– Не толпитесь, – крикнул он. – По одному.
Невысокий парень с зародышем бороды на подбородке протянул охраннику паспорт. Тот взял документ, словно рыбу-пиранью. Этот человек был явно чем-то раздражен. Через мгновение стало понятно, чем именно. Откуда-то сбоку к нему подошел мужчина в такой же форме, с надписью «Security» на груди, бледный, как стена больницы.
– Где ты бродишь? – недовольно пробурчал краснолицый. – Погляди, какой наплыв, до ночи не успеем.
– Успеем, – беззаботно отмахнулся его напарник, опускаясь в кресло неподалеку.
Теперь дело пошло быстрее: толпа редела, пропуская на мраморную лестницу все новых счастливчиков. Наконец, очередь дошла и до меня.
– Ваш паспорт. А сумку оставьте здесь, – сказал бледнолицый, окинув меня мгновенным взглядом. – Деньги и ценные вещи возьмите с собой.
Деньги – две синие бумажки – и аттестат я взяла с собой, с легким сердцем присоединила свою сумку к ее собратьям, горкой возвышающимся на широкой скамье.
Охранник вернул мне паспорт, в который была вложена белая бумажка: «Факультет журналистики МГУ. Пропуск». Может быть, я сохраню эту бумажку, как и первый билет на метро.
Пройдя через турникет, я ступила на мраморную лестницу, несколько шагов вверх – и перед моим взором возник цветной портрет Михайло Ломоносова.
– Девушка, проходите сюда, – окликнул меня молодой человек в очках с бейджиком на груди: «Сергей».
Я еще не привыкла к обращению на «вы», к слову «девушка» по отношению к себе, и слегка растерялась. В родном городе меня называли по имени, а в школе и вовсе по фамилии: «Эй, Книппер, дай списать домашку!».
– Проходите, – улыбнулся Сергей, пропуская меня в ярко освещенный зал, где за длинными столами сидели два юноши и девушка. У всех к одежде приколоты бейджики – «Аркадий», «Елена», «Нектарий».
«Нектарий? Вот так имя!».
– Ко мне присаживайтесь, – крикнул Нектарий.
Аркадий засмеялся:
– Самых красивых – себе, так, Ник?
Нектарий не ответил, только улыбнулся. Я присела на стул напротив него.
– Ваш паспорт и аттестат, пожалуйста.
Нектарий был толст и некрасив, волосы на его голове топорщились, словно к ним никогда не притрагивалась расческа. Рыжеватая борода топорщилась на подбородке, точно приклеенная пакля.
– Марина Александровна Книппер.
Прочел Нектарий и поднял глаза от паспорта.
– Родственница?
– Что?
– Ольга Книппер, жена Чехова, вы, случайно, не ее потомок?
Не знаю, как и почему это произошло, но мой язык, точно обладая собственной волей, повернулся и произнес:
– Да, ее.
Впоследствии я не раз размышляла об этом случае, случае первой лжи и не могла найти причин, заставивших меня солгать.
Коллеги Нектария посмотрели на меня с интересом.
– Я читал письма Книппер к Чехову, – сообщил Аркадий. – Очень занимательно.
– Возьми паспорт, – переходя на «ты», сказал Нектарий.
– А аттестат?
– Аттестат останется у нас до окончания экзаменов. В случае, если не поступишь, мы тебе его вернем.
– Поступит, – уверенно сказал Аркадий.
– Вот твой экзаменационный лист. На каждый экзамен приходи с ним и с паспортом.
– И со шпорами, – вставила Елена.
– И со шпорами, – усмехнулся Нектарий. – Да, чуть самое главное не забыл, – ты нуждаешься в общаге?
Я ожидала этого вопроса и, если бы его не последовало, мне пришлось бы самой узнавать у них, где мне жить на период экзаменов. Эти трое сидели передо мной, как жрецы древнего культа, они – я почему-то не сомневалась, – все были москвичами, и, закончив принимать абитуриентов, разойдутся по своим уютным квартирам.
Мне хотелось сказать «не нуждаюсь», но, представив холодную ночную улицу города либо зал ожидания на вокзале, где кругом – менты и бомжи, я проговорила:
– Да, нуждаюсь.
Небо не рухнуло на землю и не случилось всемирного потопа.
– Хорошо, – сказал Нектарий. – Адрес общаги знаешь? Вот с этой бумажкой – к коменданту…
Между двумя утрами: тем, когда я впервые увидела памятник Михайло Васильевичу, и еще одним июльским утром, когда я стояла у этого же памятника со следами слез на лице, не знающая, куда пойти и что делать, – прошло пятнадцать дней. Мне казалось, что первые дни в Москве я жила по своему собственному, изюминскому, времени. Времени – октябрьской мушке, привезенной мною из родного городка в сумке и застрявшей в моих волосах. Но московское время – паук, одним броском умерщвляло октябрьскую муху и вступало в свои права, заставляя дни лететь подобно оперённой стреле.
