Рейтинговые книги
Читем онлайн Мертвый язык - Павел Крусанов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 49

– Егор!… – шепотом ужаснулась Настя, хотя хотела, как положено, прошептать: “Мама!…”

Торопливо кликнув черный квадратик тишины, Настя прогнала видение и внезапно поняла, что с ней происходит. В голове ее все время норовил включиться экранчик, вновь прокручивающий, воссоздающий то, что она видела в своем полном сне, а она, занимая себя то одним, то другим делом, бессознательно пыталась блокировать механизм запуска, и если не вырубить этот страшный монитор совсем, не отключить питание, то хотя бы завесить его глухой тряпкой, чтобы из-под нее, чего доброго, не восстали ни тени, ни цвета, ни звуки.

4

Когда Катенька, сперва доставив по пятничным, забитым машинами улицам Настю на Офицерскую, наконец добралась до дома, она почувствовала себя очень уставшей и опустошенной, словно транспортная толчея выжала из нее отпущенную на сегодня жизнь, как до эпохи стиральных центрифуг выжимали, прокатывая меж валков, белье. Да так, собственно, и было – уж слишком близко к сердцу принимала Катенька мелкое дорожное хамство звереющей в пробках шоферни. И сама зверела, и сама хамила, рискованно перестраиваясь из ряда в ряд и подрезая соседей. Неудивительно поэтому, что, выпив с родителями чашку чая, Катенька прилегла в своей комнате на застеленную кровать и незаметно погрузилась в медленную реку с густой, плавно влекущей водой.

Заснула крепко. Спала глубоко. Снов не видела. И не слышала дальнего плеска потопа, тяжелого хруста земных плит и горячих толчков бурлящей лавы. А между тем потоп шумел, плиты хрустели, а лава упруго толкалась, как беспокойный плод земного чрева. Или это был не плеск, а неслышный шелест пролетавшей мимо окна пушинки иван-чая? Или это был не хруст, а скрип песчинок, потому что завозился в земле почуявший червя мохнатый крот? Или это не лава толкалась из чрева планеты, а лопнул присыпанный в ямке каштан, выпуская почку первого в своей жизни листа?

Глава 9. Разговоры-3

1

– Вот ты говоришь: старших уважать, родителей чтить… А что твои родители? Кто они, где, чтишь ли? – Катенька считала себя героической девушкой, способной на подвиг, поэтому и вопросы задавала прямо, без подходцев.

– Это специальная история. Нетипичный случай.

– Все равно расскажи.

– Изволь. Мать мою убили глухонемые цыгане, перепутав квартиру. Украли телевизор, дедовские боевые ордена и серьги из ушей. Виновных не нашли. – Тарарам вел машину, не сводя глаз с дороги. На заднем сидении благоухал заказ – две художественно составленные цветочные корзины. – А отец у меня – морской офицер. Тогда уже в запасе был, на пенсии. Он как из булочной вернулся и мать мертвую нашел, так его удар и хватил. Ишемический инсульт. Паралич полный, на обе половины – не то что ходить, повернуться сам не мог, чтобы “утку” подсунули. Речь нарушена, но мозг, однако, крепкий остался – случается такое. Его друг-сослуживец в больнице навещал, так отец ему такие сильные слова мычал, что тот дивился только. Мир, мол, определенно недодуман, недоустроен. Нет в нем изысканной закругленности. Раз уж человеку отмерен срок и век его сочтен, то следовало бы ему в конце своей истории просто испариться. Самым натуральным образом, безо всяких эвфемизмов: изжил свою судьбу, и – пшик – нет тебя, растаял облачком. Но благодати такой человеку по недомыслию небесному не дано. И что выходит? Выходит, что, испытав человека и покарав его в финале мучительной и долгой смертью, Повелитель вселенной и Господин миров уже испытывает заодно его родных и близких. Понимаешь, отец не про себя только говорил, он до обобщений поднимался. Неправильно это ему казалось, чтобы страданием матери терзать сына, а смертной мукой дочери – отца. Это мне его друг потом уже рассказывал.

– А я думаю, – включила голос Катенька, – тяжелые болезни перед смертью Бог дает людям, чтобы облегчить близким боль разлуки.

Тарарам как будто не услышал.

– Через неделю отец в больнице умер. Я тогда в Берлине на губной гармошке зажигал. Трубок сотовых еще не было, сам по чужим людям жил, а домой звоню – никто не отвечает. Думал, неудачно попадаю – на дачу уехали или в очередях собеса бьются. Только несколько месяцев спустя про все узнал.

