— Откуда это?
В глазах Люка появилось такое же безжизненное выражение, как в ту ночь, когда я прочитала его мысли. Я провела по шраму осторожными пальцами и снова погрузилась в его воспоминание.
Стоя спиной к старому деревянному зданию, Люк прижимал острие кинжала к своему плечу, осторожно проводя линию к обручу. Выступила кровь. Его глаза оставались пусты. Следующая рана была глубже. Следующая — еще глубже. Какое-то безумие. Если он пытался избавиться от обруча, то напрасно — на нем не появилось ни царапины. Люк кромсал свою кожу на лоскуты, а обруч оставался на бицепсе. Кровь текла из каждой новой раны, заливая золото обруча.
В конце концов Люк опустил дрожащую руку с ножом. Я вздохнула от облегчения. Слишком рано. Быстрый, как гадюка, он вонзил кинжал в свою грудь и с силой повернул его. Руки разжались, голова упала на бок, извивающееся тело повалилось на землю.
Я задохнулась и усилием воли прогнала видение. На моих глазах блестели слезы.
— Ты хотел себя убить. — Слова сделали видение реальностью. Я посмотрела на него и повторила: — Ты хотел себя убить?
Люк застыл. Пытаясь подобрать место для этого эпизода в мозаике его воспоминаний, я провела пальцами по шрамам, спускавшимся к обручу.
— Почему?
— Ты все видела. У меня были причины желать смерти.
Шестнадцать лет, проведенные в лоне католической церкви, подсказывали мне аргументы, но все они казались неубедительными, и я промолчала. Внезапно стало ясно, что мне не нужен его ответ. Я не хотела ничего говорить. Вместо этого я обняла его, притянув стройное тело к себе, прижавшись щекой к шраму на плече.
Люк оперся подбородком о мою голову. Наши сердца бились в унисон. Потом я ощутила его губы, нежные и в то же время настойчивые, ощутила горячее дыхание на моей прохладной коже. Какая-та часть меня хотела, чтобы он остановился, пока я не потеряла разум, но другая часть жаждала чувствовать, как он покрывает поцелуями мою шею, мои щеки, как его губы найдут мои и выпьют мое дыхание.
Я не могла ни о чем думать: мускусный запах его кожи и прикосновение пальцев, зарывшихся в моих волосах, сводили с ума. Мой разум кричал, что я зашла слишком далеко, но тело действовало по собственной воле, прижимаясь ближе к его телу.
Я вскрикнула от резкой боли. Люк окаменел и отшатнулся, прижимая руки к сердцу. Его глаза потемнели. Боль снова пронзила мою грудь.
— Что происходит? — прошептала я.
Грудь лизнуло пламя огня. Люк съежился и прижался к подоконнику, смахнув крышку от кастрюли, которая со звоном покатилась по полу. Трясущейся рукой он потянулся в поисках опоры и рухнул рядом с крышкой на кафель. Обруч на его руке засиял белым светом, будто под действием какого-то ужасного колдовства.
Только тогда я догадалась. Это была не моя боль, а его. То, что я чувствовала — всего лишь отголосок его муки. Когда я впервые проникла в его мысли, между нами появилась странная связь. Я встала рядом с ним на колени. По моему телу пробегали волны огня.
— Люк. — Я дотронулась до его лица, он прикусил губу и посмотрел на меня. — Что с тобой происходит?
Это было страшнее всего на свете: чувствовать содрогания его тела под рукой, видеть, сколько усилий ему стоило не закричать. Он ответил сдавленным голосом:
— Меня… наказывают.
Я посмотрела в окно, пытаясь понять, кто мог за нами следить.
Люк, увидев направление моего взгляда, выдавил:
— За то… что… я сказал Элеонор.
Он застонал.
Я вспомнила лицо Элеонор, ее удивление, когда она спросила, почему он не может убить меня, заурядную девчонку. Эльфийское отродье! Я не заурядная девчонка!.. Я потянулась рукой к груди Люка, чувствуя, как медленно и с усилием бьется его сердце.
Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить, как я двигала клевер. С закрытыми глазами я увидела пламя в груди Люка, пламя, опаляющее крылья бьющегося в ужасе голубя. Пламя отражалось белым и красным в его глазах, от жара перья становились черными и бесполезными.
— Погасни, — прошептала я.
Огонь продолжал гореть. Голубь приоткрыл клюв и посмотрел в небо пустыми холодными от боли глазами.
Мне нужно сосредоточиться. Отчего может погаснуть огонь? Недостаток кислорода, верно? Я представила, как высасываю воздух, не оставляя пищи пламени.
Пламя затрепетало и погасло на одном из крыльев. Мое сердце отозвалось болью.
— Нет, — застонал Люк. Я открыла глаза и увидела, как он качает головой. — Не надо. Оставь меня.
— Но почему?
— Она поймет. — Моя рука почувствовала, как его сердце судорожно забилось. — Она поймет, что ты опасна. Сейчас… она может только догадываться…
Каждый дюйм его тела кричал от боли.
— Я не могу просто смотреть на твои мучения.
— Я… солгал ей… сказал, что ты… не угроза… — Он отвернулся. Из губы текла кровь. — Пожалуйста, Ди… не надо…
Я не знала, что делать. Я так боялась, что он умрет, здесь, на кухонном полу, лежа возле крышки от кастрюли. Хотя мог ли он умереть? После того что я увидела, я не была уверена в его смертности. Но я знала, что он чувствует боль, и смотреть, как он корчится от муки, было тяжелее, чем страдать самой.
Я легла рядом с ним, прижавшись лицом к его шее. Чем горячее становилось тело Люка, тем крепче я его сжимала. Я лежала с ним, пока он не перестал дрожать, пока не успокоился, тяжело дыша. Все это время я знала, что могу прекратить его страдания, и решение ничего не делать оказалось самым тяжелым в моей жизни.
Люк открыл глаза и положил руку на мою щеку. Я еле расслышала его слова:
— Спасибо.
Хотя, может быть, он их и не произнес вслух.
Пятнадцать
Мне не хотелось на вечеринку. Учитывая состояние бабушки, принимать участие в празднике было бы странно. Теперь, после того, как я видела муки Люка на полу кухни, это казалось полным идиотизмом. Шестое чувство подсказывало, что время дорого, и не стоит терять его ради сборища богатых юристов.
— Жизнь продолжается, — ответил Люк, когда я поделилась с ним своими мыслями. — Не надо ничего отменять. Да и чем ты займешься вместо того?
Проведу время с тобой. Мы будем лежать на кровати, я постараюсь запомнить твой запах, звук твоего голоса, чтобы никто не отнял у меня воспоминания.
— Ди… — Он накрыл ладонью мою ладонь, переплетя наши пальцы. — Тебе нужно жить обычной жизнью. Если что-то изменится, Они придут и сделают за меня мою работу.
Мы взяли арфу и поехали к Воршоу. Как Люк и предсказывал, небо очистилось, и тучи, последние признаки ненастья, скрылись за деревьями. Пока Люк вел машину, погрузившись в свои мысли, я устроилась на сиденье рядом и набрала эпическое послание Джеймсу, выплеснув всю правду. Все время, пока мы дружили, свои мысли мы доверяли письмам (точнее, смс-сообщениям), когда предмет разговора был слишком деликатным, чтобы обсуждать его лично. Помню, как мне пришло длинное сообщение от Джеймса, в котором он размышлял, у всех ли есть ангел-хранитель, и еще одно, с вопросам, является ли интровертность душевным недугом. Я тоже как-то отправила длинный текст о том, что мне трудно находить с людьми общий язык, и еще один, о музыке как возможной машине времени (у меня ушел целый час, чтобы его набрать).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
