В итоге прошло немногим больше полутора часов, когда в зале нас осталось четверо. Мужчины первым делом поспешили избавиться от плащей, я же ограничилась снятым капюшоном.
– Теперь можно и представиться, – жизнерадостно сообщил старший в паре, с интересом разглядывая меня. На вид он казался ровесником Ветрова, а в остальном представал его полной противоположностью – тонкокостный, изящный, с одухотворенным красивым лицом, светлыми вьющимися волосами и солнечной улыбкой. – А то получается невежливо: мы о вас достаточно наслышаны, а вы даже не знаете наших имен. Гвардии ротмистр Марков Дмитрий Сергеевич, к вашим услугам, для вас – просто Дима.
– Очень приятно, Дмитрий Сергеевич, – протягивая ему руку, невозмутимо кивнула я. Стоявший за моим плечом Ветров выразительно насмешливо хмыкнул, за что удостоился от друга странного непонятного взгляда.
– А это – гвардии поручик Анютин Геннадий Иванович, – представил Марков своего спутника. Вопрос о странном прозвище отпал сам собой, хотя менее неподходящим от этого казаться оно не стало: Анютка был очень крепким солидным мужчиной с квадратным лицом, густыми усами и очень тяжелым взглядом. Выглядел он значительно старше своих товарищей.
– Рад знакомству, Ваша Светлость, – солидным басом, очень подходящим остальной внешности, проговорил тот.
– Взаимно, Геннадий Иванович, – кивнула я и ему. Мою руку Анютин брал с такой осторожностью, как будто боялся сломать неосторожным прикосновением. Впрочем, учитывая ширину его по-настоящему огромной лопатообразной ладони, это было неудивительно.
– Вета Аркадьевна, окажите честь… – начал Марков, но Ветров оборвал его на полуслове.
– Не окажет, – мрачно проговорил он, обхватывая меня одной рукой за талию и рывком привлекая к себе. Опешили все, даже на невыразительном лице поручика отразилось удивление.
– Игорь, ты ему даже договорить не дал, – озадаченно укорила я, поднимая на Одержимого взгляд. Тот даже не посмотрел в мою сторону, продолжая буравить Дмитрия очень тяжелым недовольным взглядом. Марков перевел взгляд с меня на Ветрова, потом обратно, глаза его удивленно расширились, а потом он вдруг уставился на товарища с шоком и даже почти ужасом.
– Игорь, ты что! Да я бы никогда…
– Конечно, извини, – глубоко вздохнув, проговорил Ветров, и хватка на моей талии ощутимо ослабла. – Я… погорячился.
– Понимаю, – медленно кивнул Дмитрий, не сводя напряженного взгляда с ротмистра. – Но постарайся держать себя в руках, потому что это повод для дуэли, а ты знаешь, как к подобному между своими относится Удалов. Я понимаю, что тебе по большому счету плевать и на него, и на возможные последствия, но… в свете подобных обстоятельств это может плохо кончиться, – добавил он уже более спокойным тоном, взглядом указав на меня.
А я стояла, переводя взгляд с одного офицера на другого, и пыталась сообразить, свидетелем чего только что стала. Для более-менее конкретных выводов не хватало информации, но и без нее кое-что было ясно. Только что Ветров заподозрил своего друга в каком-то весьма дурном намерении, объектом которого была я. Причем, судя по реакции Маркова, подобные подозрения были более чем оскорбительными, и даже сам Игорь быстро признал, что они беспочвенны.
И судя по напряжению, охватившему мужчин, даже молчаливого Анютку, намерение это было гораздо серьезней, чем просто увести у друга женщину. Учитывая их личности, не нужно было долго думать, чтобы догадаться: это было как-то связано с природой Одержимых. Значит, с этой самой природой теперь как-то связана и я сама. Только вот как, и чем это могло грозить?
Задавать вопросы прямо сейчас я поостереглась. Во-первых, потому, что правды мне бы все равно никто не сказал, а во-вторых, с учетом взвинченного состояния Ветрова это могло закончиться очень некрасивой сценой, устраивать которую при посторонних не хотелось вдвойне. Поэтому я предпочла отвлечь спорщиков на более простые и приземленные вещи.
– Господа, вы так и планируете продолжать беседу здесь? Не спорю, место живописное, но я бы предложила не тратить время и тронуться в путь, он ведь неблизкий.