– Бывает же…

– Погоди, дружок, это не вся история, – предупредил Тарарам. – У отца брат есть. Ну тот, что когда-то работал на Байконуре. Помнишь, я рассказывал? Так вот, он еще в восьмидесятые потихоньку с петель съехал. Решил всю Большую советскую энциклопедию на зубок выучить и стать носителем передового разума, субъектом светлой мысли, новым вольтерьянцем и гуманистом-просветителем. До девятого тома дошел, и так это на нем сказалось, что соседи по коммуналке вызвали санитаров. С тех пор он полгода на Пряжке или в дневном стационаре галоперидол с аминазином глотал, а полгода в Тайцах под Гатчиной, где у моих родителей халупа в садоводстве из подручного хлама сколочена, готовил полезные салаты из одуванчиков и по грибы в рощицу шастал. Потому что особый фиолетовый воздух, растворенный в траве и грибах, дает человеку сферообразную пузырь-защиту от мельчайших черных дыр, которые со страшной силой летают вокруг туда-сюда, как незримые пули, и пробивают в теле коридоры смерти. Поскольку в мое отсутствие он матери и отцу ближайшим родственником приходился, ему и велено было покойников из морга забирать. Он и забрал. Сначала мать, потом отца. – Рома резко притормозил перед мятым бампером подрезавшей его “газели”, так что цветочные корзины сзади с хрустом подпрыгнули. – Холера! – Тарарам в сердцах ударил по гуделке. – Чтоб тебе в аду с продажными ментами одну сковородку лизать, в одной смоле вариться!

– Фи! – сказала Катенька. – Несдержанный какой…

– Ну вот, – через миг продолжил отходчивый Рома. – Когда я из Берлина вернулся, то сразу к дяде в Тайцы нагрянул. Захожу в халупу – он на плитке в кухне полезную кашу из сныти варит. “Ну, – говорю, – поехали – покажешь, где родителей похоронил”. А он улыбается так ясно-ясно, радостно-радостно и говорит, мол, ехать никуда не надо, тут они, рядом, как раз между крыжовником и черной смородиной. Он их, болезная душа, оказывается, из морга в садоводство отвез. А что дальше делать – не знает. Откуда ж знать-то? Девятый том энциклопедии буквой “гэ” заканчивается. Словом, гроб матери у дяди в комнате несколько дней простоял, пока запах дядю сильно не озадачил. Тогда он, лист щавеля пожевав для укрепления своей пузырь-защиты, покойницу возле крыжовника в маленькой ямке сидя и похоронил. Слабый был от растительной пищи, с лопатой не дружил. А потом и отца так же… – Тарарам замолк, занятый прикуриванием сигареты, затем продолжил: – Я Егору рассказал, так он, как исторический специалист, вспомнил про сидячие погребения Водской земли на Ижорском плато. Были там такие могильники: Бегуницы, Валговицы, Вердия, Даймище, Великино, Гостилицы, Дятлицы и другие какие-то, я всех не упомнил. В свое время еще Николай Рерих там что-то копал. Так что сведения про сидячие погребения, заведенные в нашей местности, дядя вполне мог из прочитанных томов энциклопедии выудить. Ну вот и решил, как гуманист-просветитель, соответствовать старинным водским установлениям.

– А что соседи-то? – возмутилась Катенька. – Не видели, что ли?

– Кто их знает. Может, и не видели. А может, видели да рукой махнули. Учти, дружок, – это ж начало девяностых, дикие годы. Кругом братва, оборотни в погонах и финансовые потоки крови. Да и какой с дяди спрос? У него медицинская справка о полнейшей безответственности.

– А дальше что?

– Дядина сферическая пузырь-защита плохо сработала, от коридоров смерти его не уберегла, и вскоре он на Пряжке, черными дырами пробитый, умер. Я его на Северном кладбище рядом с дедом, чьи ордена глухонемые цыгане украли, похоронил. Там для родителей место было.

– Постой, – опешила Катенька. – Так твои что, между крыжовником и смородиной так в ямках и сидят?

– Так и сидят. Я над ними холмик насыпал, крест поставил. Панихиду заказал. – Некоторое время Тарарам угрюмо молчал. – Не хочу я родительские кости с места на место перекладывать. Раз вышла такая байда по дядиному безумию, без злоумышления – пусть так и будет.

– Не по-людски как-то. Батюшку бы спросил, что делать.

– Спросил. – “Самурай” уже был на Английской набережной, и Тарарам ювелирно втирался возле Дворца бракосочетания между двумя длинными, точно рыба-игла, лимузинами.

– И что?

– Батюшка сказал, когда ангел подъем на Страшный суд вострубит, то по всемогуществу Спасителя ту трубу все услышат – и те, что на погостах, и те, что в братских, и те, что в колумбариях. И те даже, кого злодеи бензопилами попилили и свиньям скормили безо всякого погребения.

2

– Уже целый год, или больше даже… Только мне коротким кусочком это показывали, обрывком – будто в щелку узкую давали посмотреть на то, что со мной в какой-то непонятной истории делается. На короткую минутку подпускали, а потом щелку задергивали. И так – с одной ночи на пятую. А бывало и чаще. – Настя задумалась в желании следовать истине и припоминая – так ли все сказала, после чего призналась: – Правда, бывало, что и в месяц – раз.

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 49
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мертвый язык - Павел Крусанов бесплатно.
Похожие на Мертвый язык - Павел Крусанов книги

Оставить комментарий