Сергей подумал, но не сказал, что Лондон вовсе не производит впечатления захолустья, что здесь он чувствует себя спокойно, что нравятся ему и опрятные улицы, и двухэтажные автобусы, и сравнительная вежливость прохожих, которые ходят очень быстро, но не толкаются, как в Нью-Йорке. Даже ночной Сохо, с его бесконечными барами и секс-шопами, кинотеатрами и бродягами, кажется ему куда более привлекательным, чем манхэттенский Гринич-виллидж или район Сорок второй стрит возле Таймс-сквер…
Принесли «лазанью». Они отпили по глотку вина и принялись есть.
— Все это вы, конечно, знаете не хуже меня, — говорил Пауэлл. — Но то, что происходит после реформы Сити, еще нигде толком не описано.
— Наверно, вся эта лихорадка с долларами, йенами, марками дала здешним банкам немалые доходы? — осторожно заметил Сергей. Он не подталкивал разговор в интересующем его направлении. Глядя на добродушное лицо Пауэлла с узкими, должно быть, восточными глазами и аккуратно постриженными черными усиками, Нефедов думал, что его новый знакомый, с виду такой приветливый и словоохотливый, может оказаться кем угодно. За годы работы в ООН он привык к различным неожиданным поворотам судьбы.
— Об этом я уж не говорю, — отвечал Пауэлл. — Валютные колебания сейчас действительно громадны. И торговля валютой ведется теперь круглосуточно. Когда вечером лондонские банки опустевают, возникшие у них за день излишки иностранной валюты телетайпами переводятся в собственные отделения за Атлантику. А когда наступает вечер в Нью-Йорке, эти же средства перекочевывают в Сан-Франциско, Токио, потом в Сингапур, на Ближний Восток, в Швейцарию, Франкфурт, прежде чем к утру вновь вернутся в Лондон. Обернувшись вокруг планеты и сменив много раз свой национальный денежный мундир, они приращиваются на миллиарды фунтов.
Они заказали мороженое и кофе.
— Но главное, пожалуй, не в этом, — продолжал Пауэлл. — Реформа снесла перегородки двоякого рода, и это произошло совсем недавно. Одна перегородка — между банками и биржевыми конторами. Банкам разрешено играть на бирже, торговать ценными бумагами. Такого не было с начала века. Сейчас уже трудно разобрать, где солидный банкир, которому фирма может доверить свои деньги, а где спекулянт, который завтра улетучится вместе с чужими капиталами. Разумеется, я несколько преувеличиваю. Сбежать в прямом смысле теперь не так-то легко. Но то, что банки занялись весьма сомнительными делами, — факт, и до добра это не доведет.
Было видно, что Пауэлл действительно тяжело переживает происходящее. Лицо его стало мрачным.
— А вторая перегородка? — спросил Нефедов, заранее предвидя ответ.
— Второе — это открылись двери для вторжения иностранцев в исконно британские банкирские дома. Возьмите двадцать крупнейших частных банков — не тех, что имеют отделения на каждом углу и зазывают мелкого вкладчика, а здешних гномов, вроде цюрихских, которые обслуживают только крупнейших клиентов. Еще два года назад они были целиком английскими, теперь же из двадцати таких осталось только восемь. В остальные внедрились американцы, немцы, японцы, французы, арабы — в этом трудно разобраться, если не иметь своих людей внутри этих святилищ.
— Я читал о скандале в «Морган Гренфелл», — сказал Нефедов.
Суть скандала была в том, что Роджер Силиг, директор департамента корпоративных финансов этого банка, вместе со знакомыми ему представителями страховых компаний и других финансовых учреждений организовал усиленную скупку акций пивоваренной фирмы «Гиннес», с тем чтобы сделать для нее более выгодными условия слияния с «Дистиллере», ведущим производителем шотландского виски. Соперник «Гиннеса» в этой борьбе — группа «Аргайл» обнаружила подвох и предала дело гласности. Операция была незаконной. Силиг вынужден был уйти в отставку, как и руководители «Гиннеса». Началось официальное расследование, в палате общин звучали коварные вопросы, кое-кого даже арестовали.
— Да, — продолжал Пауэлл, — таких чисто британских скандалов у нас более чем достаточно. Но вот что менее известно: в этой операции замешаны американский юрист Томас Уорд, доверенное лицо ряда заокеанских фирм, и доктор Артур Фюрер, руководитель цюрихского «Банк Леу», представляющий континентальную Европу. А «Гиннес» сменил своего главного финансового советника. Им теперь вместо «Морган Гренфелл» стал банк «Лазар».
Нефедов понимающе кивнул. «Лазар» был одним из ведущих транснациональных банков инвестиционного направления, одинаково хорошо представленным в Нью-Йорке, Лондоне и Париже.
Пауэлл расплатился и встал из-за стола, приглашая Нефедова последовать за собой.
