какой-нибудь иной вариант.
Это означало, что «Полевому клеверу» придется потерпеть его общество еще немного.
- Я еще не съезжаю, - сообщил Герти консьержу, - Извините, совсем забыл вас уведомить. Останусь еще на пару дней.
- Как будет угодно господину полковнику.
- А на счет оплаты… Признаться, у меня совсем нет на руках британских банкнот. Одни только лишь японские иены да облигации азиатских серебряных рудников. Здешние банки крайне неохотно принимают их. Глупейшая ситуация для джентльмена, конечно. Если вас не затруднит обождать день или два…
Консьерж заверил его в том, что слово полковника Уизерса не нуждается в поручительстве. Разумеется, полковник может сполна расплатиться, когда сочтет это удобным.
На какое-то время Герти вздохнул с облегчением, призрак разоблачения миновал. Но облегчение это оказалось мимолетным, как прохладная рассветная дымка на тропическом острове. Помимо крыши над головой джентльмену стоит озаботиться еще и тем, чтоб не умереть с голоду, а эта перспектива делалась все более и более реальной. Оставшиеся у Герти гроши не могли обеспечить подходящего и, главное, стабильного питания, к которому он привык.
Обыкновенно по утрам он делал вид, что ужасно спешит в город по важным делам, оттого спрашивал в ресторане лишь кофе с гренками. «Совершенно нет времени, - извиняющимся тоном говорил он официанту, - Пообедаю сегодня где-нибудь в Майринке. Не подскажете ли приличный ресторан?». Пища эта, без всякого сомнения, полезная и не обременительная для желудка, при всех своих достоинствах не располагала к долгим прогулкам по городу, которыми Герти вынужден был себя занять. Уже к полудню он ощущал себя так, словно выдержал сорокадневный пост, а подъемная сила пустого, как воздушный шар, желудка казалась настолько велика, что Герти чувствовал себя готовым бросить вызов «Графу Дерби».
Очень быстро он обнаружил, что в узких улочках жилых кварталов, если уйти подальше от огней Айронглоу и искрящегося ресторанного хрусталя, можно довольно сносно перехватить несколько сытных крох с минимумом ущерба для собственного кармана, который также делался легче день ото дня. Практичнее всего в этом отношении были лотки «полли», которые прятались в тени под плетеными навесами и предлагали прохожему свои необычные блюда. В самом скором времени Герти освоился в здешней кухне, найдя ее весьма оригинальной, непривычной на вкус, пестрой, но, в то же время, сытной и интригующей.
В маленьких глиняных горшочках тут подавали «иа ота[11]», кисловатый, но освежающий и пикантный, лучшее, что придумано человечеством для того, чтоб переносить здешнюю жару. Сладкий «тое[12]» со множеством вкусовых оттенков напоминал Герти старый добрый английский пудинг, разве что немного мучнистый. А креветочная похлебка и подавно казалась Герти вкуснее, чем «виндзорский суп» в лучшем лондонском ресторане.
Удивляло его лишь то, что здешняя кухня, демонстрируя изобилие овощей, фруктов, мяса и моллюсков, невозможное на континенте, совершенно игнорировала рыбу. По крайней мере, за все время Герти не обнаружил ни единого блюда, содержавшего в себе рыбу хоть в каком-то виде. Это его удивило, поскольку прежде он искренне полагал, что Полинезия кишит рыболовецкими судами, а смуглые дикари бьют рыбные косяки острогами где ни попадя. Однако жители Нового Бангора, кажется, склонны были игнорировать рыбу, довольствуясь прочими дарами природы, и Герти это вполне устраивало.
И все же подобное положение вещей не могло вечно оставаться неизменным. Звон меди в карманах Герти с каждым днем делался все более приглушенным, приобретая отчетливый минорный лад. На пятый день своего пребывания на острове Герти вынужден был признать себя полным банкротом, не способным купить и подгнившего банана. На шестой он заложил в ломбарде свои беккеровские часы и выручил на этом целых две кроны[13]. Впрочем, половину этой суммы пришлось внести на счет полковника Уизерса в «Полевом клевере», где на него уже начали немного косо смотреть. А оставшейся суммы при всей возможной экономии хватило Герти лишь на четыре дня.
Вызова из Канцелярии все не было.
Багаж Герти постепенно начал худеть. Первым пропал набор из трех пишущих ручек «Уотермэн» и серебряная чернильница. Затем – пара превосходных галстуков от Бэккинджа. За галстуками последовало пресс-папье в виде коралла с памятным тиснением от бывших сослуживцев «Ad augusta per angusta[14]». Компактное складное увеличительное стекло исчезло следующим. А сразу за ним исчезли перламутровый перочинный нож и шейный платок китайского шелка.
Тяжелее всего было расстаться с блокнотами, предназначенными для записей. Отказаться от них значило в некотором смысле отказаться и от планов по созданию путевых записей. Но, в конце концов, Герти избавился и от них, убедив себя в том, что если он не раздобудет денег как можно быстрее, записи о его пребывании в Новом Бангоре будут опубликованы в газете, причем, вероятно, в разделе криминальной хроники.
Удручающе быстро покончив со своим основным фондом, Герти попытался сбыть и прочую мелочь, оказавшуюся в его багаже, но значительного спроса не обнаружил. Солидная брошюра «Нравы Полинезии» Спенсера и О'Коннора здесь годилась лишь на растопку. «Тысяче островов» Блуминга посчастливилось больше. Мальчишка-посыльный из ломбарда предложил за нее три пера чайки, медную пуговицу с гербом и китайский фонарик, польстившись, вероятно, на изображения полуголых пляшущих дикарей, щедро разбросанные по тексту иллюстратором. Герти вынужден был эту сделку отвергнуть, хотя мысленно и признал, что предложенная цена вполне отвечала качеству предлагаемого им товара.
Как вскоре обнаружил Герти, активные прогулки по городу не столько способствовали экономии средств, сколько, напротив, вызывали жесткий финансовый дефицит. В сочетании с морским воздухом они вызывали волчий аппетит, обуздать который оказалось почти невозможно. Не иначе, сказывалось также нервное напряжение и относительно юный возраст. Как бы то ни было, всех вырученных средств ему хватило на две недели, после чего тучный когда-то дорожный саквояж уменьшился до минимально возможных размеров и худеть начал уже сам Герти.
В Канцелярию он теперь звонил раз в два-три дня, но результат оставался прежним. Бумаги о назначении на должность все еще оформлялись, а мистер Беллигейл по-прежнему заверял Герти в том, что формальность эта долго не продлится.
От постоянного ожидания, сопряженного со скудным питанием, Герти стал нервозен и раздражителен. Он перестал совершать прогулки по городу, все чаще коротая время в духоте своего номера. Произошли изменения и во внешности. По лицу разлилась нездоровая бледность, напомнившая ему болезненную белизну клерков из Канцелярии, глаза приобрели блеск и, кажется, потемнели. Мистер Шарпер был бы доволен - теперь Герти куда больше походил на путешественника и первооткрывателя, преодолевавшего на плоту Индийский океан, чем тогда, когда впервые ступил на землю Нового Бангора.
Герти попытался