В суетливой дымке экзаменов я не замечала ничего вокруг; приходила в общагу, валилась на продавленную, нечистую кровать, едва успевая перемолвиться парой фраз с соседками по комнате: Татьяной и Дарьей. Татьяна приехала покорять Москву с Кубани, со станицы с веселым названием Задорные Дворики. Дарья – из Новосибирска, города, судя по ее рассказам, многолюдного и перспективного, в котором есть метро, пусть не такое, как в столице, но все-таки…
– Новосиб – столица науки, – говорила Дарья, поглядывая на меня и Татьяну, – По количеству живущих в нем кандидатов намбер ван в России.
Она бахвалилась своим городом так часто, что Татьяна, наконец, не выдержала:
– Если твой Новосиб такой намбер ван, то чего ты сюда приехала?
Дарья не нашла, что ответить.
«ЭКЗАМЕНАЦИОННЫЙ ЛИСТКниппер Марина АлександровнаСочинение – хорошо.История – удовл.Английский язык – неуд».
Последняя строчка, как приговор. Я разжала кулак – ветер подхватил клочок бумаги и, кружа, понес в сторону Кремля. Быть может, ветер бросит листок под ноги седеющему, но все еще привлекательному президенту, тот поднимет его и, прочтя, с досадой покачает головой: «Эх, не поступила Марина. Не могла английский сдюжить».
Воспоминание об экзамене по английскому было мучительно: My name is Marina. I was born in Izuminsk. My mother is a teacher. My father is a fireman и т. п. В Изюминске мне этого хватало, а здесь…
«Прощай», – шепнула я юноше Михайло и, выйдя за ворота, пошла вверх по улице, носящей мягкое, совсем не подходящее ей название: Моховая.
Поезд на Изюминск каждый день подходил к утреннему перрону, забирал пассажиров, ждал меня, и отправлялся, так и не дождавшись.
В журнале, обнадеживающе-толстом, с простым, всем понятным названием «Работа и зарплата», я нашла вакансию: «Продавец-консультант. Зарплата 30 тысяч рублей. Жилье предоставляется».
Жилье – это однокомнатная квартира в Свиблово, заставленная кроватями, завешенная тряпками. Здесь уже жили три девушки, и я должна была стать четвертой.
– Хозяйка просит двадцать восемь, – сообщила Ирина Мухамедовна, представившаяся директором компании. – Двадцать восемь на четыре – семь тысяч. С первой зарплаты рассчитаешься.
– Хорошо, Ирина Мухамедовна, – сказала я.
– Ну, устраивайся. Девочки помогут. А я побежала.
Хлопнула металлическая дверь.
Девочки смотрели на меня настороженно. Одна – высокая, стройная, с открытым красивым лицом, обрамленным русыми волосами, вторая – полнокровная толстушка, в моем городке ее бы назвали бой-бабой.
Из кухни вышла третья, с виду несколько старше своих товарок, худая и плоская.
– Проходи, чего стоишь, – сказала она. – Не бойся, мы не проститутки.
Ее подруги захихикали, я растерянно молчала.
– Меня Илана зовут, – представилась самая старшая.
– Это, – кивнула на русоволосую красавицу, – Ольга. А это, – Жанна.
Толстушка кивнула.
– Тебя, рыжая, как звать?
– Марина.
– Откуда ты такая?
– Из Изюминска.
Девчонки снова захихикали.
– Ой-ой, как смешно, – одернула их Илана. – Сами-то откуда? Ты, Марина, как я погляжу, совсем еще ребенок.
– Почему?
– По кочану и кочерыжке. Тебе очень повезло, что здесь не бордель, а Ирина Мухамедовна – не мамочка – сутенерша.
– Иланка, да она, похоже, и слов-то таких не знает, – сказала Ольга. У нее был несколько тонковатый, но приятный голос.
– Каких слов?
– Ну, бордель, сутенерша…
– Не знаешь?
Илана посмотрела на меня.
– Нет, – призналась я.
Три товарки уставились на меня, как на розового слоника.
– И вправду, сущее дитя, – проговорила толстушка, у которой голос, как и положено, был низкий и грудной.
– Сколько тебе лет? – спросила Ольга.
– Восемнадцать, – соврала я: на деле тогда мне едва исполнилось семнадцать.
Жить в Свиблове было легко и беззаботно. Девочки опекали меня, особенно Илана, у которой (мне по секрету сообщила Ольга) в забытой Богом липецкой деревне осталась дочка одного возраста со мной. Вообще, все три мои соседки приехали из медвежьих углов широкой нашей страны.
По вечерам мы усаживались каждая на свою кровать, и, хрустя чипсами либо попкорном, смотрели по DVD фильм или мультик, что попадалось под руку. Шевелились занавески, ползала по ним кудрявая тень, и почему-то приятно было знать, что тень эта от могучего тополя за окном, в ветвях которого застрял ветер.
