Да, и почему она раздумала быть социальным работником? Она что, слишком чувствительная, не может выносить страдания мира? Наоборот, если хотите знать, это мир для нее недостаточно чувствителен. Все эти несчастные люди и разрушенные семьи не ценят, как им повезло: их бедами занимается лично сама мисс Флоренс Найтингейл.[53]
И еще один вопрос. Когда она решила переключиться на Оливера? Когда именно начала незаметно для него подманивать его к себе? Она это отлично умеет. Или она уже и до вас добралась?
ОЛИВЕР: У нас ведь спектакль идет без репетиций, верно? Добродетельная Вэл изображает Сусанну, которая пострадала от похотливых корявых старцев. Позвольте мне внести тут некоторые уточнения. Если бы Вэл обнаружила, что за ней в наготе ее подглядывают двое выживших из ума почтенных старцев, они бы у нее оказались у позорного столба, прежде чем успели сосчитать ее родинки, и она бы взыскала с них по десятке за каждое прикосновение.
Боюсь, вы недооцениваете грубую примитивность данной свидетельницы, вы слишком недавно с ней знакомы. Если бы воины Ирода обходили с обыском дом за домом в поисках двусмысленности, в доме Вэл им бы долго шарить не пришлось. Это такая личность, для которой приглашение «Заходи, выпей чашечку кофе» так многозначительно, что и словами не выразишь, а элементарный афоризм «Что это у тебя в кармане, еловая шишка?» она отнесет к высшим премудростям тантризма. Так что, может быть, Олли не так уж виноват, что ясно запомнил, кто именно к кому лез на той вечеринке.
И в наказание за то, что я предпочел отстраниться от ее липких ладоней (хотя признаюсь, рыцарский долг перед Стюартом шел далеко позади таких мотивов, как нервы, хороший вкус, эстетические соображения und so weiter[54]), Вэл теперь заявляет среди ясного неба, что я имею, имел и буду иметь биологические поползновения к тапироподобному толстячку Стю. И будучи отвергнут в своих притязаниях, растрачиваю семя на самый подобный из доступных мне суррогатов, а именно — на Джил. Тут я должен заметить, что всякий, кому Джилиан представляется подходящим эротическим субститутом Стюарта, должен немедленно вызвать себе психоперевозку с войлочными стенами. И еще хочу заметить, что ваш информатор Вэл является постоянной посетительницей того отвратного отдела в местном книжном магазине, который почему-то называется «Помоги себе сам», хотя самое подходящее ему наименование — «Пожалей себя сам». А домашнюю библиотечку Вэл, помимо телефонной книги и указателя «Где что купить?», составляют произведения, долженствующие утешать и развивать самодовольство, под титлами: «Жизнь способна подставить ножку даже лучшим из нас», «Погляди на себя в зеркало и скажи: „Здравствуй!“ или „Жизнь — хоровод, включайся и кружись!“» Переработки разного интеллектуального вздора в примитивные блюда ценностью в один байт для поглощения умственно отсталыми — вот чем упивается ваша свидетельница.
И вот еще что: случись так, что лучезарная сексуальность Оливера уклонится от рабочей рутины и направит взгляд на сомнительного Ганимеда из Стоук-Ньюингтона, то и тогда, выражаясь на языке, доступном даже для моей обвинительницы, тут у меня проблем не будет, приятель. Никакой плотской замены нам не понадобится.
СТЮАРТ: Это все вообще ни к столбу, ни к перилу. И даже не боковой сюжетный ход. Ну да, я пару раз пытался поделиться с Вэл, думал, она друг, думал, друзья для того и существуют. И вдруг оказывается, рассказывать о своих неприятностях — аморально, а Оливер — преступный гомосексуалист, и он всю жизнь меня исподтишка домогался. Я много чего плохого думаю про моего бывшего друга. Но не это. От грязи одно спасение: в упор ее не видеть; иначе она пристанет.
Давайте лучше вернемся к нашей истории, ладно?
ВЭЛ: Понимаю. Оливер говорит, что он никакой не гомосексуалист (кому это вообще могло прийти в голову?), а если бы и был, он бы со своим лучшим другом поладил без труда. А Стюарт, хоть он, наверно, самый несносно правильный человек, с каким меня сводила в жизни злодейка-судьба, нисколько не удивлен и тем более не встревожен моей психологической проницательностью. У него нет комментариев. Господа присяжные заседатели, на этом я свою речь кончаю. Вернее, добавлю для ясности: по-моему, они оба такие.
ДЖИЛИАН: Почти все разводы, полученные по иску женщин после 1973 года, базировались на недопустимом поведении мужа. Под недопустимым поведением понимается: грубое обращение, пьянство, азартные игры и тотализатор или вообще финансовая безответственность, а также уклонение от сексуальных отношений.
