Сверившись с надписями на почтовых ящиках, они узнали, что Фритц Шмидт занимает тридцать четвертую квартиру. По лестнице они неслись, прыгая через ступеньки и на ходу доставая свои служебные револьверы. Достигнув третьего этажа, они двинулись по коридору, поглядывая на номера квартир. Мейер приложил ухо к двери, оказавшейся в самом конце коридора. За дверью стояла тишина. Отодвинувшись от двери, он кивнул Клингу, а потом при его поддержке ударил ногой примерно в то место, где должен был находиться дверной замок. От удара замок с треском вырвало, и дверь широко распахнулась. С револьверами наготове они ворвались в квартиру – впереди Мейер и буквально в шаге позади него – Клинг. Оказавшись в квартире, они как по команде развернулись в стороны – Клинг вправо, Мейер влево.
Из двери, находившейся справа, к ним выбежал мужчина. Это был человек высокого роста с прямыми светлыми волосами и плечами профессионального борца. Едва бросив взгляд на детективов, он сразу же сунул руку за отворот своей куртки. Однако ни Мейер, ни Клинг не склонны были выяснять, что он пытается достать оттуда. Выстрелили они почти одновременно. Обе пули ударили в широченную грудь мужчины, удары эти швырнули его спиной на стенку, и он сполз по ней на пол, напрасно шаря по стене рукой в поисках опоры, и в тот же момент в двери появилась девушка огромного роста с пистолетом в руке. Выражение крайнего испуга на ее лице как-то странно соседствовало с застывшей на лице улыбкой – могло показаться, что она уже давно дожидается их и даже рада их появлению.
– Поберегись, она накачана до предела! – успел выкрикнуть Мейер, но девушка тут же развернулась в сторону комнаты, из которой она вышла и направила пистолет на что-то лежавшее на полу. В какую-то долю секунды Клинг успел разглядеть человека, распростертого на полу рядом с радиатором. Человек этот лежал спиной к двери, но Клинг каким-то внутренним чутьем понял, что это – Карелла.
Ни секунды не колеблясь, действуя чисто импульсивно, он выстрелил – это был первый случай в его практике, когда он стрелял человеку в спину. Пуля ударила девушку где-то между лопатками. Пистолет в ее руке тоже выстрелил, однако пуля Клинга на какое-то мгновение опередила этот выстрел, и это заставило ее промахнуться. Когда Клинг вбежал в комнату, она из последних сил старалась приподняться. Пистолет ее был направлен в сторону Кареллы, но Клинг успел ударить ногой по ее руке, сжимавшей пистолет. Пистолет снова выстрелил и снова мимо. Она, однако, не выпустила его из руки, упорно направляя его в сторону Кареллы. С криком “Дайте мне прикончить этого подонка!” – она попыталась снова спустить курок.
И на этот раз Клинг выстрелил первым. Пуля его вошла ей в лоб прямо над правой бровью. Пистолет ее выпалил еще раз, когда она валилась навзничь, пуля срикошетила от радиатора и, пролетев всю комнату, разбила оконное стекло.
Мейер оказался рядом с Клингом.
– Спокойно, спокойно, – сказал он.
Клинг ни разу не плакал с того трагического дня, когда почти четыре года назад была убита Клэр, но сейчас, стоя посреди освещаемой вспышками неонового света комнаты перед истекающим кровью телом девушки и лежащим на полу около радиатора Кареллой, абсолютно раздетым и беспомощным, он безвольно опустил руку с зажатым в ней револьвером, а потом вдруг начал всхлипывать, сначала потихоньку, а потом все сильнее и сильнее.
Мейер обнял его за плечи.
– Спокойно, – снова сказал он. – Все уже кончилось.
– Кукла, – прошептал неожиданно Карелла. – Найдите куклу.
Глава 14
Кукла выглядела довольно внушительно. Рост ее составлял примерно сантиметров семьдесят пять, если считать от макушки до носков ее лакированных туфелек. На ней были беленькие носочки, просвечивающее на свету платьице, под которым виднелось нарядное бельецо, поверх платьица была надета коротенькая безрукавка из черного бархата с выпущенным кружевным воротничком. То, что с первого взгляда можно было принять за позолоченную брошку, было каким-то устройством, прицепленным у нее на груди, чуть пониже воротничка.
