маркером, но по-прежнему читаемы.
— Где он лежал? — спрашивает Джером, внезапно уверенный, что знает ответ: на потрескавшемся тротуаре заброшенной авторемонтной мастерской, где был найден велосипед Бонни Рэй. Однако оказывается, что это не так.
— В парке. Дирфилде. Они искали там его тело, и один из них нашел скейтборд в кустах около Ред-Бэнк-авеню. Я думаю, именно там кто-то схватил его, чтобы убить и сделать что-то еще. Или же это был туманный вечер, возможно, кто-то сбил его машиной и увез тело. Чтобы закопать. Какой-то пьяница, как и я. Я только надеюсь... пожалуйста, Господи, чтобы он не страдал. Прошу прощения.
Она возвращается на кухню, осанка по-прежнему безупречно ровна, но теперь в ее походке заметно покачивание бедрами. Джером еще немного смотрит на скейтборд, затем ставит его обратно в угол. Он больше не уверен, что между Стайнманом и Даль нет никакой связи. Сходства местоположения и оставленных предметов могут быть случайными, но они определенно существуют.
Он возвращается в гостиную. Вера Стайнман выходит из кухни со свежим напитком.
— Большое спасибо за...
Джером успевает сказать только это, прежде чем колени Веры подкашиваются. Стакан выпадает из ее рук и катится по ковру, проливая джин. Джером занимался легкой атлетикой и играл в американский футбол в старших классах, и его рефлексы по-прежнему хороши. Он подхватывает ее под мышки, прежде чем она падает лицом в пол, от чего разбила бы нос и сломала бы зубы. Она висит совершенно бескостной в его хватке. Ее волосы выбились из прически и свисают на лицо. Она издает рычащий звук, который может быть именем ее сына, а может, нет. Затем начинаются судороги, захватывающие ее и трясущие, как крысу в пасти собаки.
6 января 2021 года
1
— Хватит, — говорит Эм Родди. — Выключи его.
— Дорогая моя, — отвечает Родди, — это история. Ты согласна, Бонни?
Бонни Рэй стоит в дверях кабинета Эм со стопкой прошлогодних рождественских открыток, забытых в её руках. Она завороженно смотрит телевизор, наблюдая за тем, как толпа штурмует Капитолий, разбивая окна и карабкаясь по стенам. Некоторые размахивают звездно-полосатым флагом, некоторые — флагом с гремучей змеёй Гадсдена, на котором написано "НЕ НАСТУПАЙ НА МЕНЯ", многие другие — плакатами Трампа размером с простыню.
— Мне всё равно, это ужасно, выключи.
Ей действительно страшно, это она имеет в виду, но это также ужасно захватывающе. Эмили считает, что Дональд Трамп — хам и грубиян, но он еще и колдун; с помощью какой-то магии абракадабры, которую она не понимает (но в глубине души ей завидует), он превратил апатичный средний класс Америки в революционеров. Интеллектуально они вызывают у неё отвращение. Но у неё есть и другая сторона, обычно выражаемая только в её дневнике, и пережитые за последние девять лет события изменили её в том возрасте, в котором изменение личности считается почти невозможным. Она бы никогда не сказала этого вслух, но это политическое святотатство её завораживает. Часть её надеется, что они ворвутся в офисы, вытащат избранных представителей обеих партий и повесят на фонарных столбах. Пусть кормят птиц. На что еще они годятся?
— Выключи, Родни. Если нужно, посмотри наверху.
— Как хочешь, дорогая.
Родди тянется к пульту, лежащему рядом с ним на столе, но тот выскальзывает из его рук и падает на ковер, когда репортер говорит: "Можно ли назвать это бунтом или настоящим мятежом? На данном этапе сказать невозможно".
Он неуклюже поднимает пульт, не беря его в руки, а держа его между краями ладоней. Затем с гримасой нажимает кнопку выключения, прерывая репортаж на полуслове. Он ставит пульт обратно на стол и поворачивается к Бонни.
— Что ты думаешь об этом, дорогая? Это бунт или мятеж? Или это версия форта Самтера для двадцать первого века?[45]
Она качает головой.
— Я не знаю, что это. Но держу пари, что если бы это делали черные, полиция бы их расстреляла.
— Пуф, — говорит Эмили. — Я и минуты в это не верю.
Родди встает.
— Эмили, не могла бы ты применить немного своей магии к моим рукам? Они не любят такую холодную погоду.
— Через несколько минут. Я хочу, чтобы Бонни начала.
— Хорошо. — Он покидает комнату, и вскоре они слышат, как он поднимается по лестнице, не делая пауз. У него нет артрита в коленях или тазобедренных суставах. По крайней мере, пока что.
— Я создала файл на вашем ноутбуке с названием "РОЖДЕСТВО И НОВЫЙ ГОД", — говорит Бонни. — В нем содержатся имена и адреса всех, кто отправил вам и профессору Харрису открытку. Их там много.
— Отлично, — говорит Эмили. — Теперь нам нужно какое-то письмо... Я не знаю, как бы его назвать... — Она прекрасно знает, и у нее уже есть полный список контактов в телефоне. Она могла бы в мгновение ока перенести его на компьютер, но Бонни об этом знать необязательно. В глазах Бонни она должна быть стереотипным пожилым ученым: витающей в облаках, теряющей несколько миль в час своей умственной скорости и в значительной степени беспомощной вне своей области знаний. И, конечно же, безобидной. Никогда не мечтающей, чтобы мятежники повесили избранных представителей правительства Соединенных Штатов на фонарных столбах. Особенно черных (слово, которое она никогда не напишет с большой буквы) и гомиков. Которых с каждым днем становится всё больше.
— Ну, если бы вы занимались бизнесом, — серьезно поучает Бонни, — это можно было бы назвать стандартным письмом, циркуляром. Я предпочитаю думать о нем как о базовом письме. Я могу показать вам, как персонализировать каждый ответ, включив в него не только слова благодарности — если это был подарок — и пожелания счастливого Нового года, но и личные сведения о семье, повышении по службе, наградах, что угодно.
— Чудесно! — восклицает Эм. — Ты гений! — Как будто любой подросток не смог бы сделать то же самое между сеансами игры в "Зов долга"[46] и отправкой фотографий собственных гениталий через Ватсапп своей девушке.
— Не совсем, — говорит Бонни. — Это довольно просто. — Но она краснеет от удовольствия. — Если вы продиктуете базовое письмо, я его наберу.
— Отличная идея. Дай мне подумать, как его лучше сформулировать, а пока я посмотрю, что можно сделать с бедными руками Родди.
— Его артрит довольно сильный, да?
—
