– Давно у нас не были, Матвей Петрович! Чего вы хотите? Кофе, соку? Может быть, шампанского? У нас армянский коньячок имеется, – по секрету сообщила официантка. – Правда, вы за рулём…
– Кофею, Тася, и пожевать что-нибудь. Подыхаю совсем, так жрать хочу! – Лобанов читал в глазах официантки плохо скрытый ужас. – Работы много, понимаешь. Мрёт народец! – И он попытался улыбнуться своему же чёрному юмору.
– Сей момент, Матвей Петрович! – Тася была вышколена на славу. Внешне она не проявляла никакого удивления. Лихо развернувшись через левое плечо, оба убежала обратно в кафушку.
Потом вернулась с подносом, присела к открытой дверце и поставила его на переднее пассажирское сидение. Матвей не решался оставлять машину без присмотра, и потом начал есть прямо в салоне – жадно, неряшливо, как животное. Поскольку Лобанов даже не помыл руки, на зубах тут же заскрипел песок, но думать о здоровье в его положении было глупо. Горячий кофе полился в рот, обжёг язык, но Матвей жевал, глотал, чавкал, наплевав на удивлённых прохожих.
Постепенно к нему вернулась способность мыслить здраво, и он благосклонно взглянул на Тасю. Она вышла для того, чтобы забрать поднос и посуду, склонилась к машине. Лобанов на сей раз обратил внимание на длинные стройные ноги официантки, на её чёрные туфельки с кожаными накладками-цветами. Скользнув оценивающим взглядом по узору на переднике, по груди и шее, Матвей наконец-то добрался до Тасиного личика. Кого-то официантка ему здорово напоминала, но от усталости и страха Лобанов долго не мог вспомнить, кого именно.
– Спасибо, что не забываете нас, Матвей Петрович! – ласковым голосом сказала Тася, пряча в кармашек чаевые – из тех же бабкиных денег. – Заезжайте ещё, будем очень рады!
– Спасибо, как получится, – вяло ответил Матвей, думая, что видит Тасю в последний раз. Но ей, конечно, знать об этом не нужно.
Светловолосая кареглазая блондинка, всё так же мягко улыбаясь, повернулась и пошла к дверям кафе. А Матвей вдруг вспомнил то, другое лицо, куда более искусно накрашенное. Да и косметика там была другая – из «Ланкома». Но всё-таки, блин, похожи, как родные сёстры! И занимаются одним делом, только одной повезло больше. Клиентов Наталья ищет не в занюханной кафушке, а в гостинице «Прибалтийская».
Матвей дал задний ход, потом лихо развернулся у самой развилки, ни с кем, по счастью, не столкнувшись. Вырулив на проспект Карла Маркса, Лобанов погнал машину к Поклонной горе, даже не зная, дома ли сейчас Наташка Малышева. Вернее, Озирская, потому что три дня назад, на своём дне рождения, она успела кое о чём рассказать Матвею и Юляше. Скорее всего, сейчас она должна быть дома и отдыхать перед ночной своей пахотой…
* * *
Так случилось, что Любанов со своей подружкой оказались на камерной вечеринке – Фея отмечала свой тридцать третий день рождения. Там же, в «Прибалтийской», она устроила неплохие посиделки для избранных, в число которых вошёл и Матвей – как нужный человек, работающий на самого Ювелира. Тогда ещё никто, включая самого Лобанова, ни сном, ни духом не ведал, что путь от фавора до падения бывает очень коротким.
За их столиком, оказалась и Клавка Масленникова, восходящая звёздочка коммерческого секса, опекаемая Наташкой. Шикарная дива почему-то привечала эту красивую молоденькую лимитчицу и, похоже, готовила её себе на замену. Матвей решил, что Наташка, всё понимая про свои годы, собирает коллектив для собственного заведения, где будет «мамкой». И Клавка, помня её доброту, станет отстёгивать процент со своих доходов, представлять Натальины интересы, выполнять её поручения. У Клавки, которая уже получила кличку Ундина, были очень хорошие шансы достойно заменить Наталью Ивановну на её боевом посту.
Матвей, не стесняясь Юляши, откровенно разглядывал Клавдию и находил, что она невероятно красива, грациозна и сексуальна. Все, кто собрался тем вечером за столом, про себя удивлялись, как в Ивановской области зародилось такое чудо. Подвязанные лентой роскошные Клавкины волосы струились по спине и плечам золотым водопадом. Огромные зелёные глазищи призывно мерцали в полумраке, и Матвей поспешно отвернулся. Несмотря на молодость, Клавка имела низкий и страстный голос, который очень нравился Лобанову, да и другим мужикам тоже. Тонкую подвижную талию облегало длинное чёрное бархатное платье, а лакированные туфельки на шпильках делали ножки ещё более изящными. Матвей заключил, что в постели Клавка даст сто очков вперёд самой Натали, не говоря уже о Юляше.
