— Секс требует много энергии, пойдем, пороемся в холодильнике, потому что я не собираюсь выпускать тебя до самого утра.
— Мне уже страшно, — распахиваю глаза шире и Мирон, потянув меня на себя и подняв на руки, кивает.
— Не бойся, тебе понравится.
Нравится, не то словно! Особенно наблюдать за Мироном у плиты. Во избежание отравления от моих кулинарных шедевров ему пришлось научиться готовить еще когда мы только начали жить вместе.
Но сегодня мне доверили нарезать салат. Но стоит нам в очередной раз пересечься взглядами, как я чувствую жгучую боль в пальце.
— Саша! Растяпа! — тут же бросается ко мне Мирон, пока я держу пальчик во рту, невнятно говоря:
— Царапина же…
Но Мирон все равно клеит пластырь и отбирает нож.
— Тебе только деревяную ложку можно доверить.
Я не обижаюсь. Мне очень нравится такая пристальная забота, мне нравится, что он уделяет мне столько внимания. И не важно, что будет работа, я знаю, что стоит нам запереться в нашем раю, все вернется снова. И смех, и радость, и удовольствие.
Как только все готово, мы наконец садимся за стол, под ним, переплетя ноги.
Медленно едим под любимые треки, периодически подпевая, пока в одной из песен, кто-то не запел «цветок среди моего хлама». Мирон тут же берет салфетку, делает из нее розочку и дарит мне. И хоть ты тресни, но сейчас этот цветок дороже всех тех роз, что дарил мне Алекс.
Ему надо будет все объяснить, возможно бросить учебу, чтобы он вернул свои деньги. Потому что единственный, у кого я хочу быть в долгу, это Мирон. Придется нелегко, но с Мироном нестрашно. С Мироном море по колено.
— О чем задумалась?
— Об Алексе.
Мирон бросает вилку, которой ел мясо и раздраженно на меня смотрит. И как я раньше не замечала этого ревнивого взгляда? Как я была слепа, раз не понимала, что все его подколы были, только чтобы скрыть свои чувства. Глупый…
— Лишь о том, что с ним надо порвать.
— Почему? — Все еще напряженный Мирон, переплетает наши пальцы, и я с улыбкой их сжимаю сама. Тут же чувствую, как током бьет нервные окончания от такого невинного прикосновения.
— Потому что я с тобой.
Глава 45..
— Не могу поверить, что ты её сохранил! — мягко прикасаюсь к хрупкой статуэтке балерины в шкатулке. Сердце переполняет чувство тепла настолько, что грудь вот-вот разорвет. А Мирон такой, как будто и не причем.
Он показывал мне её однажды, несколько лет назад, дав понять, что может её отдать за определенную, физическую благодарность. На тот момент ко мне с подобными предложениями уже подходили несколько парней, но никто из них не предлагал такой красоты.
Если честно, я готова была смалодушничать. Всего на мгновение, но была готова. Ведь эта вещица так сильно напоминала мне мою собственную шкатулку, которую дарила мама на день рождения. Мне даже кажется, музыка была такой же. Лёгкий перелив струн перетекающий в дуновение флейты. Очень нежно и красиво, так что душа радуется.
В горле встает ком. А это получается, как долго на самом деле я нравлюсь Мирону? Нет, не просто нравлюсь, он действительно любит меня. Он мало того, что сохранил эту, пусть и украденную шкатулку, не продал, не разбил, так он принёс её сегодня мне.
— Ты знал, что мы переспим? — вдруг догадываюсь я, поднимаю взгляд и теряюсь в глубине его почти чёрных от похоти глаз. За пеленой слез почти ничего не вижу, сердце стучит как бешенное, пока он отбирает шкатулку, закрывает её и уносит на холодильник. А я кусаю губы в ожидании его слов, любых слов. Но он молчит. Просто подходит так близко, что слышу его дыхание, кажется даже вижу сетку радужки на зрачке.
Мирон легко поднимает меня на руки, а я обхватываю его бедра ногами. Пара секунд зрительного контакта и он меня целует. Сцеловывает слезы, кончиком языка ласкает губы и хрипло шепчет:
— Я давно хотел сказать тебе, что люблю, и показать ее, просто нужен был повод.
