем он сейчас думает.
– Время на исходе, – сказал он вполголоса, будто бы самому себе. – Я это чувствую, Суюки-сан. Великая битва вот-вот начнется. Ночь Желания совсем скоро. Надеюсь… – Он сдвинул тонкие брови. – Я буду биться изо всех сил и, если уж суждено будет погибнуть, умру с честью, защищая то, что мне важно. В этот раз я уже не подведу тех, кто мне дорог, как когда-то предал тебя.
Внутри у нее что-то сжалось. Тайо винит себя в ее смерти? Это признание обязательно тронуло бы ее до слез, будь она живой.
– Вы… вовсе не предавали меня, Дайсукэ-сама, – прошептала девушка, с трудом выжимая из себя слова. Она уже давно не говорила ни с кем, кроме господина Сейгецу, и ей стоило большого труда вспомнить, как это делается. – Вы не виноваты в моей смерти, да и… кто я такая? Так, простая служанка, на которую и время тратить не стоит. Пустое место.
Аристократ опять печально улыбнулся.
– Раз так, почему ты меня преследуешь, Суюки-сан? – тихо спросил он. – Почему никак не можешь покинуть царство живых? Что тебя здесь держит? Неужели я тут ни при чем?
Все потому, что я…
Суюки задрожала. Слова никак не хотели срываться с губ. Я вас любила. Я хочу уберечь вас от беды. И не могу уйти из этого мира, пока не узнаю точно…
– Вот-вот… случится… что-то важное, – сказала она вместо этого. – Я чувствую… точно не знаю что, но ждать осталось недолго. И я хочу это увидеть. Ради вас.
Тайо не сводил с нее глаз, в которых читалась нестерпимая нежность. Суюки затрепетала, вспоминая, как у нее когда-то горели щеки и громко стучало сердце. Тут же захотелось отвернуться, исчезнуть, но она запретила себе это.
– Что бы там ни было, – шепотом продолжила девушка, – я вас ни в чем не виню, Дайсукэ-сама. Просто хочу… чтобы вы были счастливы.
Аристократ закрыл глаза.
– Arigatou, Суюки-сан, – ответил он вполголоса. – Если это и впрямь мои последние дни, постараюсь прожить их с честью. И буду молиться за тебя, чтобы ты обрела мир и покинула царство живых.
В комнату кто-то постучал, а потом послышался знакомый грубый голос.
– Тайо-сан? Ты здесь?
Ронин. Суюки снова стала невидимой, а Дайсукэ-сама распрямился и повернулся к дверям. Его губы тронула искренняя улыбка, от которой девушка задрожала. В ней уже не было печальной задумчивости, как прежде. В этот миг аристократ казался поистине счастливым.
– Милости прошу, Окамэ-сан, – крикнул аристократ. – Я надеялся, что ты ко мне заглянешь.
– Правда? – Ронин, ухмыляясь, переступил порог. В одной руке он держал две бутылки саке, а второй задвинул за собой дверь. Улыбка так и осталась играть на его лице. – Как не стыдно, Дайсукэ-сан. Что подумают аристократы, когда узнают, что ты пригласил грязного ронина к себе в покои на ночь глядя?
– Уверен, они ужасно оскорбятся, – отозвался Тайо. – Но к счастью, сейчас их здесь нет. К тому же… – он немного помолчал, едва заметно качнув головой. – …не то чтобы меня теперь заботило их мнение.
– Что ж, это к лучшему. – Ронин сделал несколько шагов и поставил бутылки на маленький столик посреди комнаты. – Всегда говорил: одному лучше не пить. – Он распрямился и с неизменной улыбкой указал на стол. – Что скажешь, аристократ? Пропустишь со мной по бутылочке? Как знать, может, в последний раз.
Дайсукэ улыбнулся.
– Конечно.
Он вернулся в комнату с веранды и сел у столика, скрестив ноги. Казалось, само время остановило свой бег, пока эти двое попивали саке, говорили о своем путешествии, вспоминая былые опасности и тех, кого они потеряли, и гадали, что ждет их впереди. Суюки чувствовала, что ей пора. Что она присутствует при личной беседе, которая никак ее не касается. Но то ли от любопытства, то ли от тоски она так и не смогла заставить себя улететь. Да и потом, она была призраком, а кому есть дело до того, слушают их мертвецы или нет. Притаившись в уголке, по-прежнему незримая, она наблюдала за аристократом и ронином, которые опустошали бутылки при свете луны, поднимавшейся все выше по небосводу.
– Кажется, всё, – сказал Дайсукэ, когда ронин перевернул бутылку над своим стаканчиком и вниз упало лишь несколько капель. – Может, отправить слугу за добавкой, Окамэ-сан?
– Нет. – Ронин поставил бутылку и с непривычной серьезностью посмотрел на собеседника. – Не хочу сильно хмелеть сегодня, – признался он. – На носу ведь решающий бой. Не хватало еще, чтобы ноги заплетались, а вражеское копье пробило меня насквозь, потому что перед глазами все плывет.
– Да уж, в бою это не поможет, – согласился Дайсукэ. – Хотя я знавал одного учителя-пьянчужку, который мог бы это оспорить.
Ронин хохотнул.
– Знал бы я в юности про таких учителей… Сдается мне, я упустил свое призвание! – со вздохом посетовал он. – Но есть еще одна причина, по которой я решил сегодня остаться трезвым. Я хочу поговорить с тобой, Дайсукэ-сан, так, чтобы это не звучало как пьяные бредни. Вдруг… другой возможности не будет…
Ронин замолк. Он отвел взгляд, а его шея тут же залилась краской. Дайсукэ медленно распрямился и резко посерьезнел. От былой расслабленности не осталось и следа.
– Я… ну, то есть… ох, kuso. – Ронин потер затылок. – Может, и стоило напиться перед таким разговором.
– Тут нечего стыдиться, Окамэ-сан, – тихо заверил его Дайсукэ. – Мы здесь одни. Обещаю: что бы ты ни сказал, я не стану смеяться и издеваться. Я всегда восхищался твоей честностью, пусть порой твои речи непросто было выслушивать. Расскажи, что у тебя на душе. Клянусь, я не стану осуждать.
Ронин снова ругнулся вполголоса.
– Знаешь, из уст какого-нибудь