Изрядно напившись и накурившись сигарет с ментолом Наталья вдруг разоткровенничалась, чего раньше никогда не делала. Та же самая Клавка стала жаловаться на свою горькую долю, как будто совсем не хотела входить в волшебный мир иностранных отелей. Глядя на переливающуюся «брюликами» именинницу, Клавка вдруг разревелась и крикнула, что завидует ей совсем не потому, почему многие думают.
– Вот ты была женой Озирского! Чем взяла его, объясни, как в ЗАГС затащила? Я под ноги ему стелюсь, гордость позабыла, готова ползком за ним на край света… А он нос воротит, будто бы я рылом не вышла. Может, ты знаешь, какого рожна ему надо? Неучёная я, да? Так и ты институт не кончала, и Ленка покойная тоже…
– И Озирский, кстати, тоже театральный бросил, – заметил один из гостей. – В очередной раз сорвался, да так и не вернулся потом. Ему предлагали восстановиться, но он уже в каратисты подался. Там, конечно, платили больше. Богатенькие сынки к нему на Лиговку табунами ходили. Больше-то некуда было, всё под запретом. Параллельно он каскадёром подрабатывал. В таможню его уже после травмы один из бывших учеников пристроил, на хлебное место. Правда, он, говорят, мзды не брал, как Верещагин.
– Да, всё правильно, – неожиданно серьёзным, трезвым голосом подтвердила Наталья, зябко поводя голыми плечами.
Атласное платье сапфирового цвета делала её похожей на драгоценную статуэтку. Туфли, колготки и перчатки Натали были точно такого же цвета, и потому казалось, что даже лицо её чуть подсвечивается сиянием Венеры – утренней звезды.
– Он всегда свободу любил, это уж точно. Даже не свободу, а этакую разбойничью вольницу. Всегда что хотел, то и делал, и никто не мог ему приказывать. Говорят, и сейчас в ментовке начальники перед ним робеют. Он с ними на «ты» и на ручку. Слушают его, разинув рты. А уж про баб и базару нет. Хочет – женится, хочет – уходит. И никому ничего не объясняет…
– Да уж ты-то от него сама ушла! – раздался из-за соседнего столика пьяный женский голос. – А теперь ревёшь каждый день, каешься. Тоже, Мария-Магдалина нашлась! Конечно, думала, что он инвалидом останется, и вдруг чудо свершилось! Как птица Феникс из пепла воскрес, да не твоими молитвами…
– Тебя не спрашивают! – беззлобно, скорее по обязанности отозвалась Наталья. – Был грех, который теперь век не искупить. А тебе, Ундина, я ничего ответить не могу. Его душа – потёмки, понимаешь? Значит, не хочет он быть с тобой, и объяснять ничего не станет. Не жди ты его, не мучайся – ищи другого. А я его в ЗАГС не тащила. Мы перед этим год без записи жили, и я особо не торопилась. На съёмках в Средней Азии познакомились. А потом мои родители квартиру кооперативную выменяли, на Гаврской. Отца-то вскоре посадили, он в торговле проворовался, а денег при нём не нашли. Все они были вложены в жильё да в мебель, в ремонт, в машину. И записано это богатство было на меня и на Андрея. Мы только что поженились, когда всё это случилось. Ему в коммуналке, в одной комнате с матерью, тоже вломно жить было. Но только не на барахле он женился, точно! Понравилась я ему там, в пустыне. Повезло мне, наверное, потому что баб вокруг мало было. С местными-то не очень сойдёшься, не принято у них это. Одни костюмерши, вроде меня, и остались для утехи. А потом уж привык, наверное, не знаю. Конечно, мы оба налево ходили, и когда жили в законном браке. Мы такие люди, которым пресный быт противопоказан. А потом, вернувшись, с ещё большей охотой в постель прыгали…
– Так сколько ты времени с ним прожила? – неожиданно для самого себя спросил Лобанов.
– Три года, – вздохнула виновница торжества. – Может, горе нас разлучило. Родился мёртвый ребёнок – пуповиной удушило, а врачи как раз чай пили…
– Обычная история! – согласилась Юляша. – Я так первенца своего потеряла, ещё до Алёшки.
– Главное, Вацлавом уже назвали! Не только кроватку и коляску купили, но даже трёхколёсный велосипед! – сокрушалась пьяная Наталья, размазывая платочком по лицу французскую косметику. – Мать-то моя говорила, что примета плохая, а мне невтерпёж было! И, главное, в один день с Андреем родился ребёночек – первого августа! Так я хотела подарок ему сделать, а получилось… У меня постродовой психоз начался. Девчонки говорили, что я все время в раскрытое окно хотела выпрыгнуть.
– И такое бывает, – солидно подтвердил ещё один гость. – Моя сестра в уборной хотела повеситься, когда сказали про болезнь Дауна у ребёнка. Оставила его, не взяла. Теперь тоже всё молится, кается. Кто-то убедил, что Богу виднее, и надо было принять свой крест.