— К сожалению, я тороплюсь на лекцию. Но у нас есть еще время. Предлагаю совершить небольшую послеобеденную прогулку по Сити, заодно проводите меня, — сказал он.
Когда они оказались на Грейт-Уинчестер-стрит, Пауэлл остановился напротив пятиэтажного дома с массивными чугунными решетками на окнах первого этажа. Небольшая, до блеска начищенная медная табличка гласила: «Клейтон Бэринг энд К0».
— Вы когда-нибудь слышали об этой фирме? — спросил Пауэлл.
— Встречал в толстых справочниках, — отвечал Нефедов. — В старой марксистской книге она числится головным учреждением одной из британских финансовых групп.
— Не знаю, существуют ли такие, — скептически заметил Пауэлл, — и если да, то сохранили ли они свою британскую девственность. В «Клейтон Бэринг» из десяти исполнительных директоров теперь семь американцев. Как вам это нравится?
Нефедов рассмеялся.
— Я думал, что речь пойдет о японцах, — сказал он. — В Токио мне рассказали, что они внедряются на Уолл-стрит. А теперь оказывается, что Уолл-стрит переселяется в Сити.
— Согласен, — улыбнулся Пауэлл. — Теперь уже не всегда поймешь, американец это или хорошо закамуфлированный японец.
— Хотел бы я походить по этим кабинетам за чугунными решетками, да времени нет, — задумчиво сказал Сергей.
— Мистера Нефедова туда не пустят, не обманывайте себя. «Клейтон Бэринг» в друзья вас не возьмет. Я бы на вашем месте держался от него подальше.
Пройдя кривой переулок, они вышли на Лондон-уолл. Когда-то здесь проходила стена, огораживавшая Сити. Молча дошли до Мургейт-стрит, где находилось здание Технологического института.
— В «Клейтон Бэринг» нас с вами не пустят, — повторил Пауэлл. — Но у меня есть знакомый, который многое знает об этом банке. Хотите с ним поговорить?
— Если он работает в самом банке, то это не очень удобно. Боюсь его подвести.
— Нет, он не служит в банке, — отвечал Пауэлл. — Он — журналист, причем неплохой. Работает в «Уорлд ревью» у Кэрдинга. Не пугайтесь. Теперь всем тут приходится работать на какого-нибудь иностранца. Так вот этот парень не любит Кэрдинга, его вообще мало кто любит. Вам будет с ним интересно. Где вы остановились, в «Президенте»? Я попрошу его вам позвонить. Когда-то я учил его азбуке банковского дела, он мне немалым обязан.
Пауэлл распростился и вошел в свое здание. А Нефедов не спеша пошел по Мургейт-стрит в направлении серого бастиона «Английского банка». Весь фасад его был в колоннах. Над высоким первым этажом, как над огромным основанием, возвышалось еще четыре, отодвинутых вглубь. С боков и сзади первый этаж представлял собой сплошную стену, без единого окна и двери. Где-то в казематах этой крепости вырабатывалась финансовая стратегия центрального банка Великобритании.
Перейдя Трэднидл-стрит, Нефедов остановился у монумента лорду Веллингтону. Затем он обошел новенький небоскреб Фондовой биржи и забрел на ее галерею для посетителей, откуда был виден пустой зал, где когда-то сновали брокеры, вытесненные ныне компьютером. Сити явно обогнал Уолл-стрит, где компьютеры все еще терпели живых людей. Пройдя по Леденхолл-стрит, Сергей поболтал с одетыми в красные пальто и черные цилиндры привратниками страховой компании «Ллойдс».
Он вошел в это здание, внешне напоминавшее не то нефтеперерабатывающий завод, не то космический монумент будущего века. С высоты галереи пятого этажа, куда его доставил лифт, видны были все внутренности: ни один зал со служащими, ни один кабинет начальства не имел не проницаемой для глаза стены. Посетитель ощущал себя здесь оператором неведомого рентгеновского аппарата, проникавшего в тайны финансового мира. Но ведь это — только мираж…
Выйдя на улицу, Сергей побрел прочь из Сити. Проходя мимо одной из торговых витрин, он увидел рядом с девушкой-манекеном гревшегося на солнце живого бульдога. Нефедов вспомнил свою Альфу, отдавшую богу душу несколько лет назад, приветливо помахал лондонскому псу и двинулся дальше, вглядываясь в здания и лица прохожих…
Пинта «гиннеса» подходила к концу. Еще десять минут — и он тронется на встречу с Диком Джилсоном. «Черный монах» гудел, стало темно от табачного дыма. У никелированной стойки бара толпились преимущественно мужчины. Над стойкой металлом инкрустировано: «Сегодня пятница». Была среда, но хозяин хотел, чтобы посетители чувствовали себя свободно и расслабленно, как накануне уик-энда. На стенах рисунки: черные монахи выполняют сельскохозяйственные работы.
