Но вместе с нынешним дожем к нему в Ватикан едет и будущий, по имени Пьетро Орсеоло. Один из помощников верного ди Торрино, а именно Стефано ди Маджио, сделал все и даже больше. Огонь властолюбия не пришлось разжигать, Орсеоло и так был сжигаем изнутри этим незримым пламенем. Помнил, что его отец успел, хоть и недолго, побывать дожем Венеции, и в мыслях не раз успел примерить на себя знаки власти. И это были не просто мечты, он всерьез готовился к тому, чтобы вырвать власть из рук возможных соперников. Вырвать сразу же, едва нынешний дож ее упустит. Что это случится, в Венеции мало кто сомневался, вопрос был лишь в сроках сего события.
Однако разжечь желание получить власть – это хоть и необходимо, но понтифику хотелось большего. И это большее вовсе не было согласием молодого представителя семейства Орсеоло приехать сюда, к нему. Нужна была, так сказать, цепь, на которую должно посадить нового дожа, чтобы тот в самом скором времени не попытался наброситься на благодетеля. И это Стефано ди Маджио также учел. Наемник и убийца сумел донести до знатного венецианца мысль о том, что ради власти ему придется кое-чем поступиться. Получить ограничения, выражающиеся в некоторой… несвободе во внешней политике. Союз со Святым Престолом и его воинская поддержка – вот то обязательное условие, лишь после принятия которого Пьетро Орсеоло получит полную, абсолютную поддержку Папы Иоанна XV.
Ди Маджио это удалось. Он заручился обещанием Орсеоло подписать бумаги, обнародование которых в первые годы его правления легко позволит соперникам скинуть его с выборного поста дожа. Потом, конечно, он успеет укрепить свою власть так, что никакие бумаги ее не пошатнут – этот Пьетро, как успел понять понтифик, тот еще интриган и жесткий правитель в потенциале своем. Только решающими все равно будут ближайшие год или два, может несколько. Как раз тот промежуток времени, на который Венеция окажется неразрывно связана с интересами Рима. Его, Джованни ди Галлина Альба интересами.
Оба они – Трибуно Меммо и Пьетро Орсеоло – должны были прибыть со дня на день. Причем второй, что забавляло понтифика, в свите первого. Правда забавляло это Папу лишь до недавнего времени. С некоторых пор с чувством юмора у него стало не очень. Да и у кого бы оно сохранилось после столь… обескураживающих известий?
Новости из Баварии обрушились, как боевой молот на не защищенную шлемом голову. Герцог Баварии, Генрих по прозванию Строптивый, поднял очередной, уже пятый по счету, мятеж против императорской власти. И на этот раз мятеж обещал быть особенно опасным. Ведь империя была ослаблена отправкой сразу двух не самых малых войск против венедов и их союзников из Руси.
Понтифик отдавал должное уму Генриха Строптивого. Действительно, момент он выбрал самый подходящий. Да к тому же на этот раз он не рвался во что бы то ни стало сесть на трон империи. О нет, сейчас герцог провозгласил куда более скромную цель, объявив войну во имя воссоединения «исконных земель Баварии времен ее силы и расцвета». То есть Строптивый возжелал получить – помимо уже находящихся под его властью усеченной Баварии и Каринтии – марки Восточную, Крайна, Истрию и Верону. Генрих понимал, что, получи он все желаемое и укрепись на старых-новых землях – спустя недолгое время он сам или его сын смогут претендовать и на всю империю.
До чего же это было… несвоевременно! Вот что он не подождал месяц-другой? Проявил бы медлительность, нерасторопность… Да побольше осторожности, наконец, пожелав дождаться, пока имперское войско и славяне друг друга посильнее потреплют. Но нет, Строптивый был верен себе, не желая ни ждать, ни излишне осторожничать. Увидел шанс и поспешил им воспользоваться. Очень быстро он прибрал к рукам Восточную марку, немалая часть рыцарей которой с большой охотой поклялись в верности баварскому герцогу. И теперь на очереди была марка Крайна, где тоже особенных сложностей для Генриха Строптивого не ожидалось.
