он понял – пора возвращаться домой. Тем более что и здоровье подорвал он на американских харчах основательно – пришлось даже лечить сердце. Вспоминая об Америке, Бардин говорил:
«В Америке я почти не приобрел новых знаний, специальности не получил, языку хорошо не научился. Да и народа по существу не узнал, так как общение с американцами было весьма незначительным». Что правда, то правда – большую часть времени он работал в бригаде, где все, кроме него, были хорватами.
В 1923 году Иван Павлович Бардин был послан Советским правительством в Германию и Англию – учиться организации производства. К тому времени он уже был опытным инженером и руководителем. Английские заводы произвели на него сильное впечатление порядком и механизацией. Но, наверное, в значительной мере симпатия была сентиментального свойства. Он пишет в «Воспоминаниях»:
«В связи с осмотром заводов мне не удалось посмотреть как следует самый город Шеффилд, главный центр английской металлургии и машиностроения. Он во многом напомнил мне Юзовку: закопченные здания, довольно грязные мостовые, много дыма».
И точно – чего там смотреть еще одну Юзовку? Уже неоднократно писалось, что ничего экстраординарного в ней не было ни для русских, ни для британцев. Если посмотреть на фотографии быта и архитектуры родного для строителя Юзовского металлургического завода Джона Юза Южного Уэльса, то легко можно было бы спутать с Донбассом. Единственная разница – в наших палестинах все-таки степи.
Именно их и увидел в 1911 году Бардин. Он уже бывал здесь – на практике Киевского политехнического. Но теперь надо было устраиваться. Директором завода был харизматичный Адам Свицын, который привлек к сотрудничеству Михаила Курако. Неизвестному ему 28‑летнему здоровяку с опытом работы в Штатах он предложил было работу переводчика, но Бардин признался, что с техническим английским у него не очень. Тогда ему подыскали работу чертежника в конструкторском бюро. В то время на Юзовском заводе это было чистилище молодых талантов, откуда они могли (и стремились) попасть в доменный цех – к Курако! Бардин в этом преуспел, стараясь по примеру своего отца-мастерового побольше предлагать новшеств – авось заметят.
Вот как Бардин пишет об этом:
«Обычно днем или вечером быстрым и молодым шагом приходил в чертежную худощавый человек в высоких сапогах и синей куртке, поверх которой была надета кенгуровая шубка, с ушанкой в руках. Это был Михаил Константинович Курако. Он сразу оказывался в центре всех оживленных дебатов. Я очень хотел работать в группе конструкторов-доменщиков, и мне удалось туда перейти. Здесь первой моей работой была разработка газового клапана, конструкция которого и сейчас применяется большинством доменщиков».
Иван Бардин был у Курако сменным доменным инженером. Равно как и другой его любимец, грузинский инженер Георгий Николадзе, впоследствии ставший знаменитым геометром и основателем советского альпинизма, он был правой рукой доменщика-самородка. На этих двоих Курако мог положиться во всем. Их же он всегда брал с собой на новое место работы – на Енакиевский, например, завод, где всем заправляли бельгийцы. Их Курако, потребовавший при переходе от Свицына диктаторских полномочий в доменном цехе, уволил почти всех, заменив на своих «тигров».
В Енакиево на Петровском заводе Бардин пережил Первую мировую, революции семнадцатого года и Гражданскую войну. В 1916‑м стал главным инженером, а по сути – управителем завода. Правой рукой был Николадзе, заменивший его на посту начальника доменного цеха.
Революции и войны года привели к омертвению Донбасса. Заводы замирали без угля, руды, заказов, рабочих рук. Дольше других держался Енакиевский завод, национализированный советской властью. Но и ему не под силу было вынести бремя разрухи. Тот период в дневнике Николадзе отмечен в духе черного юмора в небольшой пьеске «На Большевистском заводе в Енакиево»:
Г л а в н ы й и н ж е н е р (Бардин)
Мартены, домны, бессемеры
Подвластны мне – я Главковерх,
Да только печи, все без меры,
Да только мрет за цехом цех…
Н а ч а л ь н и к д о м е н н о г о ц е х а (Николадзе)
Над домнами самим Правлением
Бродяга ставлен был бездомный,
И превратил своим Правленьем
«Цех доменный» он в «цех без домны».
В моих ушах звучит как эхо
До смеха странный созвук слов —
Начальник доменного цеха
И председатель «соколов».
Подтрунивая над собой, честные инженеры тянули производство до последнего – кто б ни был у власти в крае. Но в начале 1919 года Петровский завод начал загибаться. Когда Деникина выбили из Донбасса и Ростова, Бардин подался в Москву. Там подзадержался, а в 1923‑м съездил в вышеупомянутую командировку в Европу.
Из всего разнообразия впечатлений его приведем только одно – болью резанувшее по национальному чувству русского инженера. В Бельгии он встретился на одном из заводов с бывшими коллегами по Петровскому заводу. Иван Павлович занес в дневник:
«При осмотре цехов я видел много русских эмигрантов, работавших на заводе. На электростанции мне показали одного из них, усердно натиравшего блестящие части в машинном отделении. Говорили, что это полковник гвардии. Бельгийцы шутили: ниже полковника на работу никого не принимаем».
Европейцы не удивили Бардина. Интересно, а знали ли они, что к ним в Енакиево с Юзовского завода Бардин вынужден был перейти после того, как за издевательство над рабочим он чуть не сбросил в чан с жидким чугуном мастера-англичанина?
После возвращения из заграничной командировки Иван Павлович работал практически на всех заводах треста «Югосталь» – Енакиевском, Макеевском, Дружковском, Днепродзержинском. Мечтал поработать на реконструкции Керченского металлургического завода, но тут в его жизни произошла коренная смена декораций.
Он вспоминал:
«Под Новый год мы выехали в правление “Югостали”, чтобы приступить к составлению производственного плана. Там в один из вечеров в мой номер неожиданно вошел представитель так называемого Тельбесбюро некий Шигаев. Не успев еще закрыть за собой дверь, он обратился ко мне: “Товарищ Бардин! Я пришел к Вам с предложением. Не хотите ли поехать на строительство Кузнецкого завода, на должность главного инженера?” Я ответил, что в Кузнецк поехать согласен, если будет разрешение на перевод.
Обрадованный Шигаев наговорил мне массу любезностей и обещал, что постарается добиться перевода. Его словам я не придал большого значения, однако, говоря откровенно, это предложение меня сильно заинтересовало и, возвращаясь в Днепродзержинск, я думал о том, что было бы очень хорошо, если бы все случилось именно так».
Возведение в