При этих словах мужчины очнулись, даже как будто несколько смутились и суетливо начали готовиться к отбытию. Оная подготовка много времени не заняла: Анютин двинулся вокруг транспорта, пристально его разглядывая и порой почти любовно оглаживая ладонью борта, Марков забрал у Ветрова нашу сумку и забросил ее внутрь аппарата, а Игорь легко подхватил на руки меня. Как я удержалась от несолидного испуганного вскрика – не знаю; наверное, просто повезло. Почти сразу, без перерыва и виденного в прошлый раз вихря теней последовал знакомый рывок вверх, и я опять оказалась на спине неза перед Ветровым.
Зато сегодня мне довелось посмотреть за процессом посадки Одержимых в седла со стороны. Получалось удобно, немного забавно и жутковато: тень из-под ног всадника поднималась вверх плавным текучим движением, раздаваясь в стороны, и тот оказывался на спине скакуна. Почти мгновенно и, кажется, из любой позы, потому что потустороннее создание само подстраивало положение человека под себя.
На этот раз я предпочла зажмуриться, пережидая головокружительные ощущения, и, когда открыла глаза, вокруг была уже знакомая тьма знакомой дороги-между-мирами. Рядом рысили по млечному пути незы других офицеров, а вот транспорта в обозримом пространстве не наблюдалось.
– А где… – машинально начала я, кивая в ту сторону, где он должен был находиться.
– Не забивай голову, – посоветовал Ветров. – Все так, как должно быть.
– Игорь, я всякого повидал, но это – что? – Дмитрий широко повел рукой, озираясь по сторонам.
– У меня есть предположение, что это представление Веты, – спокойно пожал плечами тот. – А как это возможно – только Богу ведомо.
– Я не Он, но пара предположений есть. Либо госпожа Чалова изменила твое восприятие, либо так на тебе сказывается ее присутствие. Собственно, для чистоты эксперимента тебе стоило бы попробовать ступить на дорогу одному, сразу стало бы ясно. Я бы предложил для контроля еще отправить Вету Аркадьевну с кем-то другим, но не буду, – усмехнулся он, заговорщицки мне подмигнув.
– Почему? – я предпочла сделать вид, что не поняла намека.
– Потому что не хочет со мной ругаться, – голос Ветрова прозвучал насмешливо и достаточно спокойно, чтобы я рискнула продолжить расспросы и все-таки уточнить:
– А из-за чего ты так разозлился?
– Не скажу, – в голосе проскользнули знакомые интонации, и мне не надо было поднимать взгляд на его лицо, чтобы увидеть на нем ту самую мерзкую глумливую ухмылку.
– Почему? – несколько озадаченная прямолинейностью, продолжила допытываться я.
– Потому что разглашение природы Одержимых и фактов, связанных с ней, за пределами посвященного круга приравнивается к государственной измене, – все с той же насмешкой пояснил ротмистр.
– И кто входит в посвященный круг?
– Его Императорское Величество и цесаревич. И Одержимые, конечно.
– И все? – недоверчиво нахмурилась я.
– И все, – безжалостно подтвердил Ветров. Я подняла взгляд на Маркова, и тот с легкой сочувственной улыбкой кивнул, подтверждая слова товарища.
Я, конечно, знала, что их тайны берегут, но чтобы вот так…
Разговор на этом оборвался. Мужчины явно были не настроены на беседу – кажется, дорога-между-мирами их к этому не располагала, – а мне хотелось спокойно подумать. Эта таинственность вокруг природы Одержимых представляла собой гораздо более серьезную проблему, чем могло показаться стороннему наблюдателю. Сильнее всего в этой жизни я не люблю что-то не понимать, а здесь образовался неразрешимый парадокс. Потому что с понятием государственной тайны я также была прекрасно знакома. Окажись я в стороне от этой загадки, я бы спокойно закрыла на нее глаза и выкинула из головы, но волею случая она заняла в моей жизни слишком много места, чтобы продолжать ее игнорировать. Более того, она явно претендовала на еще большее.
Мне казалось невозможным понять Ветрова, не имея представления о такой важной, основополагающей части его жизни. Невозможно понять – невозможно поверить, невозможно поверить – невозможно… ничего серьезного. Но, впрочем, я была готова попытаться. Если не смириться, то хотя бы разобраться своими силами. В конце концов, к измене приравнивается разглашение, а попытки выяснить желаемое другими путями вполне могут увенчаться успехом. В конце концов, меня же не интересуют тонкости их силы и восприятия, мне важно знать, как все это сказывается на личности и характере одного конкретного человека.
На этих мыслях меня и сморил сон.
И даже, кажется, снилось что-то очень хорошее, потому что просыпаться я не хотела совершенно. Там, за пределами сна, что-то происходило; я смутно слышала голоса, силилась вспомнить, кому они принадлежат, но никак не могла толком выбраться из уютного теплого кокона.
