открыл портсигар.
– Английская дрянь! – проворчал он. – Неужто все дрянь, что идет из этой проклятой страны? – Он закурил свою папиросу и затем начал: – Это было уже давно. Я был тогда еще совсем зеленым фуксом[29], семнадцати лет от роду. Я был так же невинен, как кенгуренок в сумке у его матери, но изображал циничного прожигателя жизни. Должно быть, это выходило забавно…
Однажды ночью в дверь ко мне сильно постучали.
– Вставай! – закричал кто-то. – Сию же минуту вставай!
Я очнулся от сна. Кругом была совершенная тьма.
– Да просыпайся же! Долго ли ты еще будешь заставлять меня ждать?
Я узнал голос моего товарища по корпусу.
– Войди! – ответил я. – Дверь не заперта.
Дверь с грохотом отворилась. Длинный медик ворвался в комнату и зажег свечку.
– Долой из постели! – крикнул он.
Я бросил отчаянный взгляд на часы.
– Но позволь. Еще нет и четырех часов. Я и двух часов не спал.
– А я и совсем не спал! – рассмеялся он. – Я пришел сюда прямо из пивной. Долой из постели, я тебе говорю, и живо одевайся, фуксик.
– Да что такое случилось? Честное слово, я не вижу в этом никакого удовольствия.
– Да никакого удовольствия и нет. Одевайся, я расскажу потом.
Пока я с усилием смывал с своих глаз сон и, стуча зубами, натягивал штаны, он, сопя, уселся в кресло и закурил свою ужасную бразильскую сигару. Я закашлялся и сплюнул.
– Ты не переносишь дыма, фуксик? – прохрипел он. – Ничего, привыкнешь. Итак, вникай: сегодня утром у нас дуэль за городом, в Коттеновском лесу. Я – секундант. Госслер тоже хотел идти со мной. Мы с ним, чтобы не проспать и быть на месте вовремя, всю ночь проваландались в пивной, и он в конце концов раскис. Вот и все. Не мешкай!
Я прервал приятеля:
– Все это так, но я-то тут при чем?
– Ты? Господи Боже, какая же ты телятина! Я не имею никакого желания тащиться туда целые часы наедине с самим собой. И поэтому беру тебя. Ну, живо!
Это была отвратительная ночь: дождь, ветер, грязь. Мы побежали по пустынным переулкам туда, где нас ожидала карета. Остальные уже уехали вперед.
– Ну конечно! – бранился мой товарищ. – Вот мы и остались ни с чем, как свиньи. Служитель увез с собой корзину с провизией. Беги наверх, фуксик, посмотри, не найдется ли в буфете бутылочки коньяку!
Я звоню, жду, проклинаю, дрогну от холода, но вот наконец добываю коньяк. Мы влезаем в карету, и кучер хлещет лошадей.
– Сегодня третье ноября, – проговорил я, – день моего рождения. Нечего сказать, он славно начинается.
– Пей! – провозгласил мой коллега.
– И к тому же у меня неприятность. Да еще какая!
– Пей же, бегемот! – крикнул он и пустил мне в лицо тошнотворное облако дыма, так что меня чуть не затошнило. – Вот увидишь, телятина, – ухмыльнулся он, – я прогоню твои неприятности.
И он пустился в рассказы. Медицинские истории с секционного стола. Он был мастер на это! Он вообще не стеснялся с такими вещами: ел завтрак прямо в мертвецкой, не вымыв руки, в промежутке между двумя препарированиями. Отрезанные руки и ноги, выпотрошенные мозги, больные печени и почки – все это было ему одно удовольствие. Чем тухлее, тем лучше…
Разумеется, я пил – снова и снова – из нашей бутылки. Он рассказал мне десятка два историй, и та из них, где фигурировала разложившаяся селезенка, была еще сравнительно наиболее аппетитной. Ничего не поделаешь: этому учат медиков – держать нервы в узде.
Два часа езды, и вот карета остановилась. Мы выползаем наружу, шлепаем в сторону от дороги, в лес. Бредем в тусклом утреннем тумане под голыми, безлистными деревьями.
– Кто, собственно, стреляется сегодня? – спросил я.
– Заткни глотку. Еще успеешь узнать! – проворчал товарищ.
Он внезапно сделался молчаливым. Я слышал, как он громко икал; его хмель проходил. Мы вышли на лужайку. Там стояло человек десять.
– Франк! – крикнул товарищ.
Наш корпусный служка подбежал к нему.
– Содовой!
Франк принес корзину. Товарищ выпил три бутылки содовой воды.
– Этакая мерзость! – пробормотал он и отплюнулся.
И я прекрасно видел, что он теперь уже совершенно трезв.
Мы подошли к собравшимся и раскланялись. Здесь были два врача с перевязочными материалами. Один из них, старик, был наш корпусный доктор. Далее – три студента и их служка, болтавший с нашим. А в стороне, прислонившись к дереву, одиноко стоял щуплый еврей.
Я понял, в чем дело. То был Зелиг Перльмуттер, студент философского факультета, и он должен был стреляться с длинным Мерсером. Трактирная склока! Мерсер с компанией сидел в пивной, и в это время туда же вошел Перльмуттер с двумя товарищами. Они были встречены яростным: «Долой жидов!» Двое ушли, но Перльмуттер уже повесил шляпу на крюк; он не захотел уступить – уселся и спросил пива. Тогда Мерсер вскочил и выдернул из-под него стул, так что тот упал на пол под громкое гоготанье. Затем Мер-сер схватил с крюка его шляпу и выкинул ее за дверь в грязь, добавив: «Пшел вон, жидюга!» Но Зелиг, побледнев как мел, подпрыгнул к длинному Мерсеру и ударил его костистым кулаком по лицу. После этого, разумеется, его самого отколотили и вышвырнули вон из пивной. На следующий день Мерсер послал к нему секундантов, и еврей принял вызов: пять шагов дистанция, стрелять до трех раз.
– Что же поделаешь? – говорил мой товарищ, в качестве второго уполномоченного разбиравший все дуэльные дела. – Нужно давать защиту чести всем нашим благородным студентам. А благородный студент – тот, который, черт меня возьми, еще ни разу не украл ни одной серебряной ложки. Если б даже его звали Зе-зе-лиг П-п-перльмуттер…
Щуплый еврей в самом деле так заикался, что никогда не мог как следует выговорить собственную фамилию. Вероятно, ему понадобилось не менее получаса, чтобы изложить благополучно свою просьбу.
Он стоял, прислонившись к дереву, в затасканном пальто, с поднятым воротником. Боже мой, до чего он был безобразен. Грязные башмаки со стоптанными каблуками сидели криво и косо на его ногах. Над ними болталась бахрома брюк. Огромное никелевое пенсне с длинным черным шнуром криво висело над его чудовищным носом, который почти скрывал толстые сизо-красные губы. Его лицо было изрыто оспой и имело желто-грязный оттенок. Руки были глубоко засунуты в карманы пальто. Он упорно уставился в глинистую землю.
Я пошел к нему и протянул руку:
– Добрый день, господин Перльмуттер!
– П-по-почему с-с-соб-ственно… – возразил он заикаясь.
– Фукс, принеси сию минуту ящик с пистолетами! – резко крикнул мой товарищ.
Я крепко сжал грязную руку,
