Почти все лето чета Гунардсон приезжала сюда по субботам после обеда, а уезжала рано утром в понедельник. Патриция и здесь вставала в шесть, шла на лесной пруд, уровень которого старательно поддерживали бобры, и плавала в холодной воде, пополнявшейся горными ручьями. К половине седьмого она возвращалась, свежая и бодрая, к завтраку, накрытому Олафом на кухне. Потом шла работать в небольшой отдельный домик, построенный совсем недавно, с окнами во всю стену и редко когда топившимся камином. У окна стоял большой письменный стол, а перед камином — несколько деревянных кресел. В случае необходимости здесь можно было провести совещание.
В это утро гости были не совсем обычные. Она их встретила у входной двери и каждому пожала руку. Первым вошел пожилой Бэрди Тимусен, министр обороны.
— Какая у вас тут прелесть! — громко произнес он, похлопывая по плечу Олафа. — Мы с Нэнси давно мечтаем о чем-нибудь подобном.
Олаф улыбнулся. Он не стал оспаривать слов своего высшего начальника, хотя твердо знал, что поместье, в котором сейчас, должно быть, оставалась Нэнси, было куда роскошнее их скромного загородного жилища.
— Очень рады, очень рады, — говорил хозяин, широким жестом приглашая присесть, согреться и освежиться после дороги.
Вторым вошел министр координации Оле Бернардсен. Патриция при виде его заметно оживилась, следы недавнего сна мигом сошли с ее лица, она стояла, широко улыбаясь.
— Ну что ж, — сказала Патриция, когда тема погоды и цен на землю была исчерпана. — До обеда мы успеем поработать.
Она поднялась и, сопровождаемая министрами, направилась через лужайку в свой «кабинет».
— Одно из преимуществ этого скромного местечка, — заметила она, когда они уселись в деревянных креслах, — состоит в том, что Рагнер гарантирует его полную защищенность от посторонних ушей. В городе, даже при всех средствах защиты, говорит он, разговоры прослушиваются на расстоянии ста с лишним метров.
Бэрди насупился. Он знал, что она права и, более того, что девяносто процентов всех помещений в его министерстве, а также в военных штабах прослушивалось несколькими иностранными разведками, не говоря уже о собственной контрразведке, которая ему не подчинялась. В результате он настолько привык говорить общими фразами, что, когда оказывался в совершенно надежных помещениях, продолжал разыгрывать из себя полуидиота, в том числе с собственными доверенными сотрудниками.
— Темы у нас сегодня военные или как минимум полувоенные, — продолжала Гунардсон, — и мне не хотелось бы их обсуждать в более широком кругу. За последнее время почти все, что делается на заседаниях кабинета, становится известно нашим политическим противникам. Источники утечки во многих случаях известны, но отнюдь не всегда. Над этим еще предстоит поработать.
Она многозначительно посмотрела на каждого из собеседников. Было неясно, кому именно из них и какое именно поручение она хочет дать в связи со сказанным.
— Дела, которые я хочу обсудить сегодня, весьма деликатны, — продолжала она, как бы удостоверившись в том, что они готовы ринуться в бой по ее первому зову. — Начнем по порядку. Мне сообщили совершенно доверительно, что созданная нами комиссия независимых экспертов по вопросу о реприватизации вчера большинством голосов высказалась в пользу продажи государственной доли акций в пяти концернах, в том числе в ВВФ. Поскольку правительство само предложило состав комиссии и заранее заявило, что будет уважать ее рекомендации, должна признать: мы попали в крайне сложное положение.
— Кто из наших людей проголосовал за? — спросил Бэрди.
— Эдмунд Хаген.
Хаген был одним из ведущих профессоров экономики в столичном университете, старый социал-демократ, известный своими работами, обосновывавшими частичную национализацию промышленности, а позже — государственное среднесрочное планирование инвестиций в целях обеспечения технического прогресса и повышения конкурентоспособности отечественной индустрии.
— Но он же изменил своим убеждениям! — возмутился Бэрди.
— Одно из двух, — подал голос Оле. — Либо его купили, либо он переменил точку зрения.
— Нынешние взгляды Хагена, — спокойно продолжала Патриция, — заключаются в том, что государство обязано сохранить строгий контроль над всем, имеющим прямое отношение к национальной безопасности страны. Но само владение и управление концернами следует передать в частные руки, так как это — единственное средство освободиться от бюрократии, тормозящей прогресс. Хаген считает, что он сам в прошлом недооценил опасность бюрократизации, присущей государственным предприятиям.
