Перед ним прямо на темный выметенный пол поставили жестяной лист с тремя большими мисками. Густой, наваристый мясной бульон, само мясо, поданное отдельно, нарубленное крупными кусками и пересыпанное зеленью, тонкие лепешки с кусочками топленого сала на них. И большой чайник, из носика которого доносился тонкий незнакомый аромат.
– Ешь, послушник,– маска кивнула ему.– И слушай рассказ, только не чавкай. Шайны не едят человекоподобных, не бойся.
– А я и не боюсь,– буркнул пластун, уже жуя большой кусок мяса.– Это ж фенакодус, а тут вот хоммут.
– И хорошо, что не боишься. В чайнике настоящий чай, Ерофей. Ты пил его когда-нибудь? Да что я спрашиваю, точно же не пил. Откуда он у вас здесь, в вашей крепости, у отгородившихся от всего остального мира людей. Хотя кое-что у вас получается как нельзя лучше. Смотрю на тебя, служитель церкви, и радуюсь. Вон ты какой, высокий, сильный да могучий. Куда больше наших кешайнов, не говоря уж про гао. Если монахи в Кремле такие, то какие же, скажи мне, друг Иван, воины? Молчишь? И правильно делаешь, я сам тебе могу сказать, какие они у вас там. Ты, если хочешь, продолжай прикидываться этим, как его… а, да, валенком. Знаешь, что такое валенки, нет?
Попробуй лепешку скрутить с мясом и потом запей сразу бульоном. Ну, вкусно? Так и думал, что понравится. Умеют гао готовить, ничего не скажешь. У вас-то, в крепости, говорят, неплохие быки. Вкусные? Ну не хочешь, так и не говори. Я рассказывал тебе про Хана, так?
Отвлекся, ты уж не обессудь, сейчас продолжу. Мы шли к вам очень долго, иногда мне кажется, что даже чересчур. Мы Народ, те, кто выжил в Войну, восстановили все, что смогли. Народом управляет Новая Яса, послушник, или кто ты там. Согласно ее уложений, Хан родился и вырос кешайном, воином Народа, его мечом и щитом. А я, к слову, хайн, тот, кто решает, судит и правит. Именно мы ведем Народ вперед, руководствуясь Ясой. А ты, воин Кремля, корчащий сейчас передо мной комедию, можешь думать что хочешь. Судьба твоя решится сегодня и здесь. Какой она будет – зависит только от тебя.
Хана ударил кривым ржавым куском железа один из ваших мохнатых друзей, нео. Наш Призрак, тогда еще просто Храбрый Хан, мог умереть, и должен был умереть. Но не умер, заставил отнести его к Полю Смерти и вернулся из него живым и целым. Только не говорит больше ни слова, даже мне. И еще он стал намного сильнее, Варсонофий… хотя какой ты Варсонофий? Как тебя зовут, воин?
– Дунай,– пластун вытер рот рукой.– Что тебе с моего имени, хайн? И как зовут тебя?
– Дунай? – Маска качнулась вперед.– Хорошее и сильное имя. Есть… или была, такая река. Большая, сильная и могучая, полноводная и чистая. Понимаешь, что случилось дальше? А все мы, люди, умные и сильные, да. У Народа есть своя миссия, и мы с Ханом орудие, которое ее выполняет. И мне, дорогой мой возможный друг Дунай, хотелось бы поговорить с тобой об этом, если ты не против, конечно.
– Имя… – проворчал Дунай.
– Что, не понял?
– Его звали Дунаем Ивановичем,– пластун глотнул терпкого напитка из круглой чашки с синими разводами.– Того воина, из крови которого натекла река, названная по его имени. Не надо мне рассказывать про реку, у меня под окнами одна такая течет, сколько себя самого помню.
Маска застыла, уставившись в его сторону. Баритон какое-то время не отзывался, лишь разминал ладони, сведенные вместе. Повернул голову к кешайну, неподвижно стоявшему сбоку от собеседника Дуная, кивнул куда-то в сторону. Хан подошел к шкафу, открыл, достал высокую пузатую скляницу с толстой вязаной кишкой, отходящей в сторону. Поколдовал с ней, чиркал кресалом, подкладывая что-то на самый ее верх. В комнате ощутимо запахло сладковатым, снова потянуло дымком. Дунай пожал плечами и решил нормально осмотреться.
Комната, узкая и вытянутая, с одним окном. Вытертые, покрытые пестрыми узорами ковры по стенам и на полу, стол, кресло и шкаф. И больше ничего лишнего. Да и ковры, если присмотреться, больше подходили не для тепла или красоты. Скорее для того, чтобы наружу не вырывалось ненужных звуков. Вот такие вот дела с коленкором, пластун вздохнул про себя. Ничего не пропустил? А, точно, картины. Ажно целых две штуки, висевшие напротив друг друга.
На первой красовался мордатый грозный мужик с сердитыми бровями и бородой. Чуть раскосые глаза, странная шапка и волосы в косичку. Но точно нормальный человек, не мутант, без всякой там шерсти или кожаных бородавок. Сбоку, вытянувшись лесенкой, чернели несколько загогулин. Дунай дураком себя не считал, понял, что буквы. Только как такие читать?
