Марина сказала, что мне надо всего лишь получить справку у врача — и наш садик будет готов принять моего сына в среднюю группу. И я буду видеть Олежку целый день, а значит, не придется думать, с кем оставлять его, если я и мама будем работать одновременно.
Это был бы прекрасный выход, размышляла я уже вечером, сидя с сыном на полу среди разбросанных игрушек и пытаясь заставить себя не думать о Егоре. Я вспоминала его слова о любви — и мое сердце трещало и искрило, как подожженная бенгальская свеча. Я вспоминала его слова о доверии — и свеча гасла и чадила удушливым дымом мне в лицо.
Я сделала свой выбор без оглядки на возможность быть с ним снова, и это была правда, но сердце к вечеру начинало стучать особенно громко:а вдруг это твой второй шанс, твой второй шанс...
— Сынок, — сказала я, поднимаясь и глядя на часы, когда маленькая стрелка подползла к девяти, — давай-ка доигрывай и собирай игрушки. Я сейчас поговорю по телефону и будем купаться и спать. Мам!
— Ау? — откликнулась она из кухни, где смотрела сериал.
— Я выйду на улицу, поговорю. Глянешь, чтобы Олежка игрушки собрал?
— Гляну. — Она кивнула мне, когда я прошла мимо, схватив на ходу ветровку с вешалки в прихожей, и, к счастью, ничего спрашивать не стала. — Гляну, иди.
Я вышла на крыльцо и спустилась по ступеням, вдевая руки в рукава ветровки. Ветер был еще теплый, но ночная прохлада уже опускалась на землю и иногда ухитрялась пробирать до костей. Я вздрогнула, доставая из кармана халата телефон, запахнулась, стуча зубами и кляня себя за голые ноги, но домой все же решила не возвращаться.
Уверена, через две минуты я забуду о холоде. Лаврик умеет злиться так, что у собеседника дым валит из ушей.
Он взял трубку на третьем гудке и ответил невнятным «а». На заднем фоне читала новости диктор — я краем уха услышала, как снова сообщают о взрыве КамАЗа, которым управляла террористка-смертница, где-то в Чечне, но Лаврик тут же переключил канал, и до меня донесся звук рекламной заставки.
— Привет, — сказала я.
— Привет, Никанор Палыч, — сказал Лаврик, зевнув, но тут же оборвав зевок. Я услышала, как он шевелится, устраиваясь поудобнее. — Случилось что? Я только домой приполз с работы, не стал уже вам звонить.
— Нет, — сказала я, — ничего не случилось.
Пауза была полна его неверия, которое я ощущала даже на этой стороне линии.
— Лаврик, только не ори, ладно? Я... я передумала приезжать, — наконец сказала я, и слова, будто шершавый песок, проскребли путь по моему голу. — Я останусь тут, как и хотела сначала. Мне предложили работу. Олежку берут в садик, нужна только справка от врача. Зарплата пока будет небольшая, но...
— Подожди-ка, то есть как передумала? — перебил он, но пока еще его голос звучал относительно спокойно. Я снова услышала звук движения, видимо, теперь Лаврик садился. — Ты сейчас пошутила? Я устал, как собака, мне сейчас не до приколов.
— Нет, — сказала я, — я не шучу.
— Ну тогда ты спятила? Ударилась головой? Напилась?.. — уже раздраженно предположил он.
— Лаврик...
Но его уже понесло, как сель по склону горы.
— Это Егор тебя надоумил, он тебе идейку подкинул, да? Ты помирилась с ним, угадал? Угадал, да?
— Нет, я...
— Ты же еще два дня назад, как ни в чем не бывало, собиралась приезжать! — снова перебил Лаврик. — Он что, жениться на тебе обещал? В этом дело?
— Лаврик, я передумала сама, Егор тут ни при чем, — сказала я торопливо, вдруг отчетливо понимая, как глупо я сейчас Егора подставляю. — Мынемирились. И я имею право передумать! Я хочу встать на ноги и...
— О господи, опять ты со своими ногами! Ты когда-нибудь с ними успокоишься уже или нет?! — завопил он в трубку, едва меня не оглушив. — Тебе денег мало?! Больше надо?! Скажи, сколько нужно, и закроем уже эту тему насовсем!
