— Увы! — незнакомец развел руками. — Виновницей этих неудобств являетесь вы одна. Присаживайтесь...
Его французский, насколько я могла судить, был очень неплох. Я остановила свой выбор на невысокой кушетке.
— Ну? — спросил незнакомец.
— Ну? — машинально повторила я.
— Вы хотели поговорить, не так ли?
— Да... — я потратила несколько секунд на конструирование следующей фразы: — Но, простите, не с вами, месье...
Геретс что-то вякнул из недр своего кресла.
Я беспомощно оглянулась на Хорхе, все еще торчавшего у входа в гостиную, но мальчик застенчиво потупился.
— Только что комиссар Геретс оказал мне честь, представив меня вам, — перевел незнакомец.
— Что вы говорите? Как жаль, что я ничего не поняла.
— Ничего страшного, — спокойно улыбнулся он, и улыбка сразу преобразила его малоподвижное лицо. При свете этой улыбки я разглядела, что он голубоглаз и даже не лишен некоторого шарма.
Незнакомец бросил несколько слов Хорхе, после чего мой юный друг и толмач как-то неловко поклонился и исчез.
— Так вот, сеньора Мальцева, мою фамилию вы вряд ли запомните. Видите ли, испанцы любят пышные, цветистые фамилии, такова уж традиция, ничего не поделаешь. А вот имя у меня короткое и легкое — Рей.
— Конечно, — поддакнула я. — И к тому же типично испанское.
— Боюсь, что ономастическая дискуссия заняла бы у нас слишком много времени... — туг Рей выразительно переглянулся с Геретсом. Коротыш-
пропуск стр 224, 225
вовсе не национальной и тем более не государственной, а — личной. Моей.
— Службу какой страны вы представляете, Рей?
— Не комментируется, — сухо ответил он.
— У вас есть звание?
— Не комментируется.
— У вас есть дети?
— Какое это имеет значение?
— Вот видите, — сказала я, — а меня беретесь допрашивать. Причем только на том основании, что я имела глупость обратиться за помощью к полиции. Подчеркиваю, к полиции, а не к разведке, причем еще не известно чьей. Я располагаю кое-какой информацией, которая, возможно, прольет свет на обстоятельства смерти сэра Джеральда Гескина, с которым я познакомилась три дня назад. Вот и все, господин Рей.
— Вот так вот, — ухмыльнулся он. — Просто решили оказать помощь полиции. Из чистого бескорыстия.
— Этого я не говорила, не надо передергивать. Это сказали вы. Так получилось, что смерть Гескина косвенно затрагивает вопрос моей причастности. Я, разумеется, не убивала его и смогу это доказать.
— Вы уверены?
Мне стало нехорошо.
— Да, потому что, мне кажется, я знаю того, кто сделал это... Если вас интересует такая информация, я могу передать ее вам. Естественно, не безвозмездно, а в обмен на гарантии моей безопасности. Я достаточно ясно выразила свою мысль?
— Да, — Рей затушил сигару и тут же достал из кожаного портсигара новую. — Мне кажется, я хорошо вас понял. Вы, сеньора Мальцева, хотите использовать меня в своих целях. Ваш план прост: вы утаиваете ту информацию, которая может выставить вас в неблагоприятном виде, предлагая в обмен необходимую нам, но безопасную для вас информацию. Так?
— В общих чертах.
— Не пойдет!
— Почему?
— Потому что подобная постановка вопроса уместна в разговоре с комиссаром полиции, но никак не с сотрудником разведки.
— Так верните сюда Геретса, я не гордая!
— Увы, тоже не пойдет! — Рей пустил к лепному потолку сизое кольцо дыма. — Со вчерашнего дня полиция не занимается этим делом. Скажу больше: утренний звонок Хорхе был санкционирован нами. План вашей эвакуации из «Плазы» — это мой план. А вилла, в которой мы с вами так тепло беседуем, — это наша конспиративная вилла. Вы понимаете меня? Весь вчерашний день вы находились под наблюдением...
— Ну и что? Вы изучали в ванной особенности моей конституции?
Рей вынул из внутреннего кармана пиджака несколько фотографий и небрежно бросил их мне на колени. Фотографий было пять, а сюжет один: мы с Витяней в баре «Плазы». Снимки были профессиональные, отлично сфокусированные и сделанные из одной точки. Мне вдруг пришла в го-
пропуск стр 228
— Да.
— Его звание?
— Я не знаю.
— В разговоре вы называли его Мельцером. Куртом Мельцером.
— Он просил называть его так.
— Вы видели его документы?
— Нет.
— Этот Мишин-Мельцер владеет испанским?
— Нет... Не знаю. По-моему, нет.
— Во время разговора в баре вы сказали Мишину-Мельцеру, что он убил Гескина. Почему вы так решили?
— Это трудно объяснить в нескольких словах.
— Объясните в нескольких десятках слов.