Спросить, что послужило поводом, он мне не позволяет, увлекая в нежное соитие губ, руками надавливает на поясницу, чтобы наши тела были ещё ближе, чтобы дыхание смешалось, а взгляды не разрывали контакта. Такого болезненного для души контакта, словно души соединяются, готовясь к обряду венчания.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мирон неспешно несет меня по направлению к дивану. Даже как будто танцуя, потому я плыву на волнах. Купаюсь в неге ожидания, смешанного со страхом. Сильнее вцепляюсь в плечи Мирона, почти царапаю, пока он продолжает истязать мой рот языком. До такой степени, что все чувства обостряются, скапливаясь ниже живота, давая мне понять, что больше ничего не жжет и не болит.
Но тем не менее я вся сжимаюсь, стоит пальцам Мирона найти заветный вход, через ягодицы.
Задерживаю дыхание, пока он продолжает смотреть мне в глаза. А потом вдруг резко дует в лицо со звуком «бу» и кидает на диван.
— Трусиха, — ржет он, за что получает подушкой. Откидывает её в сторону. Откидывает вторую, что я со всей дури бросаю. Когда снарядов не остаётся, я просто лежу, задыхаюсь от смеха и рассматриваю его. Но в процессе становится не до веселья. Волнение захватает, не оставляя места ни для чего, кроме инстинктов.
Мирон просто… Он… Такой… Молодой, поджарый, с четко отчерченым рельефом мышц. Почти без волос, кроме небольшой дорожки на животе, что спускается вниз стрелой.
Туда, где возвышается увитый тонкой сеткой вен, член. Немного неловко смотреть на него вот так. Прямо. Но не смотря на жар стыда, взгляд отвести не могу. А если еще представить, что это способно вместиться в меня, то хочется забраться под одеяло. Это при том, что с каждой секундой он увеличивается.
Поднимаю затуманенный взгляд, скользя по телу, к бьющейся венке на виске, к кадыку, что двигается вверх — вниз. К губам, что отчего-то пересохли и наконец вижу глаза. Как я могла не замечать эти глаза. Совсем сжимаюсь от того, с каким выражением лица на меня он смотрит.
— Ты меня пугаешь… Так смотришь, — облизываю губы и бедра сильнее стискиваю, чувствую, как мокро стало между ними.
Мирон медленно наклоняется, ставит колено возле моего колена, чуть его касаясь. Мурашки тут же разносятся по всему телу.
— Как?
— Словно съесть хочешь…
— А ты хочешь, чтобы я тебя съел? — тянет он руку и соска касается. По венам словно электричество пробегает… Господи. Ответ на этот вопрос простой, он вертится на языке, но дав его, я сама позволю Мирону действовать.
Назад пути не будет.
А может, его уже тогда не было, когда он показал мне ту шкатулку?
— Хочу, — выдыхаю сипло, словно голосом не своим. Чужим. Покорным.
Мирон остается таким же серьезным, мягко тянет за сосок, вторую руку вплетает мне в растрепанные волосы и касается горячими, сухими губами.
И перед тем, как погрузиться в пряную страсть, я замечаю, что за окном уже светится закат, окрашивая наши тела в мягкие розовые оттенки.
Мирон переворачивается, так что я оказываюсь сверху. Он направляет мои движения, вынуждая скользить влажностью по его твёрдой величине, ощущая половыми губами каждую выпуклую вену. До тех пор, пока не издаю стон, и не приподнимаюсь, чтобы Мирон мягко приставил головку ко входу…
— Мирон, — только и шепчу перед тем, как его лоб прижимается к моему, а пока меня растягивает нечто действительно внушительное, твердое, горячее. В первый раз я бы действительные испугалась, а сейчас я уже знаю, что могу принять это полностью. Что бояться мне нечего. Мирон не сделает мне больше больно.
Первые секунды я напрягаюсь всем телом, ожидая если не боли, жжения, то точно не того, что перед глазами запляшут круги, а в ушах начнется гул.
Я ошеломленно смотрю в глаза Мирона. Но его
словно здесь нет, он так же, как и я, потерялся и не готов произносить что-либо членораздельнее животных звуков.
Руки Мирона уже на моей заднице, член толкается глубже, а зубы сжаты в напряжении. А я между стонами понимаю, что, все те разы, когда я испытывала рядом с Мироном, волнение, страх и было возбуждением. Все так просто, так легко. Нет даже стеснения, когда Мирон чуть отстраняется и смотрит, как член с хлюпаньем входит в меня на всю длину. Раз, другой, сначала медленно, затем все резче, словно пытается душу проткнуть.
