— Положим, я догадываюсь. — Зеленые глаза сузились, но угрозы во взгляде пока не читалось. — И что же тебе стало известно?
— Немногое, — ответил тот и протянул на раскрытой ладони диктофон. — Это первое. Ничего особенного, конечно. Но есть еще и второе…
Рауль небрежно повертел в пальцах диктофон, а потом резким движением… попросту сломал его — посыпалась на пол пластиковая крошка.
— Я тебе благодарен, — сказал он, и Алан не понял, что именно услышал в его голосе — презрение или насмешку, — но я не хочу, чтобы ты становился тем, кого наш любезный Вернер именует стукачом. Пусть даже из лучших побуждений.
Алан замер, не зная, что сказать. Как теперь перейти ко второй части заготовленной речи? Как объяснить, что помыслы Мишеля направленя не только и не столько на научную карьеру…
— Но… — произнес он.
— Никаких "но", — приказным тоном сказал Рауль. — Ты всё еще мой заместитель, не забывай.
— Всё еще, — усмехнулся Алан, бестрепетно выдержав взгляд начальника. — Надолго? Предупреди заранее, не сочти за труд!
— Непременно, — чуть наклонил голову Рауль, и знаменитая его прядь скользнула вперед. — Я не забываю даже о таких мелочах, да будет тебе известно. Впрочем, я полагал, ты лучше изучил меня за прошедшие годы.
— Мне тоже так казалось, — ответил Алан устало. Всё-таки он не был приспособлен для подобных пикировок. Тем более с собственным начальником. — Видимо, я ошибался. Прости, что побеспокоил.
Он развернулся и отправился прочь, чувствуя на себе взгляд Рауля. Но тот не окликнул его, не сказал ни слова, и это означало… Алан не знал, что это означает. Разве только одно — ему не удалось. Даже простой разговор с Мишелем передать не удалось, что уж там говорить о каких-то домыслах! Если Рауль не желает слушать, он и не станет, и ты ничего с ним не поделаешь…
Оставалось только ждать и наблюдать, и Алан проделывал это с каким-то даже болезненным любопытством, стараясь, однако, не обнаруживать своего интереса. Рауль с ним после того инцидента общался сугубо официально, только по делу, большую часть времени посвящая перспективной разработке Мишеля Вера и, соответственно, ему самому. (Судя по тому, что жалоб не поступало, экспериментаторы либо отказались от включения в опыты всего Эоса, либо транслировали какие-то положительные эмоции, либо просто те, кто мог пожаловаться, теперь ночевали в Апатии.)
Алан с удовольствием не покидал бы своего кабинета, если бы не безумное количество возложенных на него обязанностей. И, конечно, он слышал перешептывания сотрудников, он всё знал — поработав в таком месте, начинаешь собирать сплетни уже чисто автоматически, а уж если приложить некоторые старания… Все знали: господин Ам крайне увлечен новым сотрудником. В каком смысле? Во всех смыслах! Но вы и взгляните: разве господин Вер не достоин подобного? Он прекрасный ученый, он истинный самородок, и характер у него наиприятнейший, он весел, он умеет находить общий язык с сотрудниками, не то что… На этом месте сплетники обычно оборачивались, чтобы проверить, нет ли поблизости Алана, а если обнаруживали его, то делали вид, будто речь шла о ком-то вовсе постороннем.
Это было не в новинку, это повторялось с завидной регулярностью, но теперь в особенности действовало на нервы. Особенно же злило то, что поделать Алан уже ничего не мог. Обращаться к кому-то постороннему? Вот уж увольте от удовольствия демонстрировать им свой позор и своё полнейшее бессилие! Да и не зависело теперь от него ровным счетом ничего. Переубеждать Рауля не взялся бы и Первый Консул, куда уж остальным… Алан сделал всё, что было в его силах. О, он мог бы поступить и иначе. Мог подправить кое-что в экспериментальной установке, мог подделать результаты работы Мишеля — запросто, у него имелись все необходимые доступы. Серьезного вмешательства и не требовалось, но… Он даже думать об этом без отвращения не мог. Да, возможно, после пары провалов Рауль охладеет к Мишелю, но каково будет ему самому? Постоянно вспоминать о том, что выиграл не за счет ума и способностей, а таким вот гнусным подлогом? Да и Рауль может это понять, а тогда уже… Тогда обратной дороги не будет. Алан это прекрасно осознавал, а потому предпочитал мучиться молча… И наблюдать, конечно.
Как сегодня. Почти все сотрудники уже разошлись, остались только самые стойкие. Алан, конечно, он никогда не покидал рабочего места раньше Рауля, сам Рауль, Мишель и еще кое-кто. Они расположились там, где их мало кто мог видеть, кроме Алана — тот знал каждый закоулок в лаборатории, умел встать так, чтобы разглядеть скрытое от посторонних глаз. Подглядывать ему тоже претило, но тут уж он удержаться не мог, тем более, эти двое не очень-то и таились.
