— С холодильником? — осторожно спросил Шеврикука.
— Напротив! С подогревом воды! — возрадовался Крейсер Грозный. — Амазонский змей, хоть с Москвой и ужился, прохлаждаться от занятий предпочитает в теплой воде.
— Это для змея? Для Анаконды?
— Для него самого! Для мальца-сорванца! Прогулочный экипаж! Пробный экземпляр! Но только никому ни-ни! И ты, Сан Саныч, про змея молчи! Сам понимаешь!
— Понимаю! Я понимаю! — закивал Такеути-сан. — Пожалуйста. Про змея ни-ни!
«А про Векку-Увеку? — подумал Шеврикука. — Про цветы гвоздики? Про них-то как? Про маньчжурский орех?»
— Там, на Покровке, во дворе, где концерн «Анаконда», — сказал Крейсер Грозный, — турки построят змею бассейн с фонтанами, а в прогулочные дни змей будет выезжать вот в этой посудине. Украсят ее, естественно, ростру укрепят в виде головы, еще неизвестно чьей, и все такое. Может, и винты приделают. А может, и без винтов станет ходить по водоемам. Митя Мельников, он все сумеет.
— А как же ваши друзья, флотские? — спросил Шеврикука. — Их выселили с Покровки?
— Пока нет. Но за пределы Садового не выселят, — уверил Крейсер Грозный. — Они теперь тоже в команде «Анаконды». На полубаке.
— А сейчас-то змей где? В Оранжерее?
— В Оранжерее, — кивнул Крейсер Грозный. И таинственно зашептал: — Желали выкрасть. Но мы на страже! Да змей и сам не даст себя выкрасть.
— И что за храбрецы нашлись?
— Будто бы наши. Останкинские. И чуть ли не из Землескреба.
— У нас тут есть умельцы… — сказал Шеврикука. А на память ему пришли наглец Продольный и названый дядя Любохват.
— Пожалеть придется этих храбрецов и умельцев, — сказал Крейсер Грозный. — И сапоги их не отыщешь.
А уполномоченный боевик Любохват надевал иногда и сапоги.
— Может, оно выйдет и так, — поддержал Шеврикука Сергея Андреевича. И тут же поинтересовался: — А как же мороженое? И рогатки?
— Мороженое в прошлом. А рогатки — в будущем. Главное теперь для меня — надзор за змеем и дальнейшее просвещение его в традициях московской школы, — чуть ли не торжественно сообщил Крейсер Грозный. — И как смотритель змея, и как его научный руководитель я совершу все, чтобы змей процветал, а мне за мои старания и труды воздадутся достойные вознаграждения.
И было видно, что смотритель змея накормит, и напоит, и вознаграждения на него посыплются.
Впрочем, относительно воздач Сергею Андреевичу за труды и надзоры у Шеврикуки имелись поводы для сомнений.
И другие сомнения сразу же зашевелились в нем. Шеврикука не стерпел и опять, как в прежние дни, допустил бестактность. Но он вроде бы желал предотвратить возможные ущемления интересов и аппетитов змея.
— Надеюсь, что и гвоздики, — сказал Шеврикука, — по-прежнему будут составлять десерт животного?
— Гвоздики? — заинтересовался замолчавший было Такеути-сан. — Гвоздики? И рогатки?
— Гвоздики? — удивился Крейсер Грозный. — Ах, гвоздики… Да, да! Гвоздики! Десерт! Конечно! Завалим! Гвоздиками! Проведем по смете! И как премиальные… Гвоздики… — это цветы, Сан Саныч. Не беспокойся. Поганец этот, Анаконда, страсть как любит цветы, гвоздики эти, на десерт… Завалим и гвоздиками!
— Пожалуйста! — обрадовался Такеути-сан. — Гвоздиками завалим! И сакурой…
— Сакурой его разнежишь и испортишь! — возразил Крейсер Грозный. — А он достоин сурового природного воспитания.
— А листья или плоды маньчжурского ореха змей не употребляет? — спросил Шеврикука.
— Кого? — Шея Сергея Андреевича, останкинского Громобоя, еще более удлинилась, а пальцы его выпустили штурвал пробного экземпляра прогулочной посудины. — Кого?
— Это я так, пошутил… — смутился Шеврикука.
— Ах, Игорь Константинович, Игорь Константинович! А вы-то сами… — и Крейсер Грозный пальцем попенял Шеврикуке. Но без зла и раздражения. Глаза его стали хитро-веселыми, и отражения неких удовольствий и тайн промелькнули в них. — Шалун вы, Игорь Константинович, шалун! Вы ведь и сами у… ореха побывали. Только… Ну да ладно…
— У маньчжурского ореха? — пожелал уточнить Такеути-сан.
— У ореха, — сказал Крейсер Грозный. — У ореха. Не беспокой себя, Сан Саныч, понапрасну. Это у нас с Игорем Константиновичем есть одна такая маленькая подковырка. К геополитике и инвестициям она не имеет никакого отношения. Игорь Константинович не даст соврать.