На другой картинке, сделанной в несколько красок, художник изобразил троих людей. Невысокого человечка, одетого в куртку со штанами, с наполовину открытыми руками и ногами. Шерсть, нарисованная малюсенькими штрихами-завитушками, угадывалась легко. За ним, покровительственно положив коротышке руки на плечи, вытянулись воин и плащ с маской. Все ясно и просто, безо всяких там двусмысленностей. Ну а свиток, болтающийся в воздухе над троицей, наверняка и был тем законом, как его… Ясой.
– Это Народ, Дунай,– маска снова заговорила.– Гао, кешайн и хайн. Три вида одной сути, возрождающие новый порядок и человечество. А бородач, на которого ты так непонимающе уставился, это Тот, чье имя не произносится. Покоритель Мира, сотрясающий Вселенную силой своего меча, сын Вечного Синего Неба. Великий завоеватель, покоривший мою родину за тысячелетие до нашего с тобой рождения.
– Он вас покорил, а сейчас вы его намалеванную рожу вешаете на стенки? – Пластун ухмыльнулся.– Странно как-то.
– Тебе сложно понять.– Хайн затянулся дымом из стекляшки. Забулькало, вода внутри окрасилась в зеленоватый цвет.– Один неглупый человек когда-то сказал: Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не быть никогда. Мудро?
– Наверное.– Дунай пожал плечами.
– А что интересно, воин Кремля, ведь он родился и вырос на Западе, да-да. Но смог, понял, сказал… Бывает и такое, хотя и нечасто. Знал бы ты, Дунай, скольких твоих бывших соплеменников мы встретили по пути сюда. Думаешь, многие из них сохранили в себе хоть толику знания о себе самих? Нет, очень малая часть, ничтожно мало. И это, знаешь ли, Дунай, очень хорошо. С такими людьми, как вы, тяжело бороться, особенно когда вам делаешь что-то хорошее, а вы не согласны.
– Какими такими? – Пластун никак не мог понять – к чему ведет хайн.
– С русскими… – Маска снова окуталась дымом.– Мне очень интересно наблюдать за вами, вцепившимися в остатки былой славы, осознавая, что не сдадитесь. Ведь, понимаешь, Дунай, мы несем с собой порядок, культуру, возрождение самой цивилизации. Пусть и не сразу, но Народ сделает все необходимое, и мир снова станет нашим, человеческим, я имею в виду. Нео, остальные мутанты, они все останутся в прошлом, стертые и из памяти людей, и с лица многострадального мира. Лишь люди и Небо будут повелевать землей, восстанавливая и преображая, создавая заново и поднимая из руин. И нам, хайнам, ведущим Народ к цели, хочется немногого. И в том числе, воин, чтобы Кремль шел с нами заодно.
– Эвон чего… – протянул Дунай.– Красиво как говоришь, заслушаться можно. Так чего тебе хочется, чтобы Кремль сдался или чтобы пошел вместе с вами порядок наводить?
– А это будет так, как захочет Небо, Дунай, и никак иначе. Другое дело, что Народ не любит лишних жертв. Смерть царит в нашем мире слишком долго, зачем она нам?
– Но кто-то из встреченных тобою наших уже решил с вами не идти? – Дунай усмехнулся.– Так, что ли?
– Так,– маска кивнула, прошелестев капюшоном.– Немногие, но не пошли. Их уже нет, к сожалению. Пусть они не были такими бойцами, как ты и твои друзья, но лучше бы их сила влилась в Народ. А так… ушла впустую, впитавшись в землю вместе с кровью, всего-навсего. Кому от этого стало легче, воин крепости? Что есть дороже жизни, скажи мне, воин?
– Мертвые сраму не имут, хайн,– пластун посмотрел в черные проемы на местах глаз маски.– Мы вас сюда не звали, и знать про вас я не знал еще недавно. Пришли бы честь по чести, помогли бы с нео справиться, отогнать их от стен Кремля. Так нет, зачем вам это? Вот девок наших красть, козни строить, разведчиков засылать вы мастаки. Хрен с ними, с маркитантами, продажные люди, душонки гнилые. Неужто ты думаешь, что вас в Кремле не встретят или что про вас не знают?
Хайн наклонился вперед, уставившись в глаза Дуная. Молчал, не шевелясь. Дымилось его кадило, наполнив всю комнатенку сладковатым дымком, от которого начинала кружиться голова. Маска чуть блестела на выпуклых ее местах, неподвижная и живая одновременно. Пластун сидел, чувствуя тяжелый взгляд, давящий почище короба с ядрами для крепостных пищалей. Кешайн со шрамом застыл сбоку, положив ладонь на рукоять меча.
– Мне хочется думать, воин, что ваш князь примет здравое решение, и Кремль впустит в себя наших людей. Если же нет, то твой народ погибнет. Весь, до последнего старика и ребенка, выживут лишь женщины, дав продолжение новым кешайнам. Понимаешь?