– Не знаю, – отрезал Матвей и отвернулся от Шипшина.
На самом деле ему было достоверно известно, что ещё не переданная часть материалов находится в гостиничном номере, у Андрея Озирского. А что, если?.. Лобанов даже перестал дышать, вспомнив подслушанные слова Мамедова. Значит, Серёгу и юную парочку сделали, чтобы они не рассказали чего-то Озирскому. Вроде бы, его хотят заманить в дом, где якобы сидит какой-то парень, которого надо выкупить.
На самом же деле… Аверин, Аверин… Доходяга, торчок. Матвей хоронил его в начале этого месяца. Всё лицо у трупа было разбито в кровь, даже волосы склеились. Заворачивали его в брезент второпях, в темноте, а потом закопали на одном из пригородных кладбищ. Матвей тогда уронил в яму фонарик, не нашёл – потому и запомнил.
Прирезали Антона на Ржевке, в одном из цыганских домов. Там как раз находился Мамедов – выяснял отношения с бароном по поводу несправедливого передела зон сбыта товара на Некрасовском рынке. Барону пришлось уступить, потому что Мамедов пригрозил употребить труп в дело и обеспечить цыганам верную ходку в зону. Цыгане струхнули, а Мамедов приказал Лобанову зарыть труп и молчать. Мол, сгодится ещё это тело…
Выходит, папаня думает, что сын живой. А Озирский тоже не знает, что Антошку месяц назад пырнули насмерть. «Для чего-то им Андрей нужен», – туго соображал Лобанов. И вдруг вспомнил, что может понадобиться Али завтрашней ночью. А что, если это связано с Озирским? Надо бы его предупредить, а взамен попросить не передавать материалы по тайникам на кладбищах…
Лобанов оцепенел, испугавшись собственных мыслей, но они всё равно продолжали буравить мозг. А вдруг да получится махнуться? А потом вместе обсудить, как всё это скрыть от Мамедова. Несмотря на охвативший всё существо смертельный страх, Матвей уже не мог избавиться от навязчивой идеи.
Промучившись остаток ночи, не сомкнув глаз, он рано утром позвонил Озирскому домой. По счастью, Юляша осталась на даче и не донимала его приставаниями, истериками и дурацкими вопросами. Лобанов выкурил пачку сигарет, выпил чайник чифиря, и, как только получился согласие Андрея, сразу же поехал к Петропавловке.
Глава 5
Андрей прохаживался вдоль стены Трубецкого бастиона в ещё не рассосавшихся серых сумерках. Камень был влажным от утреннего тумана и близкой невской воды. Сильный, но тёплый ветер гнал воды против течения по диагонали к правому берегу. И они с плеском омывали грязный серый песок Петропавловского пляжа. Величавая широкая река, всегда приводившая Андрея в восхищение, сейчас почему-то нагоняла тоску. Он решил, в целях безопасности, отойти за кабинку-раздевалку и подождать Лобанова там.
Озирский уже несколько раз встречался с бригадиром землекопов с одного из пригородных кладбищ, знал его биографию в подробностях. Разумеется, было там место и тюрьме, и лагерю, и последующим тёмным делишкам. Уроженец Лодейного Поля, Матвей Лобанов сделал первую ходку, ещё не достигнув совершеннолетия. Он обвинялся по серьёзной статье – нанесение тяжкого вреда здоровью, повлекшее инвалидность потерпевшей. Матвей уже давно не ладил со своей мачехой, и когда ему сровнялось шестнадцать, жестоко избил её лопатой.
Мачеха десять лет ходила на костылях, потом спилась и умерла. А Матвей, отсидев ещё один срок за вымогательство взятки на кладбище, вернулся после освобождения к прежней своей работе. Сейчас Матвею шёл тридцать шестой год. Он явно шёл в гору и был очень доволен жизнью…
Озирский прекрасно знал, что Мотеньку припёрло, и другого выхода у него нет. Кладбищенская братия сейчас окончательно попала под колпак, и у бригадира остаётся только это утро, чтобы попытаться оттянуть надвигающийся крах. Много лет махинации администрации и рабочих нескольких городских и областных кладбищ оставались для милиции тайной. Лишь несколько дней назад Андрею удалось получить окончательное подтверждение противоправной деятельности могильщиков и окончательно вскрыть схему, по которой они действовали.
В розыскном бюро катастрофически не хватало людей, и Андрей поставил на ноги всю агентуру. Этого оказалось достаточно, чтобы в кратчайшие сроки завершить расследование, оформить его документально и положить папку на стол Петренко. Андрей, изнемогая от желания прищучить кладбищенскую шарагу, которая цинично оскорбляла самые святые человеческие чувства, несколько ночей провёл с камерой среди крестов и надгробий.