Стояли, обсуждали что-то очень живо, и Мишель всё ближе наклонялся к Раулю, будто чтобы лучше слышать его… Вот уже почти вплотную, — а ведь Рауль почти никого не подпускает к себе на столь близкое и опасное расстояние! — вот Мишель кладет ему руку на плечо, а тот лишь благосклонно улыбается, а потом даже смеется какой-то удачной шутке. А Мишель не теряет времени даром, он касается волос Рауля — тоже жест, позволенный лишь избранным, и Алан только стискивает зубы до боли, — осторожно перебирает в пальцах длинные пряди, и тот не возражает. Даже склоняется ближе — видимо, Мишель говорит совсем тихо. И Алану не нужно объяснять, о чем именно он говорит: достаточно взглянуть, как насмешливо изгибается бровь Рауля, он ведь прекрасно знает эту гримасу, и эту улыбку, сдержанную, но многообещающую, он тоже знает… Только глаз не разглядеть, а жаль!
А Мишель уже совсем близко, и завладевает рукой Рауля, и чуть ли не шепчет ему на ухо, а тот чуть откидывает голову назад, обнажая горло, и Алан прикрывает глаза…
Очень зря он это сделал, как выясняется. Потому что стоит ему опустить ресницы, чтобы не видеть, не знать, не думать…
От грохота подскакивают все наличные сотрудники. Алан распахивает глаза, и представшее ему зрелище настолько невероятно, что он едва сдерживается, чтобы не помотать головой.
Рауль держит Мишелся за горло, на весу. Очень опасно держит, чуть сильнее сжать пальцы — и конец, Алан ведь видел его в деле, с боевыми андроидами, и понимает, что будет, если Рауль включит тот режим. Мишель, если этого и не знает наверняка, но чувствует инстинктивно, даже не пытается вырываться, только хватается за запястье Рауля и пытается достать ногами до пола.
Рауль держит его так с минуту, медленно, по миллиметру сжимая пальцы и с исследовательским интересом вглядываясь в красивое, искаженное ужасом лицо. Никто, конечно, не пытается кинуться на выручку Мишелю, сумасшедших в лаборатории нет.
Кроме Алана.
Он не знает, что натворил Мишель (хоть и догадывается), но понимает, что разбирательства с трупом им совсем ни к чему, даже если этот потенциальный труп очень заслуживает того, чтобы оказаться таковым…
— Рауль, — тихо подступает он ближе, — оставь!
— Не нужно, Алан, — тот бросает на него мимолетный взгляд, и Алан с удивлением не замечает в этом взгляде ни злости, ни бешенства, ничего подобного, только удовлетворение. Рауль снова смотрит на Мишеля, легонько встряхивает его, спрашивает почти ласково: — Итак, господин Вер, сколько же должен был составить ваш выигрыш в случае удачи вашего предприятия?
Тот пытается мотнуть головой, но не может по понятным причинам, и серые глаза расширяются от ужаса, встретившись с зелеными, ледяными.
— Полагаю, немало, — констатирует Рауль. — Юпитер, какая мерзость… А вы ведь казались настолько перспективным сотрудником!
"Он знал! — будто кипятком обдает Алана. — Да он же с самого начала знал! С чего я взял, что Эмиль предупредил одного меня?"
Рауль внезапно разжимает пальцы, и Мишель с грохотом рушится на пол, хватается за горло, задыхаясь, не пытается даже поднять глаз на остальных.
— Подите прочь, — сухо и холодно говорит Рауль. — Я не желаю вас больше видеть. Стоило бы, пожалуй, вас изувечить, но вы даже этого не заслуживаете.
С этими словами он брезгливо стягивает перчатки, палец за пальцем, швыряет в сторону, едва не угодив кому-то в лицо — любопытные все-таки подтянулись.
— Прочь, я сказал, — повторяет Рауль таким тоном, что ему подчиняется не только полностью деморализованный Мишель, но и остальные сотрудники.
Кроме Алана. Он твердо решает, что уйдет, только если ему будет приказано лично. В конце концов, он первый заместитель…
— Какая гадость… — устало выдыхает Рауль и небрежно кладет руку ему на плечо. — Представь себе, Эмиль стоил всего лишь полтора миллиона! Правда, это было давно.
— Сколько он поставил на тебя? — с трудом — в горле пересохло — спрашивает Алан.
— Понятия не имею, но, подозреваю, много.
— Откуда ты вообще узнал? Эмиль?..
— Нет, — удивленно взглядывает на него Рауль. — Но что же, ты полагаешь, я не узнаю всю подноготную сотрудника, прежде чем взять его в своё подразделение?
