и погонять без пощады.
Я вышел из лесу и двинул к крестьянам, колупавшимся на поле. Кому-то посчастливится продать тяглового кхара по цене каросского. Правда, судьбе животного прошу не завидовать.
Отдав Бобика Клаю, вернусь в Номинорр через другую рощу. Они мне все знакомы.
Пёс, конечно, будет не рад. Клай и Настя — тем более, они его побаиваются. Но тот случай, что не собираюсь прислушиваться к их желаниям.
Всё. Маски сброшены. Мне объявила войну армия США. Пусть всего лишь в лице двух отморозков, недооценивать их не буду. А военное положение обязывает к чрезвычайным решениям.
Глава 11
После отъезда Гоша, возглавившего траурный кортеж, жизнь у Фаи в Номинорре стала неожиданно приятной. Голова освободилась от тяжких дум о выполнении трудноразрешимой задачи. Девушка по-прежнему ловила каждое слово, оброненное между делом и касавшееся гарнизона города. Но делала это с ленцой. Сейчас от неё мало зависело. Требовалось только ждать и осваиваться под личиной добропорядочной учительницы.
Её переселили из дворца в длинное трёхэтажное здание при Сорбонне. Там ей досталась маленькая, но отдельная комнатка.
Хрымка-кмит, ведавшая там, пристально следила, чтоб Фаи как следует вымылась, поддерживала чистоту белья, одежды и жилья. Главное — никаких насекомых! Фаи не страдала вшами, излишнее внимание вызывало досаду. Но в чистоте и уюте жить намного приятнее, чем спать в шалаше у костра. Что бы она ни говорила про романтику вольной бродячей жизни наёмника.
Никто не запрещал уйти на ночёвку в лес. Не тянуло. Да и не следовало привлекать к себе внимание экстравагантным поведением.
Самый главный в Сорбонне, Аркадий Петрович, попросту Арш, земляк Гоша, лично проверил у Фаи знание грамматики и основ математики. Обнаружил пробелы, но сказал: начинать преподавание у вновь поступивших — можно.
Больше всего удивило и обрадовало количество аккуратно отпечатанных книг. В том числе — программа. Если саму Фаи натаскивали чтению и письму, просто открывая страницы Жития пресвятого Моуи, а правила сложения и вычитания мама объясняла, перекладывая мелкие камушки, здесь заготовлены учебники. И инструкции, что и как делать на очередном уроке.
Дюлька, живший этажом ниже, не упускал случая оказывать знаки внимания. Правда, достаточно деликатно. Не путался под ногами. Совершенно не обижался, когда она отказывалась прогуляться с ним вечером после занятий, покататься на кхаре или перекусить в харчевне при Сорбонне. Только вздыхал: «может, в другой раз».
Мужчины, которых пришлось учить, были гораздо интереснее как кавалеры. Двое приходились старшими сыновьями брентам, завидные женихи. Влюбились в рыжеволосую преподавательницу с первых же дней!
Коллеги, выходцы с Земли, были неизмеримо образованнее Фаи, но никто не упрекал её в «тёмности». Наоборот — помогали. Охотно рассказывали о своей Родине. Анна Ивановна тоже рассказывала, но больше расспрашивала. Мечтала написать объёмистый труд по истории Гхарга, объехать этот мир, собрать его легенды… Незаметно они сдружились. Во всяком случае, Анна Ивановна не грозилась пришить из ревности, как это обещала Мюи.
К тому же положили жалование. Меньше, чем у воина-наёмника по контракту, но всё же. И не надо ночевать в чистом поле, а жизнь подвергать опасности.
Жаль, что скоро спокойная полоса закончится.
Отсчитывая дни с отъезда Гоша, Фаи прикидывала: сегодня на его караван нападут. От огня двух автоматов из засады не убережёт никакая магия. Потом пришёл день, когда в Номинорр должны были дойти слухи о резне у дороги… Никаких слухов не появилось. Наконец, ожидалось, что Кривой Лис с американцами прибудет к Номинорру для завершающей части операции — в ближайшее время или через пару-тройку дней.
Положа руку на сердце, наёмница призналась бы: пусть пауза длится дольше. Потому что скоро всё кончится… И вернётся её прежняя, по большому счёту — бессмысленная жизнь. Неужели до конца дней суждено скитаться по материку в компании грубых мужиков, хорошо умеющих только одно — убивать?
Единственный раз приняв приглашение Дюльки, она отправилась с ним в трактир. Не в стерильную обжираловку при университете, а в придорожный, на окраине Номинорра, где мясо и пиво уничтожала самая разная публика, а Дюлька робел и теребил короткий нож, явно не зная, что предпринять, если кто-то из принявших на грудь мужиков полезет лапать его спутницу.
Там пел менестрель. Когда отложил лютню, намекая, что неплохо было бы ему подкинуть несколько медных монеток, чтоб продолжал терзать слух своими унылыми балладами, Фаи решительно шагнула к нему и отобрала инструмент. Он попробовал возразить, но, встретившись взглядом с решительно настроенной девушкой, потупился.
Она присела, подстроила струны и, ударив по ним, запела:
Когда идут на абордаж,
И в нас огонь кидает враг,
То к верху мачты — экипаж
Гвоздями прибивает флаг.
Давно уж сдалась — даже сталь.
И вот сейчас — мы все умрём.
И флаг, что вёл команду вдаль,
Утонет вместе с кораблём[6].
Фаи привыкла причислять себя к тем, кто нападает, а не к жертвам, кого берут на абордаж. Но песня, услышанная когда-то в припортовом городе, как нельзя более соответствовала её настроению. Она пела себе самой, и плевать на предпочтения кабацкой публики, предпочитавшей обычно что-то разухабистое. Вопреки ожиданиям, «Когда идут на абордаж» вызвала восторг, особенно по сравнению с потугами предшественника. Около Фаи появилась медная миска, туда потекли медные монеты и даже несколько золотых. Её просили петь на свой вкус. И она пела — песни дороги, наёмников, дальних земель…
Никто даже не думал совать к ней руки или приставать с пошлыми предложениями. Один лишь менестрель робко попробовал предложить в конце — не хотела бы она выступать вместе с ним. Естественно, безуспешно.
Трактирщик угостил бесплатно.
Когда возвращались в Сорбонну, долго молчавший Дюлька обронил:
— Всегда восхищался тобой. Но даже не предполагал, что ты… такая.
— Ты многого обо мне не знаешь. Хвала Моуи. И лучше тебе не знать никогда.
Тем более хорошо, что Дюлька не видел случившегося на следующее утро.
Гош ворвался в комнату для занятий. Правая рука у него была перемотана, в левой держал пистолет.
— Фаи! Лечь на пол! Руки за спину! Или прострелю колени.
Поклонники молодой учительницы повыскакивали с мест. Но вид стражников, сопровождавших архиглея, остудил их пыл.
Она покорно легла, прикидывая, стоит ли пытаться вытащить нож, укрытый длиннополой хламидой. Время на раздумья ей не дали. Грубые мужские руки без церемоний схватили и обыскали пленницу.
— Только нож, — удовлетворённо произнёс Гош. — В подвал её!
Руки связали за спиной. На голову набросили мешок. И повели, награждая тычками, если хоть чуть-чуть задерживалась.
Ступени
