Из своих опытов психологи сделали смелый вывод. Они заключили, что у человека скорее всего единый способ внутреннего представления информации. Читает ли он текст, воспринимает ли образы, использует ли данные прошлого опыта, человек всегда опирается на семантическую глубинную структуру, подобную той, которую мы усмотрели в истории с Ниной и Ваней.
Написал я фразу: "Из своих опытов психологи сделали смелый вывод", и стал сомневаться, правильно ли читатели произведут преобразование ее поверхностной структуры в глубинную. Избави вас боже понять меня так, что "все психологи сделали смелый вывод". В согласии с требованиями логики речь тут лишь о том, что "существуют такие психологи" или "некоторые психологи сделали...", не более.
Их вывод не становится от этого менее серьезным. Пусть в будущем проведут новые опыты, которые уточнят сегодняшние суждения, например, найдут, что процессы преобразования и сравнения у человека не отделены друг от друга, а переплетены между собой. Пусть сама форма смыслового представления будет начисто отброшена и заменена другой. Главное сохранится, сохранятся поиски единого семантического представления, продолжится выявление приемов перехода от него к поверхностной структуре.
Не дожидаясь будущих прозрений, сегодняшний этап развития семантических идей резонно использовать на практике. В Новосибирске, в Вычислительном центре Сибирского отделения Академии наук, коллектив под руководством А. Ершова и А. Нариньяни интенсивно работает над программой РИТА.
Привыкший к причудам специалистов по Искинту, читатель подозревает уже, что РИТА не женское имя, а новообразование. Ваша правда, под поверхностной структурой РИТА скрывается смысл: Рисунок - Информация - Текст - Автор.
РИТА - двусторонний преобразователь; она способна превратить рисунок в русскую фразу, а предложение на естественном языке - в аккуратный рисунок. В основе ее преобразований - глубинное семантическое представление.
Любой из нас может стать Автором и изложить РИТЕ замысел своего рисунка, скажем такой:
За забором из штакетника стоит
одноэтажный домик с тремя окнами
по фасаду и трубой.
РИТА тотчас приступит к анализу задачи. Сделает разбор по частям речи. Построит синтаксическое дерево, даже два дерева, одно за другим (для русского языка лингвисты выделили поверхностный и глубинный синтаксический уровни). И, наконец, изготовит семантическое представление.
Здесь кончается лингвистика и начинается композиция рисунка, правила которой также известны РИТЕ. В итоге на экране дисплея появляется милая детская картинка.
Прилежные рисовальщики домиков, когда вырастают, становятся строителями химических молекул и космических ракет. Многие игрушки они навсегда оставят в детстве, но не РИТУ. РИТА - бесценное подспорье в их взрослом труде. Словесный замысел она обратит в чертеж, запутанный чертеж расскажет своими словами.
В будущем РИТА, если пожелает, станет сотрудничать с художниками и скульпторами. Несмотря на обаяние этих контактов, мы не будем входить в подробности изобразительного искусства, а "вернемся к нашим баранам" - поверхностным и глубинным структурам предложений.
Черных и белых овечек, столь нежно лелеемых современной лингвистикой, принес в науку Н. Хомский. Его порождающие и трансформационные грамматики произвели революцию в лингвистике. В одной из своих работ он сожалел, что психология и лингвистика не открывают новых территорий, как физика.
Физики XX века поразили общество, рассказав о явлениях, которые никак не могли быть предугаданы нашей интуицией, - о скачках, или спинах электронов. А наши мысли, а слова, которые мы произносим, - это не электроны. Здесь всем все интуитивно понятно, привычно, кажется очевидным.
В. Шкловский писал в начале 20-х годов:
"Люди, живущие на берегу моря, так привыкают к шуму волн, что они его никогда не слышат. Точно так же мы едва ли когда-нибудь слышим слова, которые произносим... Мы смотрим друг на друга, но мы не видим друг друга. Наше восприятие мира покинуло нас, осталось только узнавание".
В. Шкловский показал, как сломать очевидность и банальность, на примере рассказа Л. Толстого "Холсто-мер". Неожиданный взгляд на мир, взгляд со стороны лошади, буквально опрокидывает представления читателей, обращается к их чувствам, минуя затертые шаблоны привычного. Взгляд гораздо более человечный, чем у людей, исходит не от человека, и здесь скрывается притягательная странность.
В. Шкловский так и назвал добытую им эвристику - метод остранения.