— Духи. Запах духов. От Мишина пахло так же, как в прихожей гостиничного номера Гескина...
— Вы являетесь штатным сотрудником КГБ?
— Нет.
— Вы выполняете задание КГБ?
— Да.
— В чем оно заключается?
— Я должна передать профессору Тслевано сам-издаговскую рукопись одного из советских авторов-диссидентов.
— Цель?
— Она мне неизвестна.
— Когда?
— Сегодня. В перерыве между заседаниями.
— Что потом?
— Не знаю. Больше мне ничего не говорили.
— Как давно вы сотрудничаете с КГБ?
— Меньше двух недель.
— Это добровольное сотрудничество?
— Что вам сказали в Москве о Гескине?
— Что он богатый человек со странностями, любитель литературы и владелец колоссальной библиотеки. И что мне нужно с ним как бы случайно познакомиться.
— Кто осуществлял вашу вербовку?
— Андропов.
— Председатель КГБ СССР?
— Да.
— Погодите, я поменяю бобину...
Рей нашарил в кармане новую катушку. Она была на удивление маленькой. Нашествие идиот-
— Убедительно прошу вас, мистер Бердсли, аккуратно и медленно поднять руки, — не повышая голоса, как-то вкрадчиво произнес он. — И учтите, ваш затылок находится точно в перекрестье оптического прицела моего друга. Он в саду, он железный человек, воспитанный инструкторами без сердца, он никогда не промахивается, и вообще его пана был ворошиловским стрелком. Мы с ним, правда, люди серые, но вы-то хорошо знаете, что нельзя недооценивать гены...
Рей застыл, как изваяние. Мишин обошел его сбоку, неуловимым движением запустил руку под пиджак моего собеседника и выудил оттуда большой черный пистолет с никелированной рукояткой.
— Замечательно! — воскликнул он тоном парикмахера, удачно исполнившего модную прическу. — А теперь, мистер Бердсли, прошу меня извинить, но вам придется нас покинуть. И не поминайте лихом: работа такая...
Я почувствовала, как Рей напрягся перед рывком. У него даже пальцы окаменели.
Но Витяня не стал ждать, пока пружина развернется. Раздался выстрел и сразу за ним — второй.
Я закричала. Мишин подскочил ко мне и влепил такую пощечину, что я упала, больно ударившись обо что-то. Последнее, что я запомнила, — неестественная поза рухнувшего на пол Рея и Витяня, извлекающий из диктофона удивительно маленькую кассету...
...Мне снилось, что я родила ребенка. Красного, как стручок перца, и до ужаса крикливого. Не ребенок, а кошмар. Родила я его в редакции, непосредственно в своем отделе, и весь коллектив сбежался на крики моего первенца. Редактор склонился над письменным столом, на котором лежал, суча морщинистыми ножками, новорожденный, зачем-то потрогал кончиком пальца его щечку, потом повернулся ко всем и сказал:
— Вы же понимаете, что замалчивать этот факт я не могу. Придется доложить на бюро ЦК...
— Но ведь вопрос не подготовлен как следует! — возразил кто-то из сотрудников за моей спиной.
— У нас есть еще минут двадцать.
— Ну, допустим. А что делать с ним? — спросила вахтерша тетя Пюся, показывая на младенца.
— В мешок его, куда еще...
Я завопила, и тут же все мое лицо, включая уши, оказалось внутри гигантской, тяжелой, пахнущей хорошим мылом ладони.
Открыв глаза, я увидела сквозь щели между огромными пальцами стоявшего поодаль Витяню.
— Отпусти ее, — приказал он. — Наше тайное оружие, кажется, очнулось.
Хозяин клешни поднялся и отступил на шаг, и я смогла разглядеть довольно выразительное лицо с сильно развитыми надбровными дугами, огромным орлиным носом гг маленькими серыми глазками, замаскированными, как доты, иод навесом густых кустистых бровей.
— Физкультпривет, Мальцева! — Витяня ухмыльнулся и посмотрел на часы. — Ты обрастаешь криминальным опытом, как твой американский друг — трупными пятнами. Ну что, подруга, до-
пропуск стр 334
дони и тихонько завыла. Никому, даже самым лютым врагам, я не пожелала бы присутствовать на собственных поминках. Я все отчетливей понимала, что женщина по имени Валентина Мальцева — свободная, неглупая, не лишенная некоторой приятности, относительно образованная и, в целом, неплохая журналистка, к которой я так привыкла и которой порой (правда, очень редко) даже гордилась, — уже десять дней как умерла, исчезла, растворилась в непрерывной цепи химических реакций подлости, измены и насилия. Моя духовная связь с собой оборвалась. Я превратилась в слизистый дергающийся комок рефлексов. Какой там интеллект, какие нравственные идеалы? В тот момент я жила только примитивным инстинктом: защититься, забиться в какую-нибудь глухую нору, выжить, не дать себя загрызть этим матерым, не знающим жалости зверям...
