В тот же миг из люка, ведущего на крышу виллы, показалась чья-то голова и рука с короткоствольным автоматом...
29
Буэнос-Айрес. Конспиративная вилла
4 декабря 1977 года
...Я еще не видела лица незнакомца, но уже не сомневалась, что первым человеком, который окажется в поле зрения этого совсем не сказочного Карлсона, будет женщина с вымазанным черепич-
пропуск стр 247
ние вулкана крови, лимфы и сгустков мозга в самом центре желтой пустыни.
Последним ощущением, которое я запомнила, было постыдное желание блевать. Затем я почувствовала, что сползаю куда-то вниз, в темноту...
Очнулась я от знакомого уже запаха хорошего мыла. Запах был настолько сильным, что я тут же все вспомнила. Начинающаяся где-то в районе локтя ладонь бровастого теперь уже не сжимала мое лицо вместе с ушами и подбородком. Я, видимо, непостижимым образом выросла в глазах орлоносого Андрея, поскольку на сей раз его цик-лопья лапа лежала под моим затылком и легонечко — так ему, видимо, казалось — встряхивала мою голову. Наверняка этот монстр побоялся приводить меня в чувство традиционным похлопыванием по щекам — он бы сломал мне шейные позвонки.
Я открыла глаза и увидела грязно-серую обивку автомобиля и затылок Витяни, над которым в Европе явно поработал какой-нибудь Рембрандт цирюльного дела. Витяня перехватил в обзорном зеркальце мой затуманенный взгляд и удовлетворенно хмыкнул:
— Очнулась, подруга?
— К сожалению.
— К счастью, Мальцева!
— К сожалению, дебил! Неужели ты еще не понял, что мне лучше было сдохнуть, чем снова видеть ваши тупые морды...
Рука бровастого чуть напряглась, но я старалась не обращать внимания на этот тревожный знак.
пропуск стр 249
вершенно потрясающим хамством председателя колхоза-миллионера на отдыхе в Пицунде, то понял бы, насколько ты не прав...
Я вдруг подумала, что здорово устала за три дня в Аргентине. Еще неделю назад я бы выдала этим дебилам парочку соответствующих моменту слов и уж в любом случае разъяснила бы мутанту советской секретной службы метафорический потенциал того нецензурного существительного, которое он так нелюбезно (и, кстати, совершенно безосновательно) бросил в мой адрес. По сейчас я испытывала только одно желание — молчать и ни о чем не думать. В глазах моих все еще багровела и пульсировала развороченная голова того белокурого парня, а в горле застрял вязкий ком подступающей тошноты...
Я взглянула в синеватое окно «бьюика» и, естественно, не смогла определить, куда же направляется наша дружная компания, похожая сейчас на усталых после хождения по столичным магазинам туристов с Вологодчины. Я только сообразила, что поскольку с момента побоища на вилле прошло не менее трех часов, мы явно отдалялись от Буэнос-Айреса. Следовательно, рассудила я, кульминационное свидание с господином Телевано, из-за которого я, собственно, и оказалась на другом конце света, отменяется. Что ж, хоть одна хорошая новость в этом кошмаре...
«Стоп, идиотка! — вдруг обожгла меня страшная догадка. — Если отпадает необходимость моей встречи с Телевано, то, значит, миссия секретного оружия КГБ, осуществляющего операцию иод кодовым названием «Дебилка с самиздатом», завер-
— Может, там, в Москве, среди таких же чистоплюек, твое общество еще можно как-то снести. Но здесь, в деле, о котором ты не имеешь даже малейшего представления, — ты, Мальцева, со всем своим снобизмом и псевдо-предприимчивостью, — как ржавый и очень острый гвоздь в стуле. Ты — как тупая и отбившаяся от стада слониха, которая забралась в посудную лавку и переколотила в ней даже то, что от природы не бьется. Ты хитрая и продажная тварь, из-за которой практически рухнула серьезнейшая операция, а с ней вместе и моя карьера. В конце концов, ты действительно форменная блядина, ибо исключительно из-за тебя нас только чудом не превратили в корм для рыб...
— Для скота, — поправила я устало. — Рыбы вами подавились бы.
— Вить, да сколько ж... — прорычал бровастый.
— Заткнись! — крикнул Мишин, трахнув со всей силой кулаком по рулю. — Оба заткнитесь!..
30
Лес. Опушка
Ночь с 4 на 5 декабря 1977 года
— Все, приехали! — Витяня выключил мотор и откинулся на сиденье. — Кажется, пронесло, а, Андрюха?
— Ну! — невыразительно буркнул бровастый, потом полуобернулся ко мне и грубо поинтересовался: — А ты чего расселась? Вылезай, станция «Речной вокзал», конечная. Просьба освободить вагоны. Поезд следует в депо...
