— Несколько раз. Но не сегодня.
— И кем оказался последний любопытствующий?
— Некий морской офицер. С ним беседовал дежурный полицейский, на всякий случай проверивший у старого морского бродяги документы. Они оказались в порядке.
— Как давно это было? — вмешался в разговор гестаповец.
— Дня четыре назад.
Гестаповец понимающе кивнул. Морской бродяга появлялся здесь до появления у поместья его людей. Поэтому он тотчас же пожелал встретиться с дежурившим в тот день полицейским.
Что-что, а связь действовала здесь с сугубо германской беспрекословностью. Уже через минуту адъютант фюрера терпеливо дожидался, пока к аппарату позовут фельдмаршала Роммеля. При этом он движением головы выставил начальника участка за дверь.
— Это вы, Эрвин? — решил Бургдорф сразу же установить доверительные отношения с будущей жертвой.
— Здесь фельдмаршал Роммель, — глухим, неокрепшим голосом представился владелец поместья. — С кем имею честь?
— Мне не хотелось бы заподозрить тебя в том, что отказываешься узнавать старых фронтовых друзей. Пусть даже по голосу. С генералом Бургдорфом, адъютантом фюрера, ты имеешь дело, Эрвин. С кем же ещё?
— Бургдорф? — всё тем же резковатым, официальным голосом переспросил Роммель. — Это ты?
— Что неоспоримо, — ответил генерал своей всем известной фразой:
— Вот теперь узнал, — без особой радости констатировал Лис Пустыни. — Не так уж часто эти самые старые фронтовые друзья находят время, чтобы дозвониться до меня. Не говоря уже о желании проведать. Поэтому не знаю, стоит ли радоваться твоему звонку.
— Не стоит, — буднично посоветовал Бургдорф, стараясь не встречаться взглядом с несгибаемым судьей из Суда чести вермахта. И тоже перешёл на официальный тон: — Однако желание проведать вас, фельдмаршал, у меня и в самом деле появилось.
— Обо мне уже вспомнили в ставке фюрера?
— Вспомнили, фельдмаршал, вспомнили.
— Это обнадёживает, — как-то безинтонационно пробормотал Роммель.
— Однако о воспоминаниях потом. Как вы себя чувствуете?
— По-солдатски. Жду дальнейших приказаний.
— Ответ истинного фельдмаршала.
— Мне следует ждать вызова в ставку главнокомандующего?
— Не следует. Ждать следует меня.
Слышно было, как Роммель удивлённо хмыкнул, и понадобилось несколько секунд, прежде чем он удосужился спросить:
— И когда именно прикажете ждать?
— Прямо сейчас.
Роммель запнулся на полуслове и натужно прокашлялся. Он тянул время, не зная, как реагировать на эту новость.
— Что-то произошло? Фюрер решил направить ко мне столь высокопоставленного гонца? — в голосе его явно проскальзывали нотки тревоги.
— Война, господин Роммель. А на войне постоянно что-то происходит.
Уклончивый ответ адъютанта фюрера Лису Пустыни явно не понравился.
— Где вы сейчас находитесь? — сухо поинтересовался он.
— В получасе езды от вашего поместья.
— И только теперь решили предупредить о своём визите?! — недовольно проворчал Роммель. — Странные теперь у вас в ставке манеры, генерал.
— Кстати, я не один. Со мной генерал Майзель.
— Какой еще генерал Майзель?
— Из Суда чести. Чин генерала он получил совсем недавно.
— Из Суда чести?! Любопытно. Таковой ещё существует?
— И будет существовать до тех пор, пока существует рейх.
Бургдорф умышленно упомянул о принадлежности Майзеля к судьям этого суда. Таким образом он уже готовил фельдмаршала к будущему трудному разговору о его дальнейшей судьбе. Лис Пустыни должен был всё понять ещё до того, как они встретятся.
— Мы тут были по делам и решили, что коль уж оказались так-близко от вашего имения… Так что, если у вас найдётся бутылка хорошего французского коньяку…
— Напрасно вы упомянули обо мне, — едва слышно произнёс Майзель и, демонстрируя своё недовольство, нервно прошелся перед ним взад-вперёд.
— Всю оставшуюся жизнь мне суждено пить только французский коньяк, — молвил Роммель. — Из старых парижских запасов, которые служат мне теперь горьким напоминанием.
Прежде чем ответить, Бургдорф молитвенно взглянул на потолок, словно призывал в свидетели Господа, ангелов и всех существующих духов. В эти минуты ему было искренне жаль несостоявшегося «наполеона Германии», одного из лучших полководцев рейха. Да, из лучших, с какой бы завистью он и прочие генералы ни воспринимали эту очевидную истину.