Фирменное название этой куклы было Болтунья. В ее пластмассовом тельце размещались две батарейки для электрического фонарика, которые удерживались на месте при помощи простой пластмассовой же защелки. Сразу же над этими батарейками, крышка которых была окрашена в телесный цвет, размещалось маленькое затянутое сеткой отверстие, за которым скрывалось миниатюрное электронное устройство, закрепленное на груди куклы. Именно из-за этого устройства кукла и получила свое фирменное название. Дело в том, что устройство это было крошечным и упрощенным до предела магнитофоном.
Брошка, которая располагалась под воротничком куклы, была рычажком, который приводил в действие звукозаписывающее устройство. Для записи ребенку нужно было просто повернуть рычажок против часовой стрелки, дождаться сигнала и начать разговаривать и говорить до тех пор, пока снова не прозвучит сигнал, а потом снова поставить рычажок в центральное положение. Для того, чтобы воспроизвести только что записанное, нужно было повернуть рычажок по часовой стрелке. Записанный текст будет повторяться потом вплоть до того момента, пока рычажок снова не поставят в центральное положение.
Когда детективы повернули рычажок по часовой стрелке, они услышали записанными на пленку три различных голоса. Один из них принадлежал, вне всяких сомнений, Энни Закс. Он был очень четким, потому что кукла лежала прямо на коленях у девочки в ту ночь, когда было совершено убийство ее матери. Она успокаивала свою куклу, держа ее у себя на коленях: “Не бойся, Болтунья, пожалуйста, не бойся. Там ничего нет, Болтунья, ты не бойся”, – повторяла она.
Второй голос был слышен менее четко, потому что доносился он через тонкую стену, которая отделяла детскую от комнаты ее матери. Последующий анализ, сделанный в полицейской лаборатории, показал, что звукозаписывающее устройство, несмотря на примитивность и компактность, оказалось весьма чувствительным и способно было записывать слова, произнесенные на расстоянии двадцати пяти футов от микрофона. Но и при этом условии второй голос наверняка не записался бы так четко, если бы Энни не сидела, прижавшись к разделяющей комнаты стене. И конечно же, ничего не получилось бы, если бы, особенно под конец, слова, произносимые в соседней комнате, не выкрикивались во весь голос.
Всей пленки от одного сигнала до другого хватало на девяносто секунд. На протяжение всей этой записи было слышно, как Энни успокаивала свою куклу. “Не бойся, Болтунья, пожалуйста, не бойся...” Накладываясь на этот тоненький голосок, звучал испуганный голос Тинки Закс, ее матери. Вначале произносимые ею слова были почти неразличимыми, можно было только понять, что она говорит их испуганно и нервно, потом шли одни сплошные стоны, однако четких слов разобрать было нельзя. Однако позднее, когда Тинка все более приходила в отчаяние, а убийца преследовал ее с ножом в руке, она стала кричать все громче, и в этих выкриках можно было разобрать отдельные слова. “Не надо! Умоляю! Прекрати!”, но слышалось все это на фоне детского голоска, слова налагались на слова Энни, смешивались с ними.
Третий голос принадлежал мужчине. Он был совершенно неразборчив и на пленке выглядел просто шумовым фоном. Только один раз можно было различить: “Сука!” – а потом сразу же следовал детский голосок и стоны Тинки. В самом конце можно было среди этих стонов уловить совершенно четко почти целую фразу: “Фритц, перестань, не надо, Фритц, умоляю тебя, перестань, Фритц!”, после этого уже оставался только голос Энни и все менее разборчивые моления Тинки о пощаде.
В самом конце, Тинка, как бы собравшись с силами, еще раз выкрикнула имя убийцы “Фритц!”, а потом голос ее пропал и вовсе. После этого слышен был снова только голосок Энни: “Не плачь, Болтунья, пожалуйста, не надо плакать”.
В полном молчании оба детектива снова и снова прослушивали запись. Потом они проследили за тем, как санитары скорой помощи выносили на носилках Кареллу. После него, тоже на носилках, вынесли к санитарной машине и Шмидта, который все еще дышал.
– Женщина мертва, – сказал медицинский эксперт.
– Да, я знаю, – сказал Мейер.
– А кто застрелил ее? – спросил полицейский из отдела убийств.
– Это я сделал, – сказал Клинг.
– Мне нужно будет запротоколировать ваши объяснения.
– Ты останься тут с ними, – сказал Мейер Клингу, – а я постараюсь побыстрее добраться до больницы. Может быть, этот сукин сын захочет перед смертью сделать последнее заявление.
* * *
“Я не собирался убивать ее. Она очень радовалась, когда я пришел, все время смеялась и шутила, потому что воображала, что ей удалось соскочить с иглы.
Я сказал ей, что она просто дура и что у нее ничего из этого не выйдет.