Подлинной науке, как и подлинному искусству необходим метод остранения. Л. Толстой посмотрел на людскую жизнь с позиции Холстомера. Н. Хомский - на язык с позиции вычислительной машины. В результате им открыта новая, оригинальная, сказочно богатая территория, и сделано это лингвистом, а не физиком.
У Н. Хомского сотни учеников, среди которых немало опровергателей его теории, тех, кто продолжает остраненпе. Если у учителя главное - синтаксис, то ученики выдвигают на первый план семантику, отдав ей ключевую роль в понимании предложений. Семантика, говорят они, должна быть динамичной, порождающей.
Автор метода порождения не может на манер Тараса Бульбы заявить: "Я тебя породил, я тебя и убью". Метод идет вглубь: не ограничивается синтаксисом, охватывает развертывание смыслов. Ревнители старины (в данном случае "старина" относится к 1965 году) называют порождающую семантику "новым платьем короля", "зомби, ожившим мертвецом" и даже "чудовищем Франкенштейна". Эти клички входят в заголовки научных статей - таков накал борьбы.
Борцы за порождающую семантику, считая, что брань на вороту не виснет, работают много и продуктивно. Их примеры недостатков старого подхода становятся все более разительными, их самостоятельные идеи - все более конструктивными. Для русского языка глубокие исследования такого плана проводит Ю. Мартемьянов.
Наш рассказ в этой и предыдущей главах о смысле предложений и о семантических сетях гораздо ближе к порождающей семантике, чем к "объяснительному" подходу Н. Хомского.
Увлекшись обсуждением общих вопросов семантики, а быть может, прелестями РИТЫ, мы совсем потеряли из виду две скромные фразы, с которыми обратились к машине: "У меня сегодня болит голова. Придумай, пожалуйста, нам задачу полегче".
Для первой из наших фраз мы построили синтаксическое дерево (нетрудно сделать то же и для второго предложения). Есть у нас в запасе и дерево смыслов для понятия "голова". Станем выбирать из двенадцати нанесенных на него смыслов единственный, точно соответствующий фразе, с которой мы обратились к Ис-кинту.
Пожалуйста, сделайте это, читатель. Я уверен, что, подумав, вы отбросите все смыслы, кроме одного - "способность к мышлению". Попытаемся понять, как вам это удалось.
Поскольку синтаксическое дерево содержало дополнение "у меня", слово "голова" не замещает здесь человека целиком и не имеет значения "руководитель". Отпадают также "жизнь, существование" - протяженный смысл не может соседствовать со скоротечным "сегодня". Остаются "часть тела", "начало чего-либо", "мозг, память" и "способность к мышлению".
Что же именно? Исходя только из данной фразы, на вопрос ответить нельзя. Вы сделали свой выбор, читатель, потому, что помнили вторую фразу обращения к машине. Там указано, что "голова" должна была решить задачу, то есть проявлять способность к мышлению. Для нашей фразы из всех перечисленных значений наиболее подходит "способность к мышлению".
Итак, чтобы выбрать правильный смысл одного слова, пришлось перебрать все слова данной фразы, да еще привлечь соседнюю. Смысл слова гораздо больше зависит от окружения, чем от него самого. Некоторые лингвисты даже утверждают, что одиночное слово не имеет смысла, как геометрическая точка не имеет ни длины, ни ширины.
Это подтверждается и нашей фразой. Слово "болит" тоже весьма многогранное (в его дереве смыслов зафиксировано девять ветвей), обретает здесь смысл "частично повреждено". Слово "сегодня", такое прозрачное ка первый взгляд, указывает на часть текущих суток, но на какую? С семи утра до девяти вечера? Или от полудня до полуночи? Или в глухое ночное время?
Это зависит от профессии и привычек говорящего, от его отношений с собеседником. В разговоре двух людей почти всегда ясно, что имеет в виду один из них, когда приглашает: зайди ко мне сегодня. А если возникает сомнение, приглашенный попросит уточнить: до занятий? Вечером? После спектакля? Перед сменой?
В нашем случае Искинт должен установить, что "сегодня" имеет смысл "в рабочее время, приблизительно с 8.30 до 17.30". Он приходят к такому выводу, зная, что вычислительная машина работает в одну смену, то есть используя информацию, вообще не входящую в две понимаемые им фразы.
Поскольку синтаксическое дерево уже выявило, что голова болит у человека, обращающегося к машине, полный смысл первой фразы таков: "У человека, обращающегося к машине с 8.30 до 17.30 текущих суток, частично повреждена способность к мышлению".