На юридическом языке в прошении о разводе употребляется слово «умоляю». Разводящаяся сторона умоляет о расторжении брака.
ОЛИВЕР: И еще одно. Она делает вид, будто имя Вэл — это уменьшительное от не слишком шикарного, но вполне приличного «Валери». Говорят, что она именно так подписывает свои маловразумительные внутриведомственные бумаги и любовные записки. Но верить ей нельзя даже в этом. «Вэл» (как вам, быть может, небезынтересно будет узнать) представляет собой уменьшительное от «Валда».
СТЮАРТ: Вот это я понимаю, деликатность, вот это тонкий намек. Прихожу к себе домой, и что я вижу на столе? Брошюру из серии психологических руководств на все случаи жизни. В данном случае она имеет название: «Как пережить развод». И подзаголовок: «Руководство для пар и одиночек». Значит, вот кем я стану? Вот кем они хотят меня сделать: одиночкой?
А вам известно, что с 1973 года в ходатайствах о разводе, подаваемых в английские суды мужской стороной, в качестве причины называется чаще всего измена жены? Спрашивается, как, по-вашему, это характеризует женщин? Между тем в противоположных случаях дело обстоит иначе. Измена мужа — не основная причина, по которой женщины Англии требуют развода. Даже наоборот. Пьянство и уклонение от секса — вот на каком основании женщины обычно избавляются от сексуальных партнеров.
Одна информация в этой брошюре мне понравилась. Знаете, сколько стоят услуги адвоката? Вот и я тоже не знал. В провинции вплоть до 40 фунтов в час (плюс налог). В Лондоне от 60 до 70 фунтов в час (плюс налог), а самые знаменитые фирмы берут по 150 фунтов за час и даже больше (плюс налог). Так что этот тип, автор брошюры, в заключение пишет: «Очевидно, что при таких ценах дешевле купить в дом что-нибудь новое, скажем, стол, стул, полдюжины бокалов, чем судиться и оплачивать услуги адвокатов». Довольно убедительно. Конечно, можно разбить вот этот бокал, который у меня в руке, и остальные пять, что стоят на буфете, и таким образом избежать проблем при дележе имущества. Эти бокалы вообще мне никогда не нравились. Мадам мамаша жены нам их подарила.
Если бы я просто сказал: нет, я не сделал ничего плохого и развода не дам, вам не в чем меня обвинить, нельзя же назвать грубым обращением, что я врезал головой жениному любовнику, это еще не основание для развода, верно? — если бы я уперся и не дал согласия, знаете, как ей пришлось бы поступить? Она должна была бы выселиться и получила бы развод не раньше чем через пять лет.
Думаете, они бы столько не продержались?
Взгляните вот на эти бокалы. Из них можно пить перно, но не виски. И вправду было бы дешевле купить другие или еще какую-нибудь мелочь в дом, чем тратиться на судебное разбирательство. А старые она может взять себе, кроме вот этого… ой, он сам соскользнул у меня с подлокотника, вы видели? Соскользнул, перелетел шесть футов по воздуху и разбился вдребезги об каминную решетку. Вы будете моим свидетелем.
А впрочем, не все ли равно?
13. Что я думаю
СТЮАРТ: Я любил ее. От моей любви она сделалась еще милее. Он это увидел. Свою жизнь он профукал, вот и украл мою. Здание было полностью разрушено при налете цеппелинов.
ДЖИЛИАН: Я любила Стюарта. А теперь люблю Оливера. Пострадали все. Естественно, я чувствую себя виноватой. А как бы вы поступили?
ОЛИВЕР: О Господи, бедный старина Олли, по самую слизистую оболочку в дерьме. Как сумрачно, как тускло, как безрадостно… Нет, на самом деле я так не думаю. Я думаю вот как. Я люблю Джилиан, она любит меня. Это — исходное положение. Отсюда следует все остальное. Я полюбил ее. А любовь подчиняется законам рынка, как я пытался втолковать Стюарту, но, по-видимому, у меня плохо получилось, да и трудно было ожидать, что он проявит объективность. Счастье одного человека часто покоится на несчастье другого, так устроен мир. Это жестоко, и мне очень жаль, что страдать пришлось Стюарту. Похоже, что я потерял друга, своего лучшего друга. Но ведь у меня, в сущности, не было выбора. Выбора не бывает ни у кого, для этого надо быть совершенно другим человеком. Хотите винить кого-то, вините изобретателя вселенной, но только не меня.
И вот что еще я думаю: почему все принимают сторону черепахи? Пусть бы кто-нибудь для разнообразия встал на защиту зайца.
