нижнего белья не было — ничего, кроме чулок, ее стройные, бесстыдно раздвинутые ноги белели в полумраке кабинета… сама она сидела неподвижно, чуть откинувшись назад, упираясь кулаками в стол.
Глаза ее были полузакрыты, грудь вздымалась, а под длинными ресницами мерцал вызывающе-выжидающий огонь. Морис приблизился, за талию притягивая ее к себе. Адель сперва выгнулась, потом подалась к нему, обхватывая его шею руками, и они соединились.
Оказавшись в ней, он помедлил, будто хотел ей дать почувствовать полноту и силу своей эрекции — это создавало иллюзию господства над Адель; потом, всё еще сдерживая страсть, он сделал толчок и продвинулся еще глубже, теперь уже до самого конца. Адель, судорожно дыша, прижималась к нему всё ближе, ее ноги сомкнулись у него на бедрах, потом сплелись с его ногами. Внутри она была лишь чуть-чуть влажная, но необыкновенно тугая и горячая. Морис двигался резко, ритмично, судорожные, дикие возгласы срывались с его губ. Пальцы Адель впились в его плечи, ее тело выгибалось, встречая его, а он проникал очень глубоко, почти весь выскальзывая наружу. Потом застонал, прижимаясь к Адель еще теснее, содрогнулся и замер, переживая наслаждение.
Через несколько минут, когда разум вернулся к нему, когда он всё вспомнил, ему стала страшна вся степень собственного безумия. Он посмотрел на Адель. Она, освободившись из его объятий, как ни в чем не бывало, поправляла чулки. Лицо ее было спокойно и чуть лукаво, волосы растрепаны, а одежда в ужасном виде. Вот такая, с разорванным корсажем и подвязкой, сползшей на колено, она показалась ему самой обыкновенной шлюхой, и он уже понять не мог, почему не сдержался.
Ему отвратителен был этот кабинет, этот стол, на поверхности которого остались следы совершенного ими бесстыдства. Да и вообще, Морис был отвратителен сам себе. «Тупой самец, — подумал он про себя. — Да, чертов глупец, ты потерял свои деньги. Поддался чарам шлюхи, вернее, вообразил себе эти чары, а она ведь только одного хотела — не возвращать долг». Его бесило то, что в теле жили и очень ощутимы были воспоминания о том, как восхитительна Адель на ощупь и каким бурным было удовольствие, испытанное благодаря ей. Ему было стыдно перед семьей, ибо впервые у Мориса возникло ощущение, что он предал Катрин и своих детей. Никогда раньше, даже когда он изредка пользовался услугами уличных девушек, весьма невежественных по сравнению с Адель, он не испытывал ничего подобного.
Адель взглянула на него, заметила странное выражение у него на лице и пренебрежительно проговорила, пожимая плечами:
— Вы выглядите зеленым, как мальчик, впервые выкуривший ей сигару. Очнитесь, господин капитан… Я просто помогла вам понять, насколько порок может быть завлекателен.
Он потер висок рукой. Из головы не выходила мысль о двадцати пяти тысячах, но требовать их сейчас, после того, как он переспал с ней, казалось чересчур нелепым. Да и векселя не было. Адель, ничуть не заботясь о тот, что его беспокоит, направлялась к двери и, лишь раз обернувшись небрежно сказала:
— И всё-таки за одну вещь я вам чрезвычайно благодарна…
— За какую? — тупо переспросил он.
— Вы, мой дорогой, помогли мне понять, какой уродливый след оставляют подвязки на ногах, так что, пожалуй, отныне я носить их не буду. И всё благодаря вам.
Она вышла, не прощаясь с Морисом и больше ничего не разъяснив.
6
Впервые у Адель Эрио появились деньги. Настоящие. Крупные. Такие, упомянуть о которых было не стыдно.
С тех пор, как лед был сломан и нашелся первый человек, готовый выложить за одну ночь с мадемуазель Эрио немыслимую сумму в сто тысяч, для многих известных людей стало делом моды посетить Адель и заплатить ей. По крайней мере, за месяц у нее побывало около десятка мужчин, и она без ложной скромности могла бы похвастать, что ее любовниками являются самые влиятельные люди: значительные чиновники, маршалы, генералы, депутаты и даже министры. К каждому она пыталась найти нужный подход, так, чтобы ему было как можно приятнее с ней и оставалось желание прийти еще раз. К счастью, ее репутация, хотя и была скандальной, никому не казалась грязной, скорее загадочной и завлекательной.
Фердинанд Орлеанский по-прежнему покровительствовал ей, а посему Адель получала приглашения на светские рауты, побывала даже на балу у королевы бельгийской Луизы, и везде старалась вести себя безупречно, так, чтобы к ее манерам невозможно было придраться. С насмешливым удивлением она даже стала замечать, что некоторые порядочные дамы, встречаясь с ней на подобных приемах, делают вид, что совершенно не в курсе, чем она занимается. Сама Адель никак на род своих занятий не намекала и старалась ничем не отличаться от так называемых порядочных женщин, ну, а возвращаясь домой, к Тюфякину, разумеется, вела себя уже иначе, ибо от своей деятельности пока отказываться не собиралась.
Ее четверги мало-помалу входили в моду. По крайней мере, Адель прилагала все усилия, чтобы сделать их интереснее и разнообразить. Помимо того, что она сама всегда выступала на них с танцем или песней, ей пришло в голову привлечь еще и проституток к этому делу и вскоре самые способные из них образовали что-то вроде эротического театра. Эти талантливые девы улицы составили основное ядро среди «помощниц» Адель, и их она уже не меняла. К началу декабря был побит абсолютный рекорд посещаемости «четвергов шлюхи Эрио»: явилось более сотни мужчин, и Адель получила сразу три предложения на ночь.
К ней ездили как в особо изысканный, чистый, роскошный бордель, хозяйка которого была самым главным призом, звездой вечера… и понемногу многие жены начинали догадываться, куда ездят их мужья, и роптать против «бесстыдства, которая творит эта падшая женщина, воображающая себя герцогиней».
Когда Адель только начинала свою карьеру, Тюфякин взял с нее обещание, что в обмен на полную свободу она будет устраивать всё так, чтобы он сам ничего не видел, — у старого князя, когда он видел ее с другим мужчиной, разыгрывался приступ астмы. Адель обещала, а поскольку Тюфякин в среду и в четверг встречался со своими старыми друзьями, то сдержать обещание было нетрудно, — старика ведь просто не было дома. Однажды в среду Адель сама поехала с ним, выразив желание познакомиться со старыми аристократами, и неожиданно имела среди них просто-таки оглушительный успех
Это были старые, даже очень старые люди, ведущие замкнутый образ жизни, почти никого не принимавшие и не бывавшие даже в театрах. Несмотря на это, некоторые из них еще не растратили запаса сладострастия, и, увидев, какую прелестную
