— Будь здоров, отец мой, — говорил он всякий раз, поднимая бокал.
Когда же я стал подсчитывать, действительно ли гожусь ему в отцы, он пояснил, что не в возрасте суть, а в опыте.
— В таком случае вернее называть меня внуком, — возразил я.
И правда, кто я такой? Сухопутный краб, который пристрастился дрейфовать на доисторических плотах, проверяя, сколько они могли продержаться на воде. То ли дело капитан Игорь — настоящий морской волк! Начал молодым парнем на китобойце в полярных водах. Позже, став капитаном, избороздил все моря.
Вечер закончился в просторном салоне, где собрались все сорок человек команды и офицерского состава. В ночном воздухе далеко разносилась режущая ухо громкая музыка с ближайшего соседа «Славска» — греческого сухогруза. Нелегко давалось долгое ожидание сотням томящихся бездельем моряков, которые застряли в этой плавучей железной деревне. Некоторые суда стояли здесь уже больше месяца. Капитан «Славска» рассчитывал, что еще неделю-другую придется ждать своей очереди идти вверх по реке до Басры.
В приподнятом настроении возвращались мы сквозь ночной туман к «Тигрису», крутя ручной привод. Моторная шлюпка «Славска» лежала на палубе: ремонт.
До восхода солнца оставался еще не один час, когда мы забрались в спальные мешки, но я проснулся затемно, ощутив прохладное веяние, которое проникало сквозь тростниковую стену. Ветер. Я разбудил остальных. Ветер! Протирая глаза, мы побрели к парусу и рулевым веслам. Протирая глаза, обнаружили, что ветер — хуже не придумаешь. Сила есть, да направление не то: юго-восточный. Прямо противоположный обычному для этого времени года. У нас задумано идти на остров Бахрейн, а ветер как раз оттуда.
Все против нас. Тем не менее лучше сделать попытку, чем торчать на одном месте. «Славск» отвел ладью за пределы рейдовой акватории, и мы снова подняли единственный наличный парус. Тонкая парусина, рассчитанная на попутный ветер. Парус для лавировки, с кренгельсами и ликтросом, по-прежнему лежал на крыше рубки, распоротый на части. Полнейший идиотизм! Чтобы ставить его, надо было сперва дойти до Бахрейна и найти опытного мастера, знающего, как сшивать такие полотнища. Ладно хоть у тонкого паруса площадь больше — прибавит нам скорости!
Со времени спуска на воду прошло три недели, а осадка нашей ладьи была совсем незначительной, если сравнивать с обеими «Ра». И под широким легким парусом мы стали быстро удаляться от рейдовой акватории и танкерного фарватера. Ветер усилился. Заодно он еще больше отклонился к югу. При нашем парусном вооружении оставалось лишь идти перпендикулярно к ветру, курсом 240—250°. Любая попытка править круче к ветру привела бы только к сильному сносу.
Волны курчавились белыми барашками; суда и суша скрылись из виду. «Тигрис» шел в сторону острова Файлака у берегов Кувейта. Ход был приличный, и курс нас вполне устраивал. Так и так нам надо отклониться на запад, сторонясь оживленных торговых путей в средней части залива. Пойдем пока поближе к берегам Саудовской Аравии, а когда ветер переменится и подует, как положено, с севера, мы при таком ходе за четыре дня доберемся до Бахрейна.
Однако ветер не желал вести себя как положено. Он все сильнее дул с юга, и мы с нарастающей скоростью шли на запад. Поднятая свежим ветром частая волна с глубокими ложбинами вызывала сильную бортовую качку. Чтобы устоять на мостике, надо было широко расставлять ноги. Кое-кого укачало. Асбьёрн, болезненно улыбаясь, извинился и полез в носовую рубку, чтобы лечь. Длинные колена двойной мачты начали подпрыгивать с громким стуком. Карло затянул потуже крепления, притягивающие их к башмакам.
Нам встретилось несколько дельфинов; других признаков жизни мы не наблюдали. «Тигрис» продолжал идти западным курсом в сторону Кувейта. Если южный ветер — не на один день, придется бросить якорь где-нибудь у Фай-лаки и ждать перемены погоды. Возможно, так поступали древние мореплаватели. Им недоставало многих современных удобств, но времени у них было вдосталь.
При таком направлении ветра следовало искать укрытия у северного берега Файлаки. Однако навигационная карта не сулила нам ни гаваней, ни подходящих стоянок. В широкой полосе, отделяющей с севера остров от материка, вообще не было обозначено никаких деталей. Картографы ограничились пометкой, что этот район не пригоден для судоходства из-за сплошных мелей. Правда, плоское днище, тугие бунты и умеренная осадка ладьи позволяли нам рисковать там, где другим риск был противопоказан. Норман обратился за справкой к изданной годом раньше в Лондоне «Лоции Персидского залива» и прочел вслух:
«...Эти берега редко посещаются европейцами. Обширные области здесь вовсе не заселены, и выходить из городов на материке без вооруженной охраны, судя по всему, рискованно».
Ветер еще прибавил. Наша скорость возросла. День подошел к концу, и солнце погрузилось в изрезанное волнами море впереди нас. В той самой стороне, где находился остров Файлака с его мелями.
В наши планы не входило забираться так далеко на запад. Мы нацеливались на остров Бахрейн, лежащий по пути к выходу из залива, а вместо этого теперь держали курс на Файлаку. Словно судьба вознамерилась подшутить над нами. В трудах специалистов по древнейшей истории шумеров эти два острова выступали в роли соперников. Лично я был не против того, чтобы взглянуть на Файлаку до того, как мы покинем залив. Мы плыли в исконно шумерских водах, а этот остров лежал ближе всех к древним шумерским портам. На совещании в Багдадском музее иракские ученые не один раз упоминали его. Видный исследователь Фуад Сафар склонялся к тому, что Файлака и есть упоминаемый на шумерских глиняных плитках Дильмун. Бахрейн, считал он, расположен слишком далеко.
Но стремительно приближаясь на «Тигрисе» к Файлаке, мы уже вечером первого дня спрашивали себя: не слишком ли он близко расположен? Большинство ученых помещают легендарный Дильмун на Бахрейне, потому-то мне так и хотелось туда попасть.
Одно не вызывало сомнения: в темноте прямо по нашему курсу таился бесплодный клочок суши, способный поведать немало интересного о деятельности древнейших мореплавателей. Песчаники низкого островка длиной семь миль и шириной три мили, говорил я своим спутникам, сохранили множество следов доисторической активности покорителей моря.
Сам Александр Великий наименовал остров «Икария», когда около 325 года до нашей эры здесь проходили греческие парусники, построенные в далекой долине Инда. Голая ныне земля тогда была еще лесистой, а местоположение острова делало его удобной базой для эллинов при захвате территорий по берегам залива. Хотя поблизости располагалась на материке огромная страна, названная ими Месопотамией, они воздвигли крепость и храм Артемиды на крохотном островке. Древние греки, как это было заведено у европейцев и восемнадцать-двадцать веков спустя, почитали себя открывателями, приходя в страну с другими богами и другой культурой. И только недавние раскопки показали, что, когда Александр Великий более двух тысяч лет назад приплыл на Файлаку, остров еще за две с лишним тысячи лет до него был освоен шумерами.