— Не дам, — согласился Шеврикука.
— Но в рацион змею, чтобы вы, Игорь Константинович, знали, вписаны теперь овсы и овсяные напитки, — сообщил Крейсер Грозный. — А мне ветеринаром и зоотехником придан известный лошадник Алексей Юрьевич Савкин. Он сейчас пасет в Сальских степях табуны зебр. Но скоро прибудет. Я вас с ним непременно познакомлю.
— Заранее благодарен, — сказал Шеврикука. — А приятельница какая-либо в бассейне на Покровке вашему змею не будет вписана или придана?
— Это какая же?
— Ну хотя бы баборыба.
— Что еще за баборыба? — озаботился Крейсер Грозный.
— Сам не видел. Но слышал по «Маяку». На пляже под Бостоном отловили особь. Метр пятьдесят в длину. До талии — тело и морда морской форели. В чешуе. А ниже талии — дамские ноги. Голые.
Сведения о баборыбе Шеврикука получил не от «Маяка», а от бывшего гуменника Лютого, ныне надзирателя пожарной безопасности в профилактории Малохола. И получил минут за двадцать до того, как красавица Стиша принялась угощать Крейсера Грозного, в ту пору — утомившегося бегуна, коварными напитками. А не могут ли Стишины зелья подействовать хотя бы косвенным образом на змея и возбудить в нем душевное благорасположение к баборыбе? Тем более что змей был некогда важнейшей принадлежностью черноморского флотовода, пусть и отъемной, он и теперь, возможно, принимал в себя потоки энергий и сознания Сергея Андреевича Подмолотова, положением — сухопутного, но уложениями и тягами натуры, а также военным билетом — воднообязанного.
Сергей Андреевич как озаботился, так и стоял озабоченный.
— А ведь если особь баборыбы нашли где-то на задрипанном пляже под Бостоном, — размечтался Шеврикука, — то другая особь вполне и с охотой может обнаружиться в Серебряном Бору.
— Всего-то полтора метра… — в сомнениях произнес Крейсер Грозный. — Это ведь нашему змею… Все равно что уссурийскому тигру в подругу самку енота… Засмеют…
— Вы не правы, Сергей Андреевич, не правы! К тому же особь в Серебряном Бору наверняка будет куда крупнее бостонской! — с воодушевлением заверил Крейсера Грозного Шеврикука.
— Ну, не знаю, не знаю…
Но было очевидно, что сомнения сомнениями, а баборыба из воображения Сергея Андреевича теперь уже далеко и тем более в морские пучины не уплывет.
— Да что там в Серебряном Бору! — не мог остановиться Шеврикука. — А если попросить Митю Мельникова, он вам особь и в десять метров приготовит… Да я сам, коли надо…
Шеврикука сейчас же замолчал, затолкал вылетевшие слова себе в глотку. Но Крейсер Грозный будто и не услышал их, пробормотал, впрочем, еще в сомнениях:
— Ну, если разве Митя Мельников…
— Баборыба? — оживился Такеути-сан. — Митя Мельников? Что такое баборыба?
— Тише! Тише, Сан Саныч! — встревожился Крейсер Грозный. — Видишь, сколько тут любопытных. Думаешь, им одного Пузыря хватит? Они Пузырь проглотят и тут же пасть раззявят и на нашего змея, и на нашу баборыбу…
— Как это — раззявят?
— Вот так вот и раззявят! Кто-кто, а ты-то, Сан Саныч, должен знать! Пойдем отсюда, я тебе потом объясню. Вы уж извините, Игорь Константинович, но нам надо надлежащим фарватером и…
Сергей Андреевич, Крейсер Грозный, судя по огням в его глазах и раздувающимся ноздрям носа трубой, готов был нестись куда-то, дабы дать волю и простор возникающим в нем соображениям, похоже, и не надлежащим фарватером, а секретным. Колеса пробного экземпляра, числом восемь, одобряя его нетерпение, сами по себе принялись вертеться.
— А чем ваш змей хуже слона? — из вредности спросил Шеврикука.
— Наш змей не хуже слона! — решительно возразил Крейсер Грозный.
— Наш змей не хуже слона! — чуть ли не угрозой поддержал его Такеути-сан.
Шеврикука поспешил заверить Крейсера Грозного и его японского компаньона в том, что он вовсе не хотел обидеть либо даже унизить их и, естественно, достопочтенного амазонского змея. Просто ему показалось, что льгот, привилегий, чисто человеческого тепла и уж тем более провианта змею Анаконде выделено недостаточно, будто заслуг перед населением у змея меньше, нежели у персидского слона.
— У какого персидского слона? — нахмурился Крейсер Грозный.
— У того, на которого лаяла Моська, — объяснил Шеврикука.
— Какая Моська? — нахмурился и обычно доброжелательный Такеути-сан, хотя и басил, как сибирский мужик.