— Вы правы, фельдмаршал: теперь уже — всю оставшуюся жизнь… Вы становитесь пророком. Для человека в военном мундире это всегда опасно. В вашем распоряжении не более часа. — И, немного помолчав, поддавшись внезапно нахлынувшему чувству солидарности с обречённым полководцем, неожиданно для самого себя добавил: — Подумайте, стоит ли вам радушничать с незваными гостями.
Уловив в его словах некий скрытый смысл, Майзель набыченно уставился на Бургдорфа, однако тот помнил, что является адъютантом фюрера и не обязан давать Майзелю какие-либо разъяснения. Положив трубку, он молча прошёл мимо судьи, вышел из особняка и направился к «мерседесу».
— Как вам показалось, Бургдорф, — примирительно спросил ревнитель офицерской чести, выходя вслед за ним из участка, — фельдмаршал почувствовал опасность?
— Он почувствует её, доставая из буфета специально для этого случая прибережённую бутылку французского коньяку. Визит покажется ему разорительным.
— Вы всё ещё склонны шутить по этому поводу? — слегка обиделся Майзель, принципиально не признававший подобного легкомыслия при обсуждении серьезных дел.
Бургдорф взглянул на часы и предложил Майзелю зайти в ближайшую пивную. Чувствуя, что у него пропало всякое желание продолжать эту поездку, судья охотно согласился.
Отпивая тёмное баварское пиво, Бургдорф почти явственно ощущал его малиново-жасминный привкус. Причём это было не вкусовое наваждение. Он действительно ощущал этот привкус воинского предательства и фюрерского коварства.
— Если Роммелю удастся бежать, мы с вами, Бургдорф, окажемся в сложном положении, причем исключительно по вашей вине, — высказал Майзель то, что терзало его с тех пор, как он стал свидетелем разговора двух старых друзей-соперников.
— Вы абсолютно правы, Майзель. Причём постарайтесь не упустить эту важную деталь: «исключительно по вине Бургдорфа».
— Да, я утверждаю: если Роммель убежит, мы оба, исключительно по вашей вине, окажемся в идиотском положении, — настоял на своём судья.
— Но ещё в более идиотском положении мы окажемся, если Роммелю вдруг не удастся бежать, — проворчал Бургдорф.
— То есть?..
— Вы всё слышали, Майзель. Я сказал: «Если, к нашему несчастью, фельдмаршалу Роммелю не удастся бежать, мы превратимся в его палачей».
Глядя на покрытую пеной пивную кружку, словно на чудотворную икону, генерал Майзель молча перекрестился.
31
Колонна медленно поднималась по серпантину хребта, забираясь все выше и выше, к террасам виноградников, рощицам карликовых сосен и небольшим садам, между которыми то тут, то там возникали все еще уцелевшие в пекле этой войны хутора.
Въезжаем в самую опасную зону, господин полковник, — проговорил штурмбаннфюрер Пауль Умбарт, сидевший рядом с водителем. — Здесь очень часто появляются партизаны.
— Партизаны — дерь-рьмо, — проворчал барон фон Шмидт. Он почти не расставался с бутылкой вина, и по мере того, как очередная бутылка пустела, перебитый в одной из боксерских схваток нос барона всё явственнее становился багровым, а взгляд необратимо стекленел. — Но если кретины, которых вы, майор, усадили на мотоциклы, прозевают хотя бы одну засаду, я лично пристрелю вас на этом же сиденье.
— Далеко до ближайшего поселка? — спросил Курбатов, брезгливо поморщившись. Всякий раз, когда Шмидт начинал говорить, князь морщился так, словно сам тембр голоса оберштурмбаннфюрера вызывал у него боль в челюстях.
— Километра четыре.
— Продержимся.
Они сидели в довольно просторном итальянском броневике, устаревшей, как объяснили Курбатову, конструкции, которая, однако, вполне позволяла разместиться во внутренностях этого стального уродца трём офицерам, водителю и Оборотню, выступавшему в роли адъютанта и рассыльного. Он же поддерживал по рации связь с авангардной и арьергардной танкетками.
На взгляд Курбатова, эта бронемашина была чем-то средним между танком допотопной конструкции и броневиком времен Первой мировой. Однако броня ее оказалась довольно толстой, колеса прикрытыми, мотор сильным, а два пулемета — один спереди, другой — в крутящейся башне — позволяли какое-то время продержаться в нем даже в полном окружении. Увидев это чудо итальянской броневой техники, князь сразу же предложил превратить его в штабную машину. И не ошибся.