— Впрочем… — сказала она, как бы предваряя вопрос Бернардсена, — я вовсе не исключаю, что уважаемый профессор руководствовался также и ненаучными мотивами. Так или иначе, он занял определенную позицию, и нам надо предусмотреть ее последствия. Завтра утром газеты сообщат о решении комиссии, и мы будем поставлены перед свершившимся фактом. Не исключено, что телевидение разнесет эту весть даже сегодня вечером.
Тимусен недовольно рассматривал носки своих дорогих ботинок, Бернардсен что-то быстро писал в большом желтом блокноте.
— Главный вопрос, который я вам задаю, — спросила Гунардсон, — и я жду солидных аргументов: можем ли мы, правительство, эффективно контролировать наши военные секреты, если расстанемся с ВВФ и другими производителями вооружений? Что скажете?
Бернардсен как младший явно не торопился высказывать свое мнение. Тимусен понял, что слово за ним.
— Довод Хагена и других о том, что государственная бюрократия задерживает прогресс в вооружениях, нелеп, — уверенно начал он. — Все знают, что по доле расходов на исследования и технические разработки в национальном продукте Иксляндия уступает только США, причем половина идет на оборону. И хотя наши расходы абсолютно невелики, мы находимся впереди других по ряду позиций. Я назову лишь два факта, их можно привести публично. При создании истребителя «Хернес» — он поднимется в воздух осенью этого года — были использованы новейшие композиционные материалы, более легкие, чем сталь. Все западноевропейские эксперты признают, что в настоящий момент это — самый современный истребитель на нашем континенте. Его конкурент — общее детище Англии, ФРГ, Италии и Испании — будет готов лишь через два-три года. Другой наш многоцелевой боевой самолет «Орел-72» — великолепный образец. Как вы знаете, мы уже переоборудуем наши авиабазы в расчете на эту технику, которая способна отразить самые совершенные средства нападения.
— Все это нам хорошо известно, дорогой Бэрди, — возразила Патриция, — но почему бы не передать все эти ценности в частные руки?
— Как почему? — вспылил Тимусен. — Когда фирма станет частной, она будет сама распоряжаться своими патентами. Мы очень быстро потеряем преимущества, которые у нас есть.
— Но можно принять строгие законы, запрещающие использовать военные патенты без санкции правительства.
— В теории — да, на практике — нет, — твердо сказал Тимусен.
Он от волнения снял пиджак и остался в плотном светло-сером джемпере с розовой полосой. Министр обороны всегда носил джемпер — даже в самую теплую погоду.
— Мы очень строго охраняем свои чертежи, прочую документацию, прототипы, даже оборудование. При нынешних средствах шпионажа патент перестал быть эффективной защитой технических секретов. Для крупной страны, такой как США, скопировать чужое, воспроизвести в слегка измененном виде и запатентовать у себя — дело нехитрое. Единственное, как можно этому препятствовать, — создать специальный режим для наших военных исследований в государственных концернах. Ты когда-нибудь была в гостях у Якубсена?
Патриция подумала, что, пожалуй, не следует рассказывать о недавнем посещении Олафом Симерикса. В конце концов муж не обязан докладывать жене, чем занимается на службе, особенно если служит в министерстве обороны.
А может быть, поставить во главе концернов верных людей, как, например, этого Якубсена? А нынешний режим секретности закрепить законодательно?
— Не будь наивной, Патриция, — сказал Тимусен. Он никогда бы так не позволил себе разговаривать с премьером на заседаниях кабинета. Но здесь все выглядело иначе. Он снял с себя маску старого трепача и склеротика, сразу помолодев на десяток лет. Это был прежний Тимусен, каким Гунардсон знала его еще в молодости, сотрясавший своими громовыми речами аплодирующие трибуны. — Когда ВВФ станет частным, он создаст себе параллельные симериксы, и через год ты не будешь знать толком, что происходит. А Якубсена прогонят новые акционеры, если он посмеет им сопротивляться. Особенно если акционерами станут американцы или японцы.
— Можно принять закон, ограничивающий иностранное владение акциями, например, максимум пятнадцатью процентами, — не сдавалась Патриция.