Зато Истрия и Верона – это другое. В теории они были подвластны Генриху Строптивому, но на деле городами правили императорские наместники. Вот и получалось, что марки Истрия и Верона до недавней поры были для Генриха Баварского… настоящим оскорблением. Титул есть, а власти нет. И сейчас он явно намеревался это исправить. Но так же ясно было и то. что имперские наместники не собираются без крови отдавать власть в городах и окрестностях.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Верона… Учитывая то, что Папа сам хотел поживиться землями этой имперской марки, вторжение туда Генриха Баварского было… неуместно. Впрочем, все можно было решить, если только действовать правильно, без скоропалительных решений.
А именно непродуманные решения могли принять регентши империи вместе с имперским эрцканцлером Виллигизом. Все трое людей, которым на деле принадлежала вся полнота власти, сейчас бросили призыв ко всем своим вассалам, чтобы те помогли обуздать извечного смутьяна. Только наиболее верные и сильные уже были призваны и сейчас воевали со славянами. Бернгард Саксонский – на севере. Он, перейдя Эльбу, пытался взять штурмом венедские крепости. Ну а Конрад Швабский при поддержке маркграфов Мейсена и Нордгау, соединившись с князем Польским, должен был разбить соединенные войска славянских язычников. Еще часть войска была отправлена в помощь новому вассалу, Свену Датскому, так что их отзывать даже и не мыслили. Это было бы знаком того, что империя начинает рушиться.
Кто еще из значимых персон оставался? Геро, маркграф Лаузица… Но тот, чуя неладное, отделается малым числом посланных на помощь рыцарей, равно как и маркграф Цейца. Они рядом с венедами, поэтому понимают, что главная опасность угрожает им именно со славянской стороны.
Тюрингия и Франкония? Эти да, верны, но часть войск уже отправили на помощь Герцогу Саксонскому. Про Лотарингию и упоминать не стоило. Герцог Нижней Лотарингии был озабочен лишь попытками, занять престол Франции, как один из последних Каролингов. Герцог Верхней… был слишком независим и обращаться к нему, чувствуя свою слабость – о, императрица-мать была отнюдь не глупа. Вот и оставалось правителям империи рассчитывать лишь на собственные войска да на помощь вассалов из фризских, голландских земель, да еще из Ломбардии. Ну а еще – ждать возвращения войск, сейчас воюющих со славянами.
Ах да, вот-вот должны были призвать и Уго Тосканского исполнить свой долг вассала. Но тут уж Иоанн XV знал, что именно посоветовать союзнику. Он должен был обещать, соглашаться, но как можно больше тянуть время. А угрожать та же императрица-мать сейчас не решится.
Вот-вот должен был появиться Джованни ди Торрино, но не один. С собой он собирался привести еще одного человека, который мог оказаться очень и очень важным. Хотя бы потому, что даже сам ди Торрино, не раз отличившийся в боях, считал его настоящим талантом как в искусстве управления войсками, так и в умении убеждать других людей. Только не оцененным по достоинству из-за иноземного и почти не знатного происхождения.
Иоанну XV подобное было безразлично. В отличие от ручательства ди Торрино, который рассказал понтифику о большинстве известных ему достижений собрата-наемника. Пусть в крупных сражениях он не был замечен, но в малых показал себя великолепным тактиком, который, ко всему прочему, еще и не допускал в своем отряде больших потерь. Это было важно, учитывая то, что пока войска понтифика были… далеко не столько многочисленными, как ему хотелось бы. Да и умение сходиться с людьми, заставляя их незаметно для самих себя работать в интерасах других… тоже надо было учитывать.
Стук в дверь, знакомый голос… И спустя несколько мгновений после полученного разрешения входит Джованни ди Торрино, глава его личной охраны, в сопровождении незнакомого человека. Разные они… Хотя бы тем, что у спутника ди Торрино нет ни шрамов на лице, ни той хищной грациозности изготовившегося к прыжку зверя. Он… другой. Скорее похож на каменное изваяние, но лишенное скульптором даже тени эмоций. Лишь глаза отражают то, что творится внутри.
– Ваше святейшество, позвольте представить вам Ласло Фидеша. Именно о нем я вам говорил…