Конечно, у Матвея тоже есть шпионы, и они донесли своему шефу о том, что личные материалы Андрей в ОРБ пока не передавал. А как раз на этих кассетах и заснято самое интересное, что может положить конец не только группировке Лобанова, но и всей отлично придуманной и сработанной схеме устройства тайников под видом самых обычных захоронений. Матвеем-то ещё могли пожертвовать, но вот схронами – ни за что. И потому, вероятно, раздался сегодня утром этот звонок. Раздался тогда, когда Андрей уже его и не ждал. Он уже собирался увезти на Литейный те самые, последние кассеты.
Разумеется, Лобанов не рассчитывает изъять материалы ни из сейфа в гостинице, ни из автомобиля по дороге, так как знает о привлечении инкассаторов. Похоже, у Матвея остался только один выход – договориться с Озирским полюбовно. Громила в «ночном» камуфляже возник, словно из-под земли, минута в минуту. Андрей мысленно выругал себя за то, что заметил его лишь в последний момент, потому что думал совершенно о другом. Мотька с его тайниками уже мало интересовал Андрея, и все мысли вертелись вокруг Аверина с сыном. Сегодня вечером всё должно было проясниться, и ради этого стоило подъехать на проспект Смирнова, к павильону сдачи стеклотары.
Внешне Лобанов ничуть не изменился – те же светлые глаза с неподвижными зрачками отражали плывущие по небу тучи. Тяжёлая челюсть равномерно двигалась от жевательных движений. Лобанов явно нервничал, потому что всё время оглядывался в сторону Кировского моста, потом оборачивался к стрелке Васильевского острова, почти не заметной в тумане. Ростральные колонны были видны не целиком, а лишь частично. И потому были похожи на мираж.
– Привет! – Матвей пытался казаться покойным, но это плохо ему удавалось. Он надул свою жвачку пузырём, но лицо его было стянуто гримасой страха. – Отойдём к стене, там не так видно.
– Ты кого боишься, Матвей? Мы здесь одни. – Озирский сунул руки в карманы куртки, но к стене всё-таки отошёл. Он усмехался, наблюдая за Лобановым, который едва не клацал зубами от ужаса. – Говори, чего надо. Мне на работу через полчаса.
Минут двадцать Озирский слушал исповедь Лобанова о том, как в цинковых гробах, запаянных по всем правилам, в землю зарывались драгоценности, денежные купюры, бланки для подделки документов, в том числе и пустые книжечки паспортов. А над всем этим возвышались скорбные колонки с фотографиями мальчиков, якобы погибших в Афганистане. Около ухоженных могил лежали живые цветы, стояли венки. Могилки посещали плачущие женщины в чёрном.
Несколько дней назад, когда сотрудники ОРБ попробовали подступиться к одному такому захоронению, на них налетела экзальтированная дама в трауре. Она рыдала, каталась по земле и не давала сделать ни шагу к холмику. Но всё-таки её оттащили в сторону, пристегнули наручниками к оградке и с соблюдением всех положенных процедур вытащили гроб из ямы.
Там, по вскрытии, оказались не бренные останки воина-интернационалиста, а настоящий клад Али-бабы. Гражданку звали Эмилией Ляликовой, и никакого сына в Афганистане она никогда не теряла. У бандерши, которая торговала девчонками-малолетками близ Московского вокзала, никогда не было нормальной семьи. Просто за свои спектакли Ляликова имела от Лобанова по «куску» в день, который добросовестно отрабатывала. И остальные «цинки» никогда не летели в Ленинград на «чёрных тюльпанах», потому что ни в одном из них не нашлось ничего, похожего на человеческое тело.
– Андрей, ну тебе-то какая корысть?
Любанов пытался заглянуть в глаза собеседнику. Он отворачивался ветра, бросавшего в лицо капли дождя. Двухметровый амбал вёл себя совершенно по-детски, ныл, канючил и делал какие-то туманные намёки.
– Загребут нас, а тебе даже премии не заплатят. На твоей зарплате мои нары никак не отразятся. Зачем людям гадить, а? Я знаю, что у тебя дети маленькие есть и мать. Но ведь и ради них ничего не возьмёшь. Неужели так хочется людей воли лишить?
– Ты прав – с взяткой у тебя ничего не выйдет, – согласился Озирский. – Наконец-то усвоили, банда гадючья, что я ни в зелени, ни в «деревянных» не беру?
– Да это все знают, уже давно, – обречённо сказал Лобанов. – Очень уж ты непростой мужик. Не знаешь, как с тобой и разговаривать. Но я ведь не «бабки» хочу предложить…
– А что у тебя ещё может быть? – с невообразимым презрением спросил Озирский. – На что махнёмся? Я ведь и без тебя про эти схроны всё знаю. Ты мог бы и вовсе рот не открывать. Конечно, чистосердечное признание, раскаяние и помощь следствию могут облегчить твою участь, но совсем вывести тебя из-под удара не получится ни у кого. Я-то и не собираюсь этим заниматься. Но и Уссер, патрон твой, скорее зароет тебя в одной из тех ям…
