Хасуха молчал
– Ведь он там есть, верно, Хасуха?
…
– Скажи тем, кто захочет слушать: надо дружить с ближними и воевать с дальними. Скажи это старикам – и послушай, что скажут они. И что скажет на это тот, кто сидит за вашими спинами. А теперь иди к своим, Хасуха. Бог с тобой…
Зайнулла вовсе не был так уверен в себе, как хотел это показать. Просто он не мог вести себя по-другому на глазах односельчан – а вот оставшись наедине с собой, он начал думать, и думы его были тяжкие. На этом, кстати, основан давно известный русским метод дознания. Ни в коем случае – нельзя допрашивать горца на глазах у других, ни в коем случае нельзя договариваться с ними на глазах у других: он умрет, но не отступит, потому что иначе он покроет себя позором в глазах односельчан. А вот если посадить горца в одиночку – то расколоть его гораздо проще – намного проще, чем на глазах. Скажет, все что надо. И даже будет просить, чтобы его пытали и били – чтобы остались следы, которые можно будет показать односельчанам, и сказать, естественно, что русские пытали его, но он ничего не сказал. В этом – был, конечно, заинтересован и офицер из армейского особого отдела или жандармерии…
Он понимал правоту русского. Он знал, когда врут люди – и знал, что русский не врет. Да чего там – из его села дядя Зайнулла, вокха стаг,[62] бывал в Москве, работал там, говорил, что это очень и очень большой город, и ехать до него – несколько дней пути, а на паровозе быстрее. Сколько их – и сколько русистов? Какими бы они храбрыми и мужественными не были – один человек не может победить сто. Никак не может. Что толку с того, что они сотрут с лица земли гарнизон? У него уже стали шахидами треть отряда, и еще треть как минимум – станет шахидами во время ночного штурма. Его друг, дом которого был по соседству – теперь шахид. И можно этим сколько угодно гордится – но он шахид, и значит, что он не найдет себе жену, не будет детей. И так – корень за корнем – они подрубят дерево чеченского народа. И оно рухнет…
А русские… а чего – русским? Они просто приведут новых солдат – и те построят новый форт, и станут новым гарнизоном. У русских много солдат…
Вот такие вот думы – совсем не присущие тому, кому всего двадцать – одолевали чеченского парнишку, военного амира шатойского джамаата.
Зайнулла – поднял глаза – перед ним стоял Хасуха. Зайнулла встал, чтобы не сидеть перед таким чеченцем как он.
– Чего тебе?
– Русский – передал слова.
– И какие же?
– Вот они. Надо дружить с ближними и воевать с дальними. Вот что сказал русский.
– И что?
– Может, хватит – нести нашему народу беду?
Взбешенный Зайнулла – размахнулся, чтобы ударить, но Хасуха перехватил руку. И Зайнулла – по хватке понял вдруг, осознал с изумлением – что Хасуха ничуть не слабее его.
– Бьет рукой тот, кто не может ударить словом – сказал Хасуха – спасибо, что подтвердил правоту моих слов
Зайнулла вырвал руку
– Уходи. Такие как ты – здесь не нужны.
– Таких как я – половина села. И ты говоришь о единстве чеченского народа?
Хасуха повернулся – и пошел по тропинке, идущей в село. Зайнулла и не подумал выстрелить в него – за Хасуху будут мстить. Он стоял и смотрел ему в спину.
– Идем к англичанину – сказал он – Тагир, останься за главного…
Англичанин – сидел в блиндаже, который они выкопали. Хорош замаскированном – он сам их учил, как надо маскировать. На высокое дерево – он забросил антенну и сейчас работал на рации ключом, сверяясь с какой-то книжкой. Чеченцы – просто не знали, что такое коды.
Когда чеченцы вошли в блиндаж – он не обратил внимания на них. Закончил работу на рации – и только потом к ним повернулся. Его глаза были спокойными и ничего не выражали
– Маршалла ду шугъа – сказал он
– Где твой миллион солдат? – спросил Зайнулла, нехорошо щурясь – где твои самолеты? Когда они будут.
– Они в пути – сказал англичанин
– Не долго ли?
– Все в руках Аллаха.
Ответ был нормальным для этих мест – но Зайнуллу он не устраивал. Он понимал, что на кону – если самолетов и британских солдат не будет, он утратит навсегда свой намус и скорее всего, будет убит кровниками, тех, кого он толкнул на бойню, и которые погибли.