— Я не хочу закрывать эту тему. — Он зарычал так, что у меня встали дыбом волосы на затылке. — Мне двадцать три года. Я не хочу сидеть у тебя на шее, я тебе сто раз об этом говорила, но ты не слушал. Я не хочу быть твоей содержанкой. Я хочу сама зарабатывать и обеспечивать себя и сына...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Бред, — процедил он, и сердце у меня провалилось в пятки от огненной ярости в его низком голосе, и слова теперь звучали так, будто Лаврик продавливает их сквозь плотно стиснутые зубы. — Какой же бред ты сейчас несешь, Ника. Ты не хочешь сидеть у меня на шее, и поэтому отбираешь у меня ребенка?
Мысли мои испуганно заметались.
— Я... я не отбираю. Ты будешь видеть его. Мы с тобой договоримся.
— Отдай Олега мне — и сколько угодно вставай на свои чертовы ноги, — сказал он.
— Нет! — вырвалось у меня резко.
— Ты не имеешь права вот так забирать его, ты поняла меня?! — заорал Лаврик, окончательно сорвавшись, и я услышала, как на заднем фоне что-то с грохотом ударилось о стену. — Это мой ребенок! Мой! Мой! Мой! Мы с тобой договорились, и ты согласилась! Мы! Договорились! И черта с два я позволю тебе отнять его у меня! Черта с два я тебе это позволю, ты меня поняла?!
— Лаврик, я...
Он бросил трубку.
Меня трясло, зубы клацали, но холод не имел к этому никакого отношения. Я знала, что это не все, и что Лаврик так просто не сдается, и оказалась права. Уже через десять секунд телефон зазвонил, и когда я нажала на «ответ», голос Лаврика был похож на рык готового к нападению дикого зверя.
— Я приеду в воскресенье, и тебе лучше собрать вещи моего сына, — проговорил он угрожающе тихо. — Свои, если не опомнишься, можешь не собирать, но ребенок уедет со мной, с тобой или без тебя. Жди.
И он снова нажал на отбой прежде, чем я сказала хоть слово.
ГЛАВА 25. НИКА
Я сделала, наверное, кругов пятнадцать по темному двору, но дрожь все не унималась. Кожа покрылась мурашками, в животе противным ощущением сидел страх, а в голове то и дело всплывала угроза Лаврика — страшная угроза, которой я от него не ожидала.
Я закусила губу, глядя на экран и надеясь вопреки всему, что сейчас раздастся звонок, и Лаврик скажет, что передумал. Он должен передумать. Он же не может говорить об этом всерьез.
А если может?..
Я сжала телефон так, что стало больно, и оглянулась на дом, где ждал меня мой ни о чем не подозревающий мальчик.
Я не отдам Олежку. Пусть Лаврик приезжает, пусть устраивает скандал хоть на всю деревню, ему сына я не отдам. Он увезет моего ребенка, только если ему удастся вырвать его у меня из рук насильно.
От картины, которая вспыхнула в голове — Лаврик, я, Олежка между нами, и мы тянем его в разные стороны за руки, пока он исступленно вопит — меня затошнило. Нет, Лаврик может быть злым и очень злым, но чтобы драться со мной, чтобы пугать ребенка, чтобы всерьез отбирать его у меня...
Телефон в моей руке настойчиво зазвенел, и я не глядя нажала на «принять» и поднесла трубку к уху.
— Я так и знала, что ты опомнишься!
Пауза на том конце линии была секундной.
— Привет, Ника.
— Егор. — Разочарование в моем голосе было настолько сильным, что мне тут же стало за него стыдно. — Привет... Прости. Я думала, это Лаврик.
— Я только что с ним говорил... — Он, казалось, заколебался. — Я сейчас буду у твоего дома. Ты... Сможешь выйти?
Почти тут же я услышала мягкий шорох шин по гравию у ворот, и фары машины Егора сверкнули за забором, разгоняя густой вечерний сумрак. Мягкий свет залил непомерно разросшийся куст вишни перед домом — его давно уже надо было обкорнать, да все не доходили руки — и рассыпался в сплетении покрытых почками веточек.
Я не должна была встречаться с Егором. Мне не стоило обсуждать с ним Лаврика.
— Я иду, — сказала я легко. — Сейчас.
Я нажала на «отбой», торопливо сунула телефон в карман и застегнула ветровку, одновременно оглянувшись на занавешенные окна кухни и зала. Мамы не было видно, и мне не хотелось, чтобы она заметила машину. Слишком много вопросов. Слишком мало у меня будет на них ответов, тем более, сейчас, когда все чувства написаны у меня на лице. Я прокралась по дорожке, осторожно открыла ворота и выскользнула за них на улицу, стараясь не шуметь.