— Господи, теперь я наконец поняла, почему самые дурные спортсмены — обязательно из «Локомотива»...
— Что? — переспросил он.
— А почему ты не сказал: «Осторожно, двери закрываются»? Текст забыл?
— Ну, хватит болтать! Выходи!
Выходить мне как раз совершенно не хотелось: вокруг было темным-темно и совсем дремуче, как у меня на душе. По запахам можжевельника и прелой листвы, хлынувшим в салон «бьюика», я поняла, что мы находимся где-то в отдаленной лесной местности, однако разглядеть таковую не было никакой возможности. Я чувствовала, что необходимо говорить, делать что-то, иначе я вновь потеряю сознание. Только на сей раз не от вида развороченной пулей головы, а от выматывающего страха за собственную шкуру...
— Ну это уже точно в вашем стиле, умники! — я старалась говорить беззаботно, хотя и понимала, что это выглядит просто смешно: — Пилить куда-то без малого сутки, тратить народную валюту на бензин и все для того, чтобы пристукнуть в глухом лесу одинокую женщину... Вот уж действительно иа двоих — одна извилина, и та от форменной фуражки!
— Мне кажется, Мальцева, я знаю, как тебя можно обезвредить самым простым и эффективным способом... — задумчиво сказал Витяня, вытаскивая из «бардачка» сложенную карту и освещая ее тусклым лучом карманного фонарика.
— Подумаешь, Мессинг надушенный! Я тоже знаю самый простой и эффективный способ, как меня обезвредить: вернуть в редакцию — и все дела!
— Нет, подруга, редакция — это как раз твоя питательная среда, там ты премьерша. А надо просто у тебя вырвать язык, — заметил Витяня, не отрываясь от карты. — Как у классика, помнишь, наверно?
— Мишин, неужели ты намерен приникнуть к моим устам?
— Пи в коем случае! — Витяня досадливо щелкнул по карте ногтем. — Никаких уст... Все уже давно описано: взять хорошо пригнанные щипцы, накалить на спиртовке — и вырвать. Он ведь у тебя, как жало, — длинный и острый. А змея без жала — совсем другое дело. Это уже просто что-то шипящее и прссмыкающесся...
— Так ты приволок меня в эту глухомань, чтобы нести подобную чушь? Или и впрямь решил поупражняться в инквизиторстве?
— Всему свой час, подруга, — обнадежил меня Мишин. — Как говорят умные люди, еще не вечер.
— Очень тонко замечено, — лихорадочно прикидывая, о чем же говорить дальше, промямлила я. — Ночь на дворе!
Я болтала просто так, как автомат, как магнитофонная лента автоответчика, как пациентка психушки на контролируемой бдительными санитарами лужайке перед административным корпусом. Я не могла молчать, потому что эта темнота и тишина вокруг, эти двое убийц — карикатурных, как пара начинающих конферансье, но в то же время страшных и непредсказуемых, этот специфический аромат лесной прели, который все больше ассоциировался в моем сознании с запахом гниения собственного тела, — все стискивало мое горло железными пальцами тоски и физически затрудняло дыхание. Я знала: стоит замолчать и страх сломит меня окончательно. Сломит так, что я завизжу, завою, начну валяться в ногах у этих подонков, молить их о пощаде, взывать к благоразумию...
— Ты меня слышишь, второгодник? Я хочу есть, спать и мыться!
— А по сусалам? — участливо поинтересовался бровастый.
— Хорошо, — кивнула я, готовая до бесконечности продолжать этот психически ущербный диалог, лишь бы только снова не слышать лесную тишину. — Но сначала выполните мои требования. Понимаете, женщина в лесу...
— Тьфу ты, черт, сообразил наконец! — воскликнул Мишин, торопливо суиув карту в «бардачок», и повернулся к нам: — Андрей, надо избавляться от машины.
— Жечь опасно...
— Значит, закопаем.
— У тебя, что, экскаватор в багажнике завалялся?
— Завьялов! — каким-то совершенно новым голосом отчеканил Витяня.
— Это все?
— Нет. Ты испортила спектакль, который должен был вот-вот завершиться. Если можешь, прости мне мои выпады: ты ни в чем не виновата. Ведь тебя не ознакомили со сценарием, ничего не сказали об актерах и ролях, которые они исполняют. Тебя просто ввели в эпизод. «Кушать подано!», «К вам его высочество!» А ты...
— Что я?
— А ты — это ты, Мальцева. Если бы я знал, если бы я мог только предположить, что ты появишься на авансцене наших игр, я бы сделал все, чтобы этого не случилось. Я бы объяснил, что тебя нельзя использовать вслепую, я бы доказал им, что ты, сволочь, умна и потому особенно опасна в такого рода операциях. Но это решал не я... — Мишин тряхнул своей великолепной гривой. — Вот и все, Валентина Васильевна.