– Ты мужчина – сказал Зайнулла – и я мужчина. Ты сказал мне про миллион солдат – и я поверил тебе. Как мужчина мужчине. Не в традициях моего народа врать. И если миллиона солдат не будет, клянусь Аллахом, ты заплатишь жизнью за свою ложь…
Не ожидая ответа – он вышел из блиндажа, обратился к двум парням из своего личного джамаата…
– Иса, Рамазан останьтесь около блиндажа. Если англичанин что-то попросит – принесите ему это. Если он попробует сбежать – убейте его…
Все ждали ночного штурма, который наверняка должен был стать последним. Только никакого ночного штурма не состоялось. Нелегко – переиграть Империю
Молодой князь проверял позицию пулемета – когда услышал знакомые еще по воздухоплавательному звуки. И понял, что помощь – пришла и никакого боя до последнего – не будет…
– Летят! Летят! – вдруг закричал кто-то во весь голос в траншеях
Восьмерка штурмовиков, невиданных доселе, с короткими, широкими крыльями и раздвоенными хвостами – лениво разворачивалась в кристально чистом воздухе над горами. Разбившись на четверки – они атаковали цели: одна четверка пошла на лесной массив, другая – налетела на поселок. Помимо подвесок с минометными минами,[63] которых было по восемь штук в каждой подвеске – вместо пушек у них были новейшие, только проходящие на тот момент войсковые испытания гранатометы – пулеметы Таубина. По одному в каждом крыле – они проходили испытания в Северокавказском военном округе, и выстреливали по гранате калибра 40,7 миллиметра в секунду, каждая граната, взрываясь, давала рой осколков, в котором не могло остаться ничего живого.
Улицы поселка – мгновенно покрылись кипящим ковром разрывов: гранатометы-пулеметы разрывались как гранаты, кося все вокруг, это было намного страшнее пулеметного огня, укрыться было негде. Затем – самолеты прошли над лесом, густо сбрасывая с держателей минометные мины. Половина из них – была осколочной, а половина – зажигательными, с белым фосфором. Когда они взрывались – место взрыва покрывал густой дым, а сам взрыв – был похож на разрыв фейерверка в небе по случаю дня Тезоименитства. Напоследок – самолеты пошли на третий заход, окатив лес из скорострельных пушек конструкции Фоккер-Леймбергера. И, наконец, исчезли…
В лесу – разгоралось пламя…
Зайнулла – остался жив лишь потому, что он шел от блиндажа, и его просто не было на месте, когда начался налет. Из леса – ничего не было видно, услышав визжащий звук, они попадали на землю, стараясь забиться за стволы упавших деревьев, и в промоины. Самолеты – атаковали лес, атаковали поселок, поливая его огнем – а они вжимались в землю, не смея пошевелиться, молили Аллаха. У них не было ни таких самолетов, ни таких бомб – и сделать они ничего не могли.
Самолеты атаковали долго, лес дрожал от разрывов. Где-то – со стоном рухнуло дерево, потом – потянуло жаром – пожар! Лесной пожар – самое страшное. Чеченцы любят ходить в лес, собирают орехи, черемшу. Люди – проклянут тех, из-за кого подожгли лес.
Какой-то самолет отклонился от курса – и нанес удар почти что по ним. Его визжащие от ярости пушки – выстреливали несколько снарядов в секунду, Зайнулла – чувствовал, как дрожала земля, а один раз – удар пришелся по стволу дерева, а которым он укрылся. Ствол – подбросило от разрыва – но подгнившее дерево приняло удар на себя. Зайнулла пересохшим ртом пытался читать молитвы – но сбивался, и потом – просто твердил. Аллаху Акбар. Аллаху Акбар. Аллаху Акбар.
Аллаху Акбар…
Наконец, самолеты исчезли – они не могли долго находиться в воздухе, они прилетали, делали свое дело и улетали. Лес был разгромлен, все было в дыму, молодой орешник в нескольких местах срезан, как громадным ножом, на земле – небольшие воронки от разрывов снарядов. Мины упали дальше – и там тебе разгорался пожар…
И идти туда – смысла не было никакого…
Зайнуллу медленно поднялся с земли, огляделся – он был бесстрашен, этот сын неприветливых чеченских ущелий – но тут, он мог поклясться, что со спины – за ним кто-то наблюдает. Кто-то, чей взгляд нахмурен и суров.
– Все целы…
Кто-то поднимался. Кто-то не мог. Кто-то вскрикивал: О, Аллах! О, Аллах! – визгливо и страшно, и это било по нервам…
Зайнулла пошел на крики…
Два брата – Рахман и Мансур – были близнецами и им – было по восемнадцать лет. Точнее – это Мансуру было восемнадцать лет, а Рахману уже нисколько не было. Они не нашли ни ложбинки, ни промоинки, ни ствола дерева – и были вынуждены просто залечь на земле. Пушечный снаряд – разорвался между ними, и Рахмана разорвало пополам, а Мансуру оторвало ногу и разорвало живот. И теперь он катался по земле рядом с разорванным братом, зажимая обрубок ноги и не замечая, что катается на собственных кишках. Чеченцы молча смотрели.
